|
|
Кикилык П.И.
В паутине времени. Афганистан
Публицистический роман
После всех мытарств Митрохин все-таки оказался в армии. Куда бы его ни забрасывала судьба, отовсюду его гнали, как крайне непорядочного. Он то круто взлетал по должности, то с треском падал. Начало военных действий в Афганистане совпало с очередным крахом в его прокурорской карьере. Афганистан начал постепенно приобретать конкретные формы для воплощения честолюбивых планов Митрохина. У него созрело решение попроситься на должность следователя военной прокуратуры. Начал собираться в дорогу. Гляди, дадут подполковника, будет побольше пенсия. Побудет там месяца три — получит льготы и заживет как человек.
Военные действия в Афганистане затягивались. Митрохин подал рапорт прокурору округа о направлении его в Афганистан для прохождения дальнейшей службы в качестве следователя или дознавателя. Прокурор был рад такому повороту дел: престарелый генерал Колмогоров уже замучил его с просьбами перевести Митрохина на повышение. Рапорт Митрохина он направил Главному военному прокурору. Прошло более года, но ответа на рапорт не поступало.
Митрохин еженедельно справлялся, нет ли результатов из Москвы. Делал вид, что страшно хочет попасть в Афганистан, проявлял мнимый патриотизм и показное геройство. Коллегам говорил: «Вот сидим здесь, герои, а настоящие герои — в Афганистане. Вот поеду, и вам всем докажу, на что я способен. Вы еще меня увидите не только полковником, но, может быть, генералом и Героем Советского Союза. Еще сочтете за честь, что работали с Александром Ивановичем». Ходил весь гордый, чувствовал себя героем, на товарищей смотрел свысока. У окружающих иногда это вызывало раздражение, иногда — сожаление, многие относились к нему скептически. Некоторым казалось, что он безнадежно болен. Сам же Митрохин втайне питал большие надежды на знакомство с генералом Колмогоровым.
Через полтора года поступил приказ о направлении Митрохина А.И. в распоряжение прокурора ограниченного контингента войск в Афганистане.
Собрав все необходимое, он решил с очередным спецрейсом двинуться в столицу Афганистана.
Митрохина провожала вся прокуратура. Он сделал красивый прощальный обед.
Для всех Митрохин был настоящим героем, так как он первый написал рапорт и попросился в Афганистан.
Жена с сыном Стасом также провожали своего героя и были очень горды поступком мужа и отца.
Военно-транспортный самолет за три с лишним часа доставил Митрохина в Кабул. В аэропорту его уже ждала машина прокуратуры.
Прибыв в прокуратуру, он доложился. Прокурор распорядился:
-Ну что, товарищ Митрохин, вам нужно отбыть пока в горы, где идут ожесточенные бои. Присмотреться, попривыкнуть к запаху пороха, и только после этого я вас назначу на должность следователя.
Естественно, Митрохин возмутился:
-Товарищ полковник, я просился не на передовую, а на должность следователя прокуратуры, а вы мне предлагаете нюхать порох.
Прокурор оказался слишком выдержанным и спокойно ответил:
-Вас же направили не на должность, а всего лишь в распоряжение прокурора группы войск в Афганистане, и вам, товарищ майор, нужно научиться выполнять команды старших по должности и званию. Так вот, милок, поезжайте прямо сейчас же. Через сорок минут туда уходит очередной транспорт, да не забудьте зайти к моему заместителю и получить у него оружие и боеприпасы. Вы же знаете, что здесь на горных дорогах часто шалят моджахеды. За голову каждого убитого офицера они получают доллары США, а вы, милок, пока еще офицер. Идите, времени осталось очень мало.
Услышав это, Митрохину стало страшно и очень жаль себя, ведь он просился не воевать. Начал проклинать тот день, когда у него появилась мысль о поездке в Афганистан. Но куда деваться? А то, гляди, могут по законам военного времени и расстрелять за отказ выполнять приказ.
Выйдя из кабинета, он направился к заместителю прокурора по хозяйственной части. В кабинете заместителя его встретил старшина. Митрохин осмелел и спросил, где можно увидеть заместителя прокурора товарища Шевченко.
-Ну, я Шевченко. Какие у вас вопросы?
Митрохин оторопел:
-Вы, старшина, — заместитель прокурора? Не может такого быть! Ведите себя, товарищ старшина, как положено, — я же все-таки майор!
Старшина был предупрежден о Митрохине. С ехидцей произнес:
-Майор, вы не знаете, как себя вести со старшими по возрасту и должности. Так вот, майор, кру-у-у-гом марш, и вон с кабинета!
Митрохин ошалел от такого поворота дел. Сразу вспомнил Бохвостова. Повернулся и строевым шагом вышел за дверь. Остановился в коридоре. За считанные секунды вспотел. Летняя гимнастерка стала вся мокрая. С минуту постояв, подошел к двери и постучался. Из-за двери услышал голос: «Войдите!» Митрохин вошел в кабинет строевым шагом и доложился по уставу:
-Майор Митрохин прибыл за получением оружия, боеприпасов и сухого пайка на неделю.
Старшина ворчливо сказал:
-Да ладно, майор, не тянись. Здесь война, а не строевой плац. Получай свое и топай отсюда, а самое главное, возвращайся живым.
У Митрохина отлегло от души. Взял ручку и расписался, где ему указал старшина. Получил автомат, девять магазинов с патронами, штык-нож, пистолет и сто патронов к нему. При получении противогаза Митрохин невольно задал вопрос:
-А он зачем?
Старшина в шутку ответил:
-Чтобы меньше вонь нюхать, когда обгадитесь.
-Ну и шутки у вас, товарищ старшина!
-Получите еще плащ-палатку, саперную лопатку, вещевой мешок с продовольствием, одежду, ботинки, портянки, бронежилет и — скатертью дорожка!
Митрохин, получив все необходимые принадлежности и документы, не знал, что делать и куда деваться со снаряжением. Старшина понял, что этот тип никогда не носил ничего подобного. Подошел к Митрохину, помог ему одеться, показал, что где должно находится.
На прощание старшина пожелал скорейшего возвращения целым и невредимым. Предупредил, что нужно быть осторожным везде и особенно в пути следования.
Нагрузившись, Митрохину стало совсем плохо. На какой-то миг он потерял сознание и грохнулся на пол. Старшина подбежал и помог Митрохину встать. Дал ему немного воды и спросил:
-Товарищ майор, я никак не возьму в толк, почему вы такой трусливый. А говорят, что на гадости вы смелый.
