|
|
Магнитов С.Н.
Пари с Лотманом, или была ли Тартуская школа
(актуальные воспоминания о выяснении отношений с любимыми оппонентами из Тартуской семиотической школы)
Недавно на глаза мне попалась чудом сохраненная статья из студенческой газеты Тартуского Университета.
ЦИТАТА. «Из дальних странствий возвратясь… (ТГУ. 27 апреля. 1984. №5): К разряду курьёзных можно было отнести выступление весьма самоуверенного юноши, который взялся оспаривать существование тартусской литературной школы. Ссылаясь на мнения далеко не авторитетных зарубежных ученых и обходя молчанием взгляды крупнейших советских литераторов».
Шёл 83 год. К нам на факультет прибыла группа тартусцев во главе с пленительной Леной Лапиковой и серьёзной Леа Пильд. Это было что-то вроде межвузовской студенческой конференции. Были доклады и была схватка на тему о полноценности тартуской школы с точки зрения решения огромного количества филологических проблем.
Лапикова и Пильд представили это дело таким образом, что я, якобы, сомневался в наличии самой школы. Я спорил, мол, было только сомнение в полноценности этой школы. В том, что она состоятельна с точки зрения всех филологических проблем.
Прошло много лет, и я понял, что обвинение, брошенное мне, имеет основание.
Сейчас у меня действительно есть вопрос: А была ли Тартуская Школа?
Апофеозом моих сложно-любовных отношений с Тарту были две стычки с Лотманом, которые закончились гласным пари.
С Лапиковой и Пильд мы подружились. В ответный визит делегации от нас нам устроили милый прием. Мы поднимались на знаменитую тартускую башню с прелестной Лапиковой. С Леа у нас были милые вечерние прогулки по Тарту. Она меня водила к дому Лотмана. Мечта для учёного, скажу я вам. Особнячок в кущах, опрятно, тихо. Затем длилась душевная переписка. Мы расстались после того, как она закончила ТГУ и уехала в свои псковские пределы.
Однако это ушло на второй план, когда в общежитии, где присутствовал сам Лотман с женой Зарой Григорьевной Минц, я разладил милую вечеринку, переведя её в разряд поединка с Лотманом.
Лотман был прекрасный рассказчик анекдотов. Он их травил без устали. Вся публика каталась со смеху. Но я же не за этим приехал в Тарту – слушать анекдоты от Лотмана, я приехал выяснить с ним отношения! Вся наша и тартуская команда умоляла не портить вечер. Я выдержал два часа и три серии чая, и … Короче, я испортил вечер, впервые сцепившись с Лотманом. Подогревали ситуацию все, считая, что я недостоин спора с Лотманом. И все мои аргументы, что есть вещи, которые требуют личного объяснения с Лотманом, тонули в приколах.
Я уехал из Тарту с репутацией скандалиста. Первый тайм закончился сожалением с обеих сторон.
После окончания института началась другая эпоха. Чувство зрелости приходило стремительно с каждой новой проработанной монографией. Визиты в Тарту были постоянными.
Однажды я прибыл на традиционную весеннюю тартускую конференцию семиотиков. Это было обожаемое время. Весна, прелестный городок, наука, душевные девушки, хорошие друзья.
Но с репутацией скандалиста уже ничего поделать было нельзя. На конференцию я прибыл под мольбы друзей. Я сам честно пытался быть тихим. Специально сели на самый верх амфитеатра и я сказал Грише Амелину: «Если ты почувствуешь нехорошее, шепчи «Ты неправ» и держи меня за руку.
Я спокойно выдержал половину конференции. И Гриша потерял бдительность.
Помню, выступала какая-то неумеха из Питера (помнится, была аспирантка из ЛГУ), несла околесицу. Надо сказать, что подражатели за пределами Тарту, делали подражательные вещи на удивление топорно. Внутри тартуских семиотиков сохранялось хотя бы стилевые табу, недостатки скрашивались милыми гипотезами, они, зная свои «тонкие места», обходили их или умело иронизировали над ними. Поклонники за пределами Тарту этого не понимали, многое брали всё за чистую монету, за образец и, делая семиотические анализы, доводили многие вещи до карикатуры. В устной версии это звучало вдвойне глупо. Но! Было «но». Дело в том, что иногородние прозелиты по наивности обнажали наиболее существенные методологические ошибки и провалы тартусцев. Как ребёнок говорит, что думает, не скрывая тайн, так и восторженные прозелиты. Именно так провалилась питерская дама.
Короче, я выступил жестко, язвительно, громогласно и пожал бурю. Вся аудитория забурлила, Рифтин, Штейнгольд, Вольперт, Плюханова, Рейфман накинулись на меня почти одновременно. Назревал скандал.
