1. Эпоха монизма

Монистическое учение и практика были введены впервые Эхнатоном VI, взявший имя Атон, который упростил сложные жреческие построения, идущие ещё с легендарных времен Трисмегиста, до принципа одной власти на небе и на земле, упросив формулу власти – отняв её жрецов. Несмотря на переворот и реставрацию во время Тутанхамона, вернувшего имя Амон, часть жрецов и приближённых увидела историческую неизбежность монизма в эпоху построения государств и приблизилась к культовой формула надгосударственного монизма. Логика была неизбежной: когда существует одна империя, то культ одной империи совпадает с любым национальным культом, но как только возникает еще одна империя и она не побеждается в войне, то сосуществование двух империй ставит вопрос об основе их взаимоотношения. Так как каждая не уступит другой, то возникает понимание, что только надгосударственный принцип, понятный, кстати, и той и другой стороне, будут определять их судьбу.

Так возник культовый надгосударственный монизм, превращенный в невидимый мировой стержень, который определял судьбу сотен государств в истории, фактически нанизывая их на этот стержень. Тем самым решая главную проблему политической истории – хоть какого-нибудь упорядочивания государств. Росло количество и качество государств - рос монистический стержень. И пока была возможность монистического стержня расти, он рос, добиваясь приоритетов над сателлитами, но наступил предел роста: земля освоена, государства созданы. Предел глобальной меры становится пределом роста монистического начала.

И эта эпоха закончилась.

2. Невозможность легализации Монизма

Монизм всегда выбирал титульное базовое государство, которое становилось держателем мирового стрежня. Это не озвучивалось в политической игре с другими государствами, но выбранные государства чудесным образом выигрывали все военные, экономические битвы, становились в короткий срок титанами политики. Но если потенциал выдыхался, то происходили такие же чудесные крушения, подобные Ватерлоо для Наполеона, который ранее победы в подобных битвах получал как штатный обед.

На сегодня скрыть мировое монистические доминирование и всё, что вокруг этого происходит, невозможно. Возникает совершенно справедливый вопрос: почему одна страна не объявит, как ранее другие империи, о своей власти, о своих правах? Ведь при всех очевидных изворачиваться и представлять себя демократическим мессией уже никак невозможно. Почему же этого не происходит, почему монизм не может объявить себя хотя бы в политическом формате?

Ответ находится в плоскости монистического системостроения, когда верховное и правое и правовое. Это значит, что обнаруживается субъект мирового права, который автоматически становится объектом мировой ответственности. И если это легализовать, то монистический доминион просто рухнет под бременем ответственности.

3. Множественность монизмов

Вторая причина в том, что вызрели уже несколько соразмерных монистических сил, которые так же заявляют о своих стержневых правах. То есть моностержень постоянно расслаивается на множественность монопроектов, которые уже не признают один мировой стержень, собираясь взять своё место в системе мировой власти. Но сама же множественность монистических проектов дискредитирует монистическое учение и сам проект. Даже такие региональные монопроекты, как, например, синто в Японии с культом императора от Солнца и Вселенной, ставит под вопрос правила мирового монистического упорядочивания предыдущей эпохи. А логика взаимоисключения монизмов приведет только к драмам.

Кризис налицо. Его исход - либо монистическим проектам начать войну всех против всех, либо менять формулу на Глобальное Системостроение с новым доктринальным оснащением.

4. Эрозия массовых топологических символов

Символом монизма была пирамида, несмотря на то, что изначально он к монизму не имела отношения: главное в пирамиде была не вершина, а центр. Но для массового создания вершина пирамиды стала воплощать верховную власть, на том и топологи монистического проекта и сошлись.

Но этот символ стал уже сейчас яблоком раздора. Об этом ниже, но в этой пирамиде нет других монистических частей, что вызывает несогласие.

Далее, символ пирамиды ущербен с точки зрения динамики. Если Мировой Стержень понятно, как растет, – вверх и вниз одновременно, то Пирамида нет. Если пирамида включает в себя новые народы и государства, то как происходит включение их в пирамиду? Снизу? Сверху? Путем системной инфильтрации? Но все варианты разрушительны для символа статической власти, направленной сверху вниз. А Стержень – динамичен, он прирастает. Но есть важное но. Он подчёркивает ограниченность Монизма, которую скрывает Пирамида.

Получается, пирамида как символ положительного монистического системостроения не работает, что озадачивает не только простых, но и продвинутых монистов. Ведь если признать, что символом монизма является вертикаль, стержень, то справедливый вопрос, а где таится власть. Ответ очевиден, но неприятен: сам стержень – по всей вертикали - и есть власть монистического начала. Но это полностью деморализует интеллектуальные привычки по оценке монистического начала как верховного. Более того, стержневой монизм перестает представляться самодостаточным, окончательным, а главное – санкционированным сверху.

Тогда что же делать монизму, если не преобразовываться и не встраиваться в другую доктрину в качестве части? Действительно, монистическую стержневую, а не верховную, власть может утвердить только другая доктрина, включающая монизм как часть.

Второй суровый вопрос, который получают монисты: каков предел роста монизма, и что с ним делать? Ведь рост монизма не может быть бесконечным. Тогда каковы его пределы? Является ли рост неотъемлемой чертой монизма или есть какие-то иные формы его существования?

5. Неспособность совладать с дуализмом

Монистическая доктрина, как правило, утверждалась в борьбе против дуализма. Это была, несомненно, важная миссия монизма, поскольку дуализм был всегда для человека значительным искушением, соблазном: амбивалентность давала возможность перевернуть любой порядок на основании взаимопревращения дуальных полюсов. Дуализм, у которого был, несомненно, воспитательный потенциал в различениях, в лице Мани приобрёл не только очень авторитетного пропагандиста, но и получил колоссальный политический потенциал. Тогда же монизм встал перед угрозой замены его дуализмом: соблазн получить одно как вечно положительное, а противоположное как вечно отрицательное, привело монизм ко многим инерционным и дискредитирующим ошибкам. И до сих пор технически механизм работы монизма отдает манихейством, и текущая операционная формула монизма просто не может с этим ничего поделать: она пользуется дуализмом для утверждения себя, что бьёт по престижу Монизма самым сильным образом.

Для своего спасения трансформированный монизм уже ищет новых решений и новой судьбы. Но решение находится в учении, которое сумеет справиться с дуализмом.

6. Склонность к мистическому решению кризиса

Одной из причин кризиса может стать неспособность его разрешить. Действительно, вокруг монистического принципа накопилось огромное количество мистических решений, которые могут только обещать его.

Мы не против мистических решений вроде призыва мессии, но, как показывает практика, мистическое решение не будет глобальным, а только частным. Более того, возможно ли будет мистическим образом спасти то, что вошло в кризис в силу фундаментальных ограничений, которые уже не могут эти ограничения скрыть, а главное с ними совладать.

Когда учение на практике уходит из-под контроля, наступают другие времена. И монистическому учению либо погибнуть в мистическом радении, либо преобразоваться и занять своё новое место в новом Строе.