Митрохину еще раз стало плохо. Но никуда не денешься! Сам напросился! Придется ехать.
Старшина Шевченко взял Митрохина под локоть и аккуратно вывел во двор.
По дороге к автомашинам Митрохин начал анализировать свое прошлое. Мысли блуждали вокруг ареста ни в чем не повинного майора Селезнева, прибывшего из Байконура на Урал зампотехом дивизии. Этот арест запомнился ему на всю жизнь. Послушался прокурора Козявку. Уж больно хотелось получить звание майора. Столько лет прошло, думал он — «Все забыто, а здесь какой-то несчастный старшина об этом напомнил, да еще набрался наглости в грубой форме. А этот Бохвостов и молокосос Шумейко? Негодяи, состряпали представление о полном служебном несоответствии! Сукины дети! По их прихоти разжаловали до лейтенанта. А сколько таких негодяев развелось?! Интересно, где сейчас Селезнев, где Бохвостов с Шумейко? Эти наверняка служат. Амиров, видимо, на пенсии».
Не успел Митрохин оглянуться, как оказался на улице. Там уже стояли автомашины с каким-то грузом и людьми. На одной из машин сидели солдаты и офицеры, готовые отбыть в дорогу. Через минут десять подъехала еще одна машина с людьми в кузове. Подъехал и военный УАЗик.
Митрохин увидел УАЗик, направился к нему, но вдруг из грузовика кто-то крикнул:
-Эй, ты, это не про твою честь, вали к нам!
Митрохину стало не по себе. Он медленно поплелся к грузовой автомашине. Еле залез в кузов, присел на краю и тяжело вздохнул.
Митрохина начали одолевать тревожные сомнения: «Что будет, если его сейчас по дороге грохнут? Где его похоронят? Неужели оставят в горах птицам на съедение? Ужасно все это!» В то же время не покидала мысль о Селезневе. «Где он, бедолага, сейчас? Перед смертью попросить бы у него прощения! Не прав он был, что пошел на поводу у генерала и арестовал Селезнева из-за этой проститутки. Видите ли, она влюблена в этого майора! А какое мне дело, кто в кого влюблен? Черт меня дернул, арестовал. А сколько таких было дел? А этот шнырь, скороспелка Шумейко, видимо, тоже в Афганистане свое рыло куда-то засунул. Ох, не дай Бог, встречу Шумейко, первое, что сделаю, так застрелю его».
Вдруг его кто-то толкнул и тихо со смехом спросил:
-Ну че, дружище, трусишь? Че-то от тебя запахи какие-то исходят, небось, обгадился от страха?
Митрохин возмутился от такой фамильярности и гневно произнес:
-Вы что, совсем ослепли, как вы разговариваете с майором?
-А че, на тебе написано, что ты майор?
Колонна тронулась. Подул освежающий ветерок.
Митрохин впервые обратил внимание на погоны: странно — вокруг ни одного офицера. Хотя большинство сидящих в кузове на вид мужчины лет тридцати-сорока. Знаки различия отсутствуют. Взглянув на свои плечи, он заметил, что погоны отсутствуют и у него. «Какой же негодяй этот старшина!» — подумал он про себя — «Одел его, как рядового солдата. Ну, погоди, старшина, доберусь до тебя, вылетишь из прокуратуры, как пробка с бутылки шампанского!» И тут он вспомнил предупреждение старшины, что за офицерскую голову моджахедам платят сто и более американских долларов. На душе потеплело.
Митрохин почувствовал себя как-то неловко. Что-то мешало ему сидеть. Зад почему-то скользил по скамейке. «Неужели во время потери сознания он наделал в штаны?»
Сидящий рядом снова толкнул его плечом:
-Слушай, мужик, чем это от тебя так прет? Прекрати подпускать! Или давай остановим машину, — пойди в кусты и... или вытряхни свое г... из штанов!
Терпение Митрохина закончилось, он резко повернулся лицом к толкавшему и ужаснулся: перед ним сидел сравнительно молодой человек, совершенно седой, до боли ему знакомый. Вспомнил и пришел в ужас: он только что думал об этом человеке! Это же Селезнев, которого он арестовал еще в семидесятом году! С тех пор этот образ его преследовал везде и во всем. А может, ему показалось? Он закрыл глаза, потом снова открыл, всмотрелся: точно, рядом с ним сидел Селезнев.
Митрохину стало плохо. В очередной раз он потерял сознание. Селезнев увидел, что сидящему рядом стало плохо. Он остановил колонну машин, пригласил медсестру и попросил оказать майору помощь. Митрохин пришел в себя только после нашатырного спирта. Медсестра начала массажировать сердце. Подошел врач. Измерил Митрохину давление и пульс. Все было в норме. Врач почувствовал сильную вонь. Не выдержав, спросил:
-Товарищ майор, у вас что, недержание кала или вы себя не умеете держать? А ну быстро за машину, вытряхните г... из штанов!
После этого Митрохин окончательно пришел в себя. Отошел в сторону, снял штаны и действительно вытряхнул из них г... Медицинская сестра принесла флягу с водой и без какого-либо подвоха и намека предложила подмыться. Предупредила:
-Товарищ майор, здесь любой солдат знает, что нужно трижды в день мыть ноги, а так же все ваше мужское хозяйство, чтобы не загнило. Здесь юг, а не Урал.
Вся колонна грохнула со смеху.
Селезнев вылез из машины, подошел к Митрохину и предложил пересесть в УАЗик, чтобы пресечь насмешки попутчиков. Во время разговора Селезнев узнал Митрохина:
-Ну, здравствуй, Митрохин. Прости, я вначале тебя не признал, извини за грубость.
У Митрохина от волнения перехватило дыхание. Он не знал, что ему делать, как поступить: подать руку или нет. В это время из машины кто-то крикнул:
-Товарищ полковник, бросайте этого засранца, поехали, а то ночь застанет в горах!
Селезнев подал руку Митрохину.
-Кто старое помянет, тому глаз вон. Митрохин, здесь война, а не курорт, привыкай к опасности. Наверное, это судьба — свидеться с тобой. Нам придется встречаться еще не раз. Езжай, солдат, и воюй! Не подводи так себя. Боюсь, это тебе добром не кончится. Просись о переводе на другое направление. Иначе или застрелишься или сбежишь к моджахедам. Поверь мне, я здесь уже не один год.
Митрохин залез в УАЗик, Селезнев сел в кузов. Колонна двинулась дальше.