Вскочил Лотман, дрожа всеми частями своего тела, закричал что-то вроде «Молодой человек, так нельзя!» И тут же попросил выйти вместе с ним из зала. Все участники конференции буквально остолбенели. Такого не было никогда. Последнее, что я видел, это сатирические глаза Амелина и трагические Сегаль, которая сидела рядом с ним.
Надо сказать, скандал во многом спровоцировали мои друзья, младоучёные тартусские и питерские круги, дискуссии с которыми часто заканчивались фразой: Ты это Лотману скажи (мол, он тебя …), Боишься с Лотманом спорить (кишка тонка?)?
Поэтому схватиться с Лотманом было, в некотором смысле, делом научной чести. И тут бессознательно (а может быть, и сознательно) я припёр его к стене. И он вынужден был броситься на защиту своего детища. И бросился. Потом все говорили только одну фразу «Таким Лотмана не видели никогда». Так я стал тартуским чудовищем.
Мы ушли с конференции. Час мы петляли по улицам Тарту и Лотман меня наставлял. Это было нечто. В стильной футболке, накаченный крепыш и махонький Лотман. Я, помнится, принял вид заблудшей овечки. Жаль, я не запомнил всего разговора, но два фрагмента врезались в память.
- Мммолодой чччеловек, у ввас хорошее будущее как филолога, но нужно быть ввнимательным к чужим мнениям.
- Юрий Михайлович, а если это глупое мнение, тогда что, тоже терпеть?
- Надо увважать.
- Хорошо, я уважаю, а как поиск истины, борьба за неё?
- Тттак, как это делаете вы, не ддделается.
- А как?
- В рамках ддискуссий высказываются мнения, они ппотом воспринимаются или нет.
- Хорошо, Юрий Михайлович, я это учту.
Он долго говорил о задачах критика и исследователя литературы, о его миссии. Мне было хорошо. Помнится, было сожаление, что такую великолепную лотмановскую речь, полную яростного вдохновения и аргументов, никто не снимает на камеру. Несмотря на заикание, он был оратором настоящим. Я помню его выступление в Пушкинском доме. Его слушали, затаив дыхание, как никого другого, питерские мэтры и монстры. Заикание воспринималось как стиль.
У дверей университета состоялся последний у меня с ним диалог.
- Юрий Михайлович, а если новый подход даст новую теорию языка?
- Вы знаете, кккак Иванов (имелся в виду Вяч. Иванов), ссорок языков?
- А зачем так много? По логике развития одного языка можно узнать о логике всех остальных.
- Это сомнительно.
- Я готов на пари. Через пять лет я Вам представлю базовую работу.
- Хорошо, давайте посмотрим.
- Давайте посмотрим, Юрий Михайлович.
В аудиторию мы вернулись вместе. Я стал паинькой.
- Магнитов ты обезумел – шептала мне замечательная Леночка Сегаль. Все в шоке. ЮрМих в гневе.
- Мы же поговорили. Вполне.
- Ты не знаешь ЮрМиха!
После конференции от меня шарахались все, как от прокажённого. Помню, Натали Яковлева отказала мне в обещанной прогулке по Тарту. Испытанием это оказалось и для моих друзей. Самым трудным были встречи на улицах Тарту Лотмана и Зарой Минц. Помню, Женя Пермяков, увидев Лотмана, мне сказал: Слушай, мы отойдем, а потом догоним.
Стоически повел себя Амелин. Помню, Сегаль повисла у него на рукаве шепча:
- Гриша, ЮрМих идёт. Магнитов, мы не с тобой!
А что Гриша? Гриша твёрдо пошёл рядом со мной и мы вместе раскивались в парой Лотманов. По тем временам это было поступком. Я его запомнил на всю жизнь. С тех пор у меня остались самые теплые чувства. А их не было.
У Сегаль закончился замечательный роман с Сержем Валиуллиным. Он был в Тарту мой лучший друг. А Гриша, этакий сноб, цедящий слова сквозь зубогубы, вызывал у меня аллергию. Особенно после того, как отбил у Сержа Сегаль, и я никак не мог понять, как мне строить отношения между ним.
Гриша был моей первой мишенью, когда он из Челябинска приехал завоёвывать Тарту. Был текст по семиотике об имени Николка в романе Достоевского «Преступление и наказание». Я жутко потешался. Когда из Николки (тот, который признавался в убийстве старухи) получился Николай Угодник (как культурный знак!), я просто обомлел. Говорю: Гриша, но это же натяжка, у Достоевского в помине нет того, что ты прочитал».
Гриша, помню, тогда гордо ответил.
- Культурный знак знает больше. У него есть культурная память.