Колона двигалась без приключений. Через полчаса начали подниматься в горы. Вдруг Селезнев почувствовал опасность. Знаком подал команду всей колонне, быть начеку. Военная братия, расположившись удобно по бортам, приготовилась на случай стрельбы.
Напряжение среди личного состава росло. Селезнев не отрывал бинокля от глаз. Наконец он увидел на одной скале фигуру человека, что-то показывающего руками. Видимо, он сигнализировал о приближении колоны. Оторвавшись от бинокля, Селезнев приказал снайперу убрать сигнальщика. Произошел хлопок выстрела. Человек упал.
Проехали еще один поворот. Было все спокойно. Стоявший рядом офицер доложил Селезневу, что заметил еще одного сигнальщика. Снова произошел хлопок, человек упал замертво. Проехали еще пять минут. Селезнев дал команду идущей первой машине с солдатами открыть огонь изо всех видов оружия по горам и по обеим сторонам дороги. Сквозь стрельбу слышались команды и крики раненых моджахедов. Они не предполагали, что русские опередят их на какие-то полторы минуты. Со стороны гор послышались одиночные выстрелы. В колонне появились раненые.
Митрохин забился в угол заднего сидения и весь побелел.
Стрельба продолжалась еще минут пять. Колонна, не останавливаясь, увеличила скорость. До базы оставалось километров сорок. В горах это большое расстояние.
Наконец показалась равнина, на которой располагалась база.
Добрались благополучно, за исключением того, что семь человек обошлись легкими ранениями.
Как только остановились машины, Селезнев соскочил из кузова и подбежал к УАЗику. На нем были видны следы пуль. В отдельных местах пули прошли насквозь. Селезнев не на шутку испугался: «Вот посадил человека специально, чтобы в перестрелке убили». Открыл дверцу. На его счастье, на заднем сидении, весь бледный, сидел майор Митрохин. Несказанно обрадовался, весь засиял и спросил:
-Ну, че, товарищ майор, живой? Выходи, будешь жить, первое крещение перенес — и слава Богу!
Выйдя из машины, Митрохин, весь растроганный таким к нему отношением, протянул Селезневу руку:
-Товарищ полковник, простите, если можете, за причиненные мной вам страдания. Я хотел извиниться перед вами еще в Кабуле, но не осмелился. Простите, я, наверное, рожден трусом. Я — божий прикол на теле человечества. И дай Бог, чтобы таких приколов на земле было меньше. Я никогда вас не забуду! Спасибо.
-Успокойся, Митрохин! Я тебе все простил еще в «тринадцатой» Нижнего Тагила. Теперь же прощение осталось за Богом.
Митрохин хотел было встать на колени, но Селезнев схватил его за руки и крикнул:
-Ты что, Митрохин, со страху совсем еб... ся? Не смей этого делать!
Увидев сконфуженный вид Митрохина, Селезнев схватил его за плечи, крепко прижал к себе и похлопал по плечу:
-Прощай, Митрохин, если погибну, не поминай лихом.
-Да вы что, товарищ полковник, — выкрикнул Митрохин, — вы не должны погибнуть! Вы так много перенесли горя! Вы должны жить!
-Спасибо тебе, Митрохин, я постараюсь....
У Селезнева образовался комок в горле. Ему стало трудно дышать. Не лучше было и Митрохину. У обоих на глазах появились слезы.
Крепко обняв друг друга, они расстались как будто бы друзьями.
Селезнев пошел к себе в штаб. Митрохин же направился к дознавателю дивизии, которой командовал его «крестник» полковник Селезнев, не зная еще того, что он фактически попал в прямое подчинение своему бывшему арестанту.
Зайдя в штаб и выслушав доклад дежурного офицера, Селезнев прошел к себе в палатку. Сел за самодельный стол, сбитый из досок, взял свою голову в руки и задумался о встрече с Митрохиным. Думал: «Надо же, жестокость, боль и смятение царят в мире, но людям всевышний разум посылает силы превозмочь безнадежность бытия, чтобы создавать вещи, достойные изначальной красоты этого мира. Вот и Митрохин — чего только в нем не напичкано! По существу, он — все человечество в миниатюре, со всеми его пороками и добродетелями. А сколько он перенес мытарств из-за него! Нет, эта встреча не случайна. Ибо каждая случайность есть неопознанная человеком закономерность». Тут он вспомнил Шумейко. «Прав был тот солдатик — не нужно досаждать друг другу! Мы в этом мире всего-навсего гости. Нет, все, хватит издеваться над Митрохиным! Нужно что-то сделать хорошее для него. Может, он поймет и станет на путь истины. Пусть Митрохин остается в дивизии, под моим присмотром ему будет легче».
На память снова пришел Шумейко, которого генерал-лейтенант Злоказов из рядовых солдат срочной службы перевел сразу на офицерскую должность. Да не куда-нибудь, а в особый отдел округа, на должность аналитика и психолога. «Странно, этот Шумейко за считанные дни получил звание капитана, а должность — подполковника». Селезнев мысленно пожелал ему успехов и просил Создателя, чтобы удача сопутствовала ему, чтобы не постигла Шумейко его судьба. Ему вспомнилось начало своего пути после окончания училища имени Баумана. Он также быстро, как Шумейко, взлетел, а потом — одно несчастье за другим. «Если бы верил в Бога, молился бы каждый день за этого молодого парня с Украины, ведь он — почти мой земляк».
Думая о Шумейко, он не понимал, почему вспомнил его. Ведь они виделись по-настоящему несколько раз и в общей сложности разговаривали часа полтора о том — о сем. Затем вспомнил шпионское дело. Постой, постой, так ведь благодаря именно этому парню оно было раскрыто. Тогда задержанный дал ему показания и признался, что он является гражданином США. Вспомнил и Виталия Бохвостова. После этого дела Виталий получил досрочно подполковника. Ох, и покутили.... А почему не было Шумейко? Куда он делся? Странно, он появился неизвестно откуда и неизвестно куда исчез. Как-то все загадочно. Кто же он, этот Шумейко? И почему я вдруг его вспомнил? Ах да, радиостанции.... Этот славный мальчишка задавал тогда какие-то странные вопросы. Стой, он интересовался радиостанциями, возможностью отключения их на большом расстоянии. Странно, почему он их задавал? А ведь у них был аналогичный случай, когда все рации на какое-то время были кем-то отключены, даже центральная радиостанция отключалась. Ведь он технарь, почему до сих пор не занялся изучением этого явления? Какой этот мальчишка смышленый, какой умница! Встретить бы его... Может, он тоже здесь, в Афганистане? Как это узнать, у кого? Может, спросить у наших особистов? Ладно, расхлябаюсь с текучкой, займусь поисками Шумейко».
Селезнев не заметил, как снова начал думать о Митрохине. «Интересно, его тогда разжаловали и перевели на понижение. Дознавателем, что ли? Смотри, снова поднялся в майоры. А может, он неплохой человек и зря я на него обижаюсь? Его, видимо, заставили состряпать уголовное дело. Кому-то это было нужно. Нет, неспроста это. Ведь кто-то развалил коллектив и лабораторию на Байконуре. Нет, что не гадай, здесь не обошлось без иностранной разведки. Развал лаборатории, изгнание лучших специалистов на второстепенные должности в войска не связанные с наукой. Да и само появление Шумейко загадочно. А может, он вовсе не Шумейко? Кого же искать? иголку в стоге сена? Нет, это бессмысленно! Мысли снова возвратились к Митрохину.
В своих размышлениях он окончательно решил оставить Митрохина в дивизии, а если что с ним и случится, так он не виновен.
Селезнев снял трубку полевого телефона и дал указание дежурному пригласить вновь приехавшего майора Митрохина.
Через десять минут, зайдя в палатку, Митрохин доложил:
-Товарищ полковник, майор Митрохин прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы, жду ваших указаний!
-Садитесь, товарищ майор. Для начала скажи, «крестный отец», где желаешь служить? Может, тебе сначала покрутиться в штабе, попривыкнуть, ну а затем подыщем подполковника или полковника должность? Нужно расти. И я буду рад чем-нибудь помочь тебе. Ну, как, согласен?
-Так точно товарищ полковник, согласен! — соскочив со скамейки, ответил Митрохин.
-Ну и договорились. Пока назначаю тебя помощником начальника штаба. Твое назначение сегодня же согласую с командующим группой войск. Это должность подполковника. Покажешь себя — получишь звание. Ну а затем, гляди, истечет три месяца — и по желанию возвратишься домой. У тебя, видимо, семья? Да ты садись, Митрохин, чего тянешься? Ведь договорились, видит Создатель, я зла на тебя не держу. Кстати, ты что-то там намекал на какой-то божий прикол?
-Вы знаете, товарищ полковник, я читал какую-то умную книгу и там один герой сказал, дословно не помню, но примерно так: «Мир случаен, но не случаен я сам, я прикол Бога, если хотите». Я думаю, что это изречение всецело относится ко мне.
-Понятно, но, видимо, не ты один такой. Я точно такой же. Я давно ищу смерть, а она, чертовка, все убегает и убегает от меня. Вот и в Афганистан попросился. Здесь я служу уже четвертый год. Начал с заместителя комдива. Неоднократно предлагали перевод в Киев, Москву. Мне давно бы лежать в сырой земле вместе со своей женой и сыном. А я, как видишь, до сих пор живой. Ну, да ладно, Митрохин, иди, отдыхай, приводи себя в порядок. Завтра ты должен быть готовым принять дела. Помощник послезавтра уезжает в Союз, домой.
Митрохин встал и, щелкнув каблуками, вышел.
Селезнев же подумал: «Этот будет рыть землю под собой, чтобы получить подполковника. Ох, и хлебнет он с ним горя!
По пути из командирской палатки Митрохин размышлял: «Селезнев в Афганистане уже не первый год. Он, видимо, один из первых написал рапорт и попросился в этот ад. Срок его пребывания давно вышел, а он все не уезжает». В очередной раз Митрохин пожалел о своем поступке многолетней давности. «А сколько воды утекло? Одному Богу известно! Он женился уже второй раз. Первую жену выгнал, так как не могла родить ребенка. Вторая, дочь полковника, родила мальчика. Назвали в честь прадеда, Стасом. Хороший крепыш растет. Сейчас Люба — в отпуске по уходу за ребенком. Сидит, наверное, от окна глаз не отводит. А сколько он испортил девушек! Селезневу же, бедняге, не повезло — до сих пор не женился. Видимо, у него действительно проблемы с потенцией. Зря я тогда не послал его на экспертизу! Прав был Амиров!» Тяжело вздохнув, попросил у Бога прощение за совершенные грехи.
Перед отъездом Митрохина почему-то потянуло к Богу, Он втайне даже начал креститься и молиться о спасении своей души.
С такими мыслями Митрохин не заметил, как добрел до своей палатки. Зашел в палатку и, не раздеваясь, лег спать.
Поднялся в шесть утра по местному времени. Палаточный военный городок спал. Вокруг вдалеке были видны горы. На вершинах белел снег. Внизу на подгорье росли непроходимые чащи. Воздух был свежий, чистый. В городке дымились полевые походные кухни. Все шло своим чередом, как в природе: за днем наступал вечер, за вечером — ночь. Вечный круговорот. Так и в человеке, в его жизни. Казалось бы, человек на человека не похож, у каждого свои особенности, свои наклонности, свои способности, рост, цвет лица... Но у всех есть какое-то общее, объединяющее начало. Митрохина потянуло на философские размышления. Мир существует, видимо, не сам по себе. Им кто-то управляет, а кто — он не знал, ибо знать подобное человеку — не дано. На этом успокоился.
Пошел в туалет, помылся, побрился, чтобы приступить к своим новым обязанностям. Он несказанно был рад такому повороту судьбы. Не ожидал, что попадет действительно на передовую нюхать порох.
Приведя себя в порядок, он решил подробнее познакомиться с палаточным городком. Насчитал двести пятьдесят палаток. В основном они были четырехместные. Штабные палатки — крупнее. С гор их достать невозможно: защищены расстоянием. Городок обнесен тремя рядами колючей проволоки. Электричество обеспечивалось за счет автономной станции, находящейся на приличном расстоянии от спальных палаток. Митрохину показалось, что место под расположение базы подобрано верно. Посты и наблюдательные вышки расставлены согласно Устава караульной службы.
Время прошло незаметно. Ближе к семи поднялись солдаты. Делали зарядку. Подшивали воротнички, ждали завтрак.
Митрохин направился к штабной палатке. Доложился о приходе. В палатке комдива уже шло совещание. Дежурный доложил Селезневу о приходе Митрохина. Пригласили в штабную палатку. Селезнев представил вновь прибывшего майора Митрохина и сообщил, что он назначен помощником начальника штаба дивизии. На лицах офицеров появилась улыбка. Митрохин почувствовал себя неловко за вчерашний день. Заметив это, Селезнев встал и сказал:
-Товарищи офицеры! То, что произошло вчера, прошу всех забыть. Помощника начальника штаба попрошу уважать, как любого офицера, за подколы буду наказывать. Понятно?!