Им делались какие-то неслыханные выводы, которые с романом не имели никаких отношений. Амелин ходил с гордо поднятой головой (мол, «нарыл» культурный пласт, новые культурные ассоциации), с сакрализованным взором и гордой шевелюрой.
Вот именно практика додумывания за автора (чреватая подменой авторской позиции), за эпоху, даже за сам знак – то, чего не было и не могли быть, но, якобы, раскрывалось при вписывании в Культуру и при прочтении «бессознательных» «культурных кодов», стало главным моим вопросом, которым я «травмировал» всех тартуских друзей. Нельзя учёным выдумывать смыслы, особенно если они приводят к профанации.
Через четыре года, после тщательной и многотрудной работы, я стал зондировать почву, чтобы скрестить шпаги. Но питерские друзья меня предупредили, что Лотман сильно заболел, лечится в Германии – «ещё Магнитова ему не хватало!». Как только я собрался, Лотман умер. Потому умерла Зара Минц, верная спутница жизни и соратник.
Вынутая шпага оказалась напрасной.
С кем же её скрестить теперь? Неужели не с кем? Разве нет сегодняшнего лидера школы? Но если его нет, нет последователя, держателя флага Школы, то осталась ли школа? А если от неё не осталось продолжателей, была ли она?
Лотман был боец. Несомненно. Почему он воспитал массу аморфных и никчемных персонажей? Сделал ставку на Чернова, подававшего, но так и не подавшего, надежды, который полюбил недушевное зелье. Не тянет Плюханова. Вадик Руднев? После его текста по Винни-Пуху я понял, что семиотика для него забава, игрушка, околонаучное трюкачество, шанс пофантазировать и поиграть.
Мэтры, например, Гаспаровы? Один за морем, другой не выходит за пределы стиховой анатомии. Подросшие молодые? Гриша Амелин? Где он, этот Гриша Амелин? Канул в лету. Где Сегаль? Железнова, Дозорцев, славная Инночка Сибуль, Лапикова, Пермяков, Валиуллин, Таращики? Они отошли от научного семиотического пера!
Леа Пильд возглавляет, как говорят, лотмановскую кафедру. Мда …
Реально Лотман остался одинственным учёным этой школы. Последним. Почему так? Имелось всё – печатная база, кафедра, факультет, обожание филологической диаспоры в стране, поддержка Запада. Почему всё ушло в небытие?
С кем теперь скрестить шпаги?
Достижение и достоинство Лотмана и семиотиков в упорядочивание знакового пространства культуры и её проявлений. Семиотическая классификация вместо никакой была несомненным шагом вперёд. В хаосе оценок, в бессистемности подходов, даже ограниченная упорядоченность дала огромный эффект.
Но затем последовал вопрос: что с этими знаками делать. И начались массированные манипуляции знаками, которые привели к изобретениям фантомных значений, невиданных, безумных интерпретаций и неадекватных выводов.
Лотман, конечно, чувствовал инерцию знакового расторможения, пытался заблокировать стихию семиотического распада выдвижением теории семиосферы как организованной знаковой структуры. Но ничего не помогало. Последователи рыли как преданные сумасшедшие.
Но это была одна сторона проблемы. Семиосфера ставила крест на приоритете знака перед значением и обозначением, соответственно, на семиотике в целом. Соотвественно, сама школа стала перед угрозой потери ключевого предмета – Знака! Не случайно еретическая работа по семиосфере Лотмана затушевалась, а прозелитами воспринималось как интеллектуальное чудачество мэтра. Лотман закрыл этот путь, поняв, что лучше ограниченное что-то, чем опасный путь в Неизвестное. Лучше синица в руке.
Но наука не любит слепоты. Если учёный открывает человеку один глаз, закрывая другой, возникает вопрос, стоило ли это делать? Смена ограничений одного на другое не даёт Целого, которое достигается трудно, но, достигнутое, утверждается легко.
Учёный не может успокаиваться на синицах. Даже если очень хочется. Хотя бы потому что журавль прилетит и заставит с собой считаться. Рано или поздно.
Потеряв организующее начало, тартуская школа умерла, оставив после себя дым и неприкаянное Имя. Шпаги свалены в чулан, мушкётеры разбежались. Проект умер.
Но ПАРИ - осталось.
Магнитов С.Н. Пари с Лотманом, или была ли Тартуская школ // «Академия Тринитаризма», М.,Эл № 77-6567, публ.10478, 17.06.2003
[Обсуждение на форуме «Тринитарная Лингвистическая Школа»]
Пари с Лотманом, или была ли Тартуская школа
(актуальные воспоминания о выяснении отношений с любимыми оппонентами из Тартуской семиотической школы)
1.
2.
3.
4.
5.
Магнитов С.Н. Пари с Лотманом, или была ли Тартуская школ // «Академия Тринитаризма», М.,
 |