...Совещание закончилось. В палатке остался начальник штаба, его помощник и майор Митрохин. Селезнев дал команду помощнику начальника штаба сдать все дела Митрохину и завтра готовиться к отлету на родину. Первый транспортный самолет — в десять часов утра. Поблагодарив за службу, пожелал ему здоровья и успехов.
Из доклада руководителей направлений свидетельствовало, что моджахеды усилили свою активность в районе населенных пунктах Кмер, Зенд, Зарк. Кроме того, не прекращались случаи насилия, мародерства и грабежа местного населения со стороны военнослужащих. Особенно часто бесчинства происходили после гибели солдат и офицеров. Подобное трудно предотвращать. Люди звереют, когда видят смерть своих товарищей.
Селезнев сокрушался происходящим. В то же время сам иногда терял рассудок, когда видел гибель своих людей. На моджахедов кидался как зверь. Были случаи, когда он сам их расстреливал. Жестокость проявлялась особенно во время боя. Остановить солдата в это время от бесчинств невозможно.
Когда заканчивалась очередная схватка, Селезнев все чаще и чаще задумывался: «Зачем все это нужно Советскому народу? Зачем гибнут дети, мужья и отцы, ради чего?» На этот вопрос он не находил ответа. Сам же искал себе смерть. За последнее время у него участились случаи, что он, как рядовой солдат, хватал автомат и шел в бой наравне со всеми. Руководство все чаще и чаще его ругало за мальчишество, за открытое участие в боях. Солдаты и подчиненные офицеры за это не чаяли в нем души. Любой был готовый отдать за него жизнь. Его авторитет был непоколебим.
Минуло два года, как он принял командование дивизией, а генерала ему все не присваивали. Награждали только орденами и медалями. Командующий группы войск в Афганистане уже раз пять направлял представление Министру обороны СССР на присвоение ему звания генерала. Ответов не приходило. Селезнев же чувствовал жесткую руку генерала Колмогорова. Старый паук не забывал «обид», нанесенных его дочери.
Селезневу казалось, что его подозрительность перешла все нормальные границы. Он предполагал, что отдельные офицеры курят табак с примесью наркотиков. А старший оперуполномоченный особого отдела армии подполковник Резлин собирает и отправляет в Союз наркотики. Это уже было выше всех его пониманий. Кому поручить проверку своих подозрений, он не знал. Сообщать руководству особого отдела группы войск тоже не годилось, да и кто поверит бывшему зэку? Эти мысли его мучили постоянно. Что-либо предпринять не хватало ни сил, ни времени, да и уверенности, что его поймут.
Как-то, находясь в штабе группы войск, Селезнев подошел к командующему, отвел его в сторону от лишних ушей и доложил:
-Товарищ командующий, у меня есть неопровержимые доказательства, что старший оперуполномоченный особого отдела подполковник Резлин под видом груза «200» посылает в Советский Союз наркотики. Вот вчера, во время очередной отправки груза «200», прощаясь с погибшими, мне показалось, что у одного покойного уменьшилась голова. Она была какая-то крошечная. У меня появились сомнения, даже страх. Я отправил уже не одного покойного солдата и никогда не видел подобного.
Командующий заинтриговано слушал и начал торопить Селезнева:
-Ну, а дальше что? Быстрее, не тяни резину.
-Я вызвал начальника штаба Моисеева и прапорщика Скляра, специализирующегося на заваривании цинковых гробов. Я приказал Скляру вскрыть гроб. Он открыл крышку гроба. В это время подбежал подполковник Резлин и потребовал прекратить вскрытие под видом неприличия и неуважения к погибшему сержанту Кравчуку. Увидев такую реакцию Резлина, я отправил прапорщика Скляра из самолета.
-Ну и что было дальше?
-Я в присутствии Резлина потрогал голову.
-И что?
-Она оказалась восковой.
-Да ты че? — командующий все больше проявляя нетерпение и заинтересованность.
-Почти копия головы Кравчука, но значительно меньше по размерам. Я никогда не слышал, чтобы у покойников уменьшались головы.
-Слушай, Аркадий, а не преувеличиваешь ли ты?
-Вы что, товарищ генерал? Там присутствовал полковник Моисеев и подполковник Резлин. Вопреки запретам Резлина я вытащил голову. Мне стало не по себе. Я сам не одного солдата вытаскивал раненого. Да и убитых, не дай Бог, сколько. Но я стал весь мокрый и чуть ли не потерял сознание. Меня затошнило. Стало плохо и Резлину, он побледнел, даже пожелтел, как голова погибшего сержанта Кравчука.
-Да ты что? Не врешь?
-Вы о чем, товарищ командующий? Этот гроб, как и весь груз «200», должны были отправить во Львов. Подполковник Резлин в резкой форме потребовал от меня прекратить дальнейшее исследование содержимого в гробу.
Селезнев сделал паузу. Командующий торопил:
-Ты что, Аркадий, замолчал? Фантазируй, не тяни кота за хвост, быстрее.
-Товарищ командующий, я не фантазирую. Я настоял на своем и запустил руку в место, где должно было находиться туловище сержанта Кравчука.
-И что?
Почувствовав, что командующий страшно заинтригован, Селезнев решил потянуть волынку.
-И что вы думаете, товарищ командующий?
-Ну, что, что? Фантастика — да и только! Может, после этого у тебя ум помешался — рассказываешь такие страсти! Тебе бы книги писать, а не дивизией командовать!
-Никак нет, товарищ командующий, на месте туловища лежал полиэтиленовый мешок. В спешке я его разорвал и вытащил из него полиэтиленовый кулек. В нем был ярко белый порошок. В этих делах я не искушен, но почему-то уверен — это был героин. Увидев это, подполковник Резлин изменился в лице, стал похож на этот порошок. Даже начал заикаться. Схватил меня за руку и оттянул в сторону. Хорошо, что это было в самолете, и никто не видел, кроме Моисеева. Он шепотом сказал, что разрабатывает одну операцию по указанию Москвы. Вы понимаете, товарищ генерал?
-Да, да, продолжай.
-Я согласился с Резлиным, но не успокоился. Спросил его, а где истинное тело покойного Кравчука?
-И что он ответил?
-Резлин мне ответил, что оно здесь, в самолете. Я не поверил и начал искать истинный гроб с телом погибшего. Оказалось, гроб лежал на самом низу. Я ужаснулся. Взял у пилотов сопровождающие документы. Там оказалось, что под одной и той же фамилией, но с разными инициалами, два гроба. Документы оформлял мой заместитель по тылу полковник Макаров. Завизировал их Резлин и начальник дивизионного госпиталя. Ну, как полагается в таких случаях. А цинковые гробы почему-то заваривал прапорщик Сыротенко, а не Скляр, который этим занимался всегда. Конечно, после этого Резлин, под видом срыва оперативной разработки особой важности, заставил меня и Мосеева написать расписку о неразглашении ставшего известным нам секрета и почти силой заставил покинуть борт самолета. После всего случившегося был приглашен Сыротенко, который заварил гроб, а может, заменил его. Это уже делалось без моего присутствия. Это было позавчера. Самолет приземлился в Москве. Хотя груз должны были доставить непосредственно во Львов. Один гроб с поддельным телом Кравчука, как мне сообщил сопровождающий, сняли в Москве.
-Ну, слушай, Аркадий, с тобой не соскучишься. Ты рассказываешь прямо какие-то детективные романы. Такое не в каждой книге описывают.
-Товарищ командующий, это не шутки и не романы. Это истина. Прошу что-то предпринять. Вот мой рапорт по этому вопросу. Кстати, под грифом «совершенно секретно».
Командующий принял рапорт и продолжал внимательно слушать. Селезнев замолчал.
-Ну, и что было дальше?
-А ничего! Героин сняли в Москве. Там подъехал какой-то генерал из особого отдела или КГБ СССР и забрал гроб в свой «Кадиллак».
Командующий задумался. Помолчав минуты полторы, добавил:
-Ну куда тебя занесло. Когда ты, Аркадий, наконец, успокоишься? Это, видимо, известно особому отделу группы войск. Может, действительно идет какая-то глубокая оперативная разработка? Честно признаться, мне об этом как-то намекал руководитель политической спецслужбы в Афганистане полковник Шу...
Прервавшись на полуслове, командующий замолчал. Выдержал достаточно длинную паузу и сказал:
-А впрочем, Аркадий, не наше с тобой дело выявлять, кто чем торгует и кто что увозит. Для этого и создан особый отдел. Пригласи к себе опера и обсуди с ним эту проблему. Так будет лучше и спокойнее.
Селезнев почувствовал нежелание командующего вникать в эти дела, попытался ему возразить:
-Но, товарищ командующий, этот опер сам этим промышляет! Это же целая преступная группа! Вы понимаете? Мой заместитель по тылу, его помощник, начальник госпиталя и старший оперуполномоченный особого отдела группы войск в Афганистане.
-Аркадий, не суй сюда свой нос, на это есть особый отдел, пусть он и занимается.
-Товарищ командующий, если он есть, так почему гроб с героином забрал генерал все с того же долбаного особого отдела того же самого КГБ? Вы представляете, сколько молодых парней станет наркоманами? Вы посмотрите на местных молодых парней. Они же ничего не соображают! А что будет у нас? Ведь в Союзе, если что делают, так не оглядываются. Кем будем командовать лет через десять? Наркоманами! Некого будет призывать в армию.
Генерал еще больше задумался. Весь помрачнел, а затем произнес:
-Аркадий, ты прав во всем. У меня еще школьник младший, старшая дочь уже родила двоих внуков. Ты, может, думаешь, что я тоже в этом замешан? Нет, Аркадий, я этим не промышляю. У ммменя иии без этттого хххлопот ппполный рррот.
Командующий окончательно разволновался, выговаривал последние слова, страшно заикаясь.
Товарищ командующий, зря вы так подумали обо мне. Я ни в чем вас не подозреваю. Я говорю об этих еб... особистах. Им что, все позволено? Да вызвали б вы начальника, загнули ему ебуком, может быть, что и дошло. А если нет, так доложите Министру обороны или, в конце концов, генсеку. Пусть они там себе почешут свои репы. Им что, мало войны? Они что, хотят развести в Союзе и наркоманию? Нет, товарищ командующий, вы должны что-то предпринять! Иначе нахрен мне эта война вместе с ЦК и Политбюро.
Командующий подскочил на месте:
-Ты чччто, Арараркадий, одудудудррел! Пппрекрратите рразвводить здесь хехехерню! Я ттебббя выггоню в эттот еб-й Сссоюз нененеммедлено! Ккккатись нна ху... отттсюда, кккозел! Вдруг он побелел и тяжело задышал, правой рукой начал шарить в карманах. Вытащил какие-то таблетки, кинул три штуки в рот и сел в кресло.
-Товарищ командующий, если вы не можете что-либо предпринять, я устрою им самосуд. Мне один хрен нечего терять! Укокошу этих трех подонков — спасу жизнь тысячам там, в Союзе!
У командующего расширились глаза. В них появился ужас. Перекосилось лицо. Вытащил еще какие-то таблетки и снова проглотил, затем в полголоса спросил:
-Ты что, Аркадий, совсем рехнунулся? Так ничего и не понял? Если б я нне знал тебя кааак хорошего офицера, я бы тебя вышвырнул в Сссоюз немедленно. Будь уверен, там тебя быстро кончат. Я хочу спасти твою и свою жизнь. Не может быть, чтобы сотрудники особого отдела занимались таким преступлением. А впрочем, в наше время все может быть.
Командующий взял Аркадия под руку и тихо, почти шепотом, произнес:
-Аркадий, успокойся. Тебе мало проблем с Колмогоровым? Ты еще ищешь приключений на свою ж...? Тебе что, недостаточно года в «тринадцатой»?...- тяжело вздохнул, с горечью в голосе добавил: — ох, скорее бы это кончилось! В отставку пойду я, Аркадий. Хочу спокойно дожить оставшиеся годы. В этом деле я — пас. И тебе не советую. Будем считать, что ты мне ничего не говорил. Об одном прошу тебя: пожалуйста, остановись. Оставайся живым. Не лезь в эти дрязги! Кончишь плохо!
Напоследок он дал понять Аркадию, что их разговор закончен.
Аркадий возвратился ни с чем к своим солдатам и офицерам. По дороге перебирал каждое слово командующего. И вдруг вспомнил, что командующий осекся на половину какой-то фамилии. «Постой», подумал и вспомнил он, ведь генерал произнес «Шу..». Может, это тот самый Шумейко? Он сказал: «руководитель политической разведки в Афганистане полковник Шу..».. Видимо, он имел в виду Алексея Шумейко. Но где его найти, как с ним связаться? Надо полагать, и ему что-то известно о такой системе доставки наркотиков в Советский Союз. Шу... может означать Шумейко, а может, Шувалов, Шутилов или еще как?»
Селезнев мучился в догадках.
Вертолет подлетал к расположению дивизии. Уже был виден палаточный городок. Во время приземления вертолета Селезнев заметил, что его встречают зам. по тылу Макаров, старший оперуполномоченный особого отдела Резлин, прапорщик Сыротенко и начальник штаба Моисеев. «Ну ладно, встречает Макаров, Моисеев, Резлин, а что делает в этой компашке прапорщик?» У Селезнева в душе что-то дрогнуло. Он встревожился не на шутку. В голове начали проскакивать всякие версии. «Неужели командующий кому-то проговорился? Ну, подлец! А ведь говорил, что это между нами. Неужели в этой компашке и Моисеев? Неужели пришли меня кончить? Нет, я так не сдамся!» Быстро перезарядил пистолет и автомат. Подозвал командира охранного взвода и дал команду выйти охране из самолета первыми, окружить встречающих и быть готовыми отразить любые поползновения.
Как только летуны заглушили двигатели, взвод охраны выскочил из самолета и быстро рассредоточился за спинами встречавших. Кроме Резлина, этого никто не заметил или сделал вид, что не заметили. Моисеев первым подбежал к лестнице, обнял Селезнева и произнес:
-С мягким тебя приземлением, Аркадий.
Затем подошли Макаров и Резлин. Прапорщик Сыротенко остался стоять в стороне. Пожав встречающим руки, Селезнев спросил:
-А что не подходит Сыротенко, у него другая задача?
-Никак нет, товарищ комдив, — по-военному ответил подполковник Резлин — он у нас вместо водителя.
-Понятно. Полковник Моисеев, доложите, что происходит в дивизии?
-Товарищ полковник, за время вашего отсутствия особых происшествий не произошло, за исключением некоторых мелочей.
-Каких?
-У Макарова застрелился старший лейтенант Козицен. Оставил записку. Она у подполковника Резлина.
-Ничего себе — мелочи! Да вы что, рехнулись? Где тело?
-Во временном морге, товарищ полковник. Расписка у меня, сейчас прорабатываем версии самострела. Видимо, на семейной почве. Ждем вашего распоряжения.
-Это ваша проблема, подполковник! Где расписка?
-Расписка сгорела вместе с палаткой, в которой проживал Козицен.
-Вы что — рехнулись? Мне нужно докладывать командующему, а вы потеряли главную улику! Это непростительно! Сколько лет вы работаете в особом отделе? Вы что, новичок?
-Никак нет, товарищ полковник, не новичок! Но я могу повторить ее наизусть. Она была краткой. Там было сказано, что никого в его смерти не винить, кроме изменившей ему супруги. Это может подтвердить прапорщик Сыротенко.
-Так точно, товарищ полковник, — вмешался в разговор прапорщик, — я подтверждаю сказанное подполковником Резлиным.
-Ни хрена себе — расписка сгорела, а труп-то хоть остался?
-Так точно, товарищ полковник, — ответил Резлин, — правда, немного подгорел.
-Как подгорел? Вы что, не погасили? Ведь так мог сгореть весь городок!
-Товарищ полковник, мы пожар потушили, с этим все в порядке.
Селезнев разволновался. Он понял, что поступил правильно, когда принял решение выслать из самолета вперед себя взвод охраны. Он не знал, как поступить в этой ситуации, что предпринять. Свидетелей — нет. Доказать обратное невозможно. Труп, видимо, полусгоревший. Докопаться до истины также почти невозможно. А может, сделать баллистическую экспертизу пистолета, из которого застрелился Козицен? Постоял, задумавшись, и более мягко спросил у Резлина:
-Ну а пистолет, из которого стрелялся Козицен, надеюсь, не сгорел?
-Никак нет товарищ полковник, но произвести экспертизу невозможно, так как он изрядно подгорел, — ответил Резлин.
-Ну и ситуация! Какие будут суждения об этом происшествии? — обратился Селезнев к присутствующим.
А сам размышлял: «Ну и пройдоха этот Резлин! Как он мог до этого додуматься? Ведь он же тупой, что сибирский валенок! Кто же у него советник? Надо же, гады, продумали все до мелочей, замели следы!» И тут же допустил, что он — на очереди.
-Товарищ полковник, — обратился Резлин, — жаль, конечно, парня. Козицен был хороший и смелый офицер. Вы же знаете — он награжден двумя орденами Красной Звезды, получил три медали «За отвагу!» Думаю, что лучше всего списать его смерть на снайпера и закрыть дело. Об этом в дивизии пока никто ничего не знает, кроме нас. Я думаю, так будет легче, чем заниматься расследованием. Мало ли что найдут прокурорские ищейки. Испоганят всю дивизию и нас с вами.
-Понятно. А что вы думаете, полковник Моисеев?
-Я думаю, что это дело подполковника Резлина.
Резлин побелел. Его было трудно узнать. На выручку ему пришел полковник Макаров.
-Резлин прав, товарищ комдив. Пусть составит рапорт на ваше имя.
Селезнев молчал. Стоял и про себя размышлял: «А что, если следующая очередь за ним? Может, также будет застрелен «снайпером» и также сгорит его палатка?»
-Вот что, подполковник, — приказал он Резлину, — пишите на мое имя два рапорта, первый — что Козицен застрелился, как вы сказали, на семейной почве, второй — о снайпере. А вы, прапорщик, быстро ко мне в палатку и напишите рапорт, что вам известно об этом случае.
-Товарищ полковник, разрешите нам с Сыротенко посидеть и все хорошенько обдумать,- обратился Резлин.
-Хорошо, товарищ подполковник, но Сыротенко — срочно ко мне в палатку. Всем предлагаю сдать немедленно личное оружие моей охране, дабы предупредить еще несколько самострелов, а то, я вижу, некоторые побелели уже второй раз, — и пристально посмотрел на Резлина...- Выполняйте.
Резлин побелел в третий раз. Развернулся и пытался уйти. Командир взвода охраны обратился к нему:
-Товарищ подполковник, вы что, не слышали приказ комдива всем сдать оружие? Это касается и вас!
Резлин засуетился, пытался что-то сказать, вытащил пистолет из кобуры и передал командиру взвода охраны.
Остальные последовали примеру Резлина.
Сыротенко пошел за Селезневым. В палатке он пытаясь объяснить, что никакой расписки не видел, что это — плод воображения Резлина.
-Так и пишите, товарищ прапорщик.
-Мы уговорились о другом.
-О чем, товарищ Сиротенко?
-Вы приказали написать рапорта о том, что Козицен был убит снайпером.
-Ну и что? Пишите вначале, что было фактически. Затем — так, как уговорились.
Сыротенко на скорую руку написал, что никакой расписки Козицена он не видел, и что палатка сгорела после ухода из нее подполковника Резлина.
Селезнев, прочитав рапорт Сыротенко, все понял. Резлин — убийца. Но почему он застрелил Козицена? Почему сгорела палатка и расписка? Как доказать, что Резлин убийца?
Размышления Селезнева прервал прапорщик Сыротенко.
-Товарищ полковник, вот вам второй рапорт.
Селезнев не знал, что докладывать командующему. Пригласил Моисеева. После долгого совещания пришли к убеждению, что нужно лететь в Кабул и лично доложить командующему. Разработали версию прикрытия от Резлина.
К вечеру, как запланировали, из штаба группы войск поступила шифрограмма о вызове Селезнева к 6 утра к командующему.
В пять утра летчики подготовили вертолет к вылету. Через десять минут появился и сам Селезнев. И, вдруг, как из-под земли, перед Селезневым появился подполковник Резлин.
-Вы куда, товарищ комдив?
-На кудыкину гору, товарищ подполковник, — сердито ответил Селезнев. Затем подумал и шепотом произнес: — пришла шифрограмма о направлении двух полков под Кандагар, там планируется что-то серьезное.
Селезнев прижал свой указатель к губам, дав понять, что это большой секрет.
-А мне, Аркадий Степанович, почему-то никто ничего не сообщал...
-Да хрен его знает, разве там наверху их кто поймет? Делают то, что сам черт не разберет!
-Ну, счастливого пути, Аркадий Степанович! — и на прощание пожал ему руку.
Резлин размышлял: «Хорош гусь, этот Селезнев! Бесплатно выдал секрет армейского масштаба! Ничего, я из этого получу еще эдак тысячи три долларов!»
К Селезневу подошел проверяющий самолета и доложил:
-Все в порядке, товарищ комдив, — и, наклонившись к уху Селезнева, шепотом произнес: — взрывных устройств не обнаружено. Пилотам я приказал, чтобы они летели по маршруту, по которому мы с вами условились. Кстати, мне охрана вертолета доложила, что ночью к ним подходил несколько раз Резлин. В Кабуле вас встретит мой однокашник. Вы его знаете, он -сотрудник разведуправления, ну помните, — полковник Краснов?
-Спасибо тебе! Продолжай и дальше отслеживать каждый шаг Резлина!
-Понял, Аркадий Степанович.
Это был начальник разведки дивизии подполковник Крепачев.
От источника поступило срочное донесение о том, что в особом отделе готовится операция по ликвидации командира 101 дивизии полковника Селезнева. Она назначена на ближайший его приезд в Кабул. Источник сообщал, что это может произойти и во время боя. За голову Селезнева назначено вознаграждение в сто тысяч долларов. Заместителем начальника особого отдела группы войск полковником Милерманом дано задание агенту из штаба группы подготовить вызов Селезнева в Кабул. Разработан подробный план физического устранения. Кроме того, готовится устранение командующего. Для этой цели из Москвы приглашены десять профессиональных убийц, прошедших специальную подготовку по устранению руководителей третьих стран. Эта группа прибывает в распоряжение особого отдела группы войск в непосредственное подчинение Милерману. В составе группы — сын генерал-лейтенанта Спирина и два его отпетых дружка, известных в Москве своим пьянством и дебошами.
Донесение настигло Шумейко с некоторым опозданием в отдаленном горном кишлаке. Транспортное сообщение с центром провинции было крайне затруднительно. Ближайший путь в Кабул лежал через трудно проходимые горы. Местные проводники отказывались кого-либо сопровождать даже за большие деньги. Шумейко вспомнил старого знакомого своего тестя, зажиточного крестьянина, шестидесятилетнего Хаджибуллу. Войдя к нему в дом, он застал его за молитвой. Закончив молитву, Хаджибулла встал, подошел к Алексею, низко поклонился и чисто на украинском языке поздоровался:
-Добрый день, пане Олексий! Що вас привело до мене?
У Алексея перехватило дух. Он не верил своим ушам. Попытался что-то ответить на английском, чуть было не заговорил на родном украинском. Он не ожидал встретить в афганской глубинке украинскую речь. А Хаджибулла продолжал:
-Олексий, чого вы сконфужилыся? Це моя ридна мова. На ний розмовлялы мои батькы. На ний розмовляють родычи вашои дружыны. Мени видомо, що це ридна мова и ваша. Ну, якщо вы забулы, я можу перейты на российську.
-Ни, ни, не потрибно, — нашелся Алексей, -мови навчила моя дружина, перешел местный язык — мне срочно нужно быть в Кабуле.
Хаджибулла понял. И на чисто русском произнес:
-Я готов исполнить любую вашу просьбу.
-Значит, так, — повторил Алексей, — мне срочно нужно быть в Кабуле. Через горы до Кабула идти часов шесть-семь, ведь так?
-Нет, мой господин, это время только для того, чтобы дойти до трассы, ведущей к Кабулу. А там, если повезет, на автомашине еще часа четыре, максимум — пять.
Услышав это, Алексей обрадовался. Он достал кошелек, желая заплатить за услугу.
Хаджибулла запротестовал и взмолился:
-Вы что, мой господин! Это я обязан вам заплатить за то, что вы посетили мой дом. Мой род в Афганистане живет с 1803 года, и такой гость — впервые за сто пятьдесят лет. Кроме этого, отец вашего тестя тридцать лет тому помог мне — подарил корову с быком, несколько баранов и свиней. С тех пор я нажил неплохое хозяйство. Мой дом — ваш дом. Я знал, что в деревне появился какой-то горноискатель, но никак не мог предположить, что вы — зять моего спасителя. А когда мне обрисовали вас, я понял: это тот человек, которому я был представлен Алексеном Алексеновичем. Для меня это очень большая честь и радость. Хаджибулла хлопнул в ладоши, и как из-под земли появился слуга. Хозяин распорядился накрыть стол.
Алексей, услышав команду, взмолился и попросил ничего не готовить. Нужно срочно идти, так как от этого зависит жизнь одного человека.
В паутине времени. Афганистан
Публицистический роман