Издательство «Белые Альвы: Амрита-Русь» в 2005 году выпустило книгу кандидата исторических наук В.И. Меркулова «Откуда родом варяжские гости?» (МЕР). Книга довольно интересная, поскольку не только ставит, но и решает проблему происхождения норманнской теории.

Сама по себе проблема развенчания норманизма не нова, и в свое время, то есть в 1876 году ее блестяще решил С.А. Гедеонов, недавно вновь переизданный (ГЕД), но на которого почему-то В.И. Меркулов не посчитал нужным сослаться. Тем не менее, рецидивы норманизма, как в отечественной, так и в немецкой литературе налицо. Так, в книге, рекомендованной Минобразования РФ для студентов вузов, имена творцов норманнской теории Миллера, Байера и Шлёцера приводятся как пример подлинных ученых, тогда как взгляды М.В. Ломоносова или Б.А. Рыбакова объявляются взглядами дилетантов-полузнаек (ДРЕ). А В.И. Меркулов приводит аналогичные примеры и в немецкой литературе последних лет. Поэтому всякое новое исследование данного направления можно только приветствовать.

Важность варяжского вопроса. Полностью согласен с мнением М.А. Алпатова, процитированным В.И. Меркуловым о том, что «варяжский вопрос родился не в сфере самой науки, а в сфере политики» (АЛП, с. 9). С другой стороны, мнение автора книги о том, что «безусловным корифеем в этом направлении является профессор Аполлон Григорьевич Кузьмин» (с. 5), а также постоянные ссылки, прежде всего, на этого исследователя кажутся некоторым преувеличением, поскольку очень многие проблемы русско-варяжских отношений были разрешены именно С.А. Гедеоновым, и решены точнее. Кроме того, некоторые мысли А.Г. Кузьмина не находят подтверждений в других источниках. Так, например, по А.Г. Кузьмину названия руги, роги, рузы, руцы, рутены, а также русы являются фонетически разными именами одного и того же народа (КУЗ, с. 137-138). Я с этим не могу согласиться. Так, прочитав 120 этрусских надписей, могу констатировать, что в надписях № 63 и 105 встречается слово РУГ, в надписи № 64 – слово РУГИ, в надписях № 65 и 109 название страны РУГИЯ и в надписи № 105 – это же название в родительном падеже как РУГИИ. В то же время слово РУСЬ имелось в надписях № 1, 19, 32, 38, 52, 64, 107, 109, 120, то есть в 9 документах, слово РУСИ – в 6 документах, слово РУСИЯ – в 1 документе и слово РУЗИЯ – тоже в 1 документе. Имеется также одно прилагательное РУССКАЯ. Иными словами, если слова РУЗИЯ и РУСИЯ действительно можно считать озвонченным и оглушенным вариантами одного и того же слова, то слово РУГ или РУГИЯ относятся совсем к другим реалиям. А этрусские тексты, как известно, старше германских.

Вместе с тем, в числе сходных названий Кузьмин и Меркулов не называют имя такого народа как РЕТЫ, или, как его писали в античности, РАЕТЫ из РАЕЦИИ. Во всяком случае, не анализируя различные источники, я бы поостерегся безоговорочно заявить: «Ни ругов, ни рутенов не существует! Их имя должно правильно переводиться на современный русский язык как «русы»« (с. 16). Этруски в названных 120 документах по одному разу упомянули слова РАСЕНЫ, РАЕЦЫ и РАЙЕЦИЯ и 4 раза – слово РАЕЦИЯ. Иными словами, помимо чисто фонетических аргументов хотелось бы видеть и ряд исторических источников о данной тождественности имен. Столь же сомнительна этимология слова «варяги», которую А.Г. Кузьмин возводит к индоевропейскому корню «вар» в смысле «вода». «Таким образом, варяги – это живущие у моря, поморяне», – пишет В.И. Меркулов (с. 13). Между тем, С.А. Гедеонов решает эту проблему иначе: «Как норманны понимали норманно-вендских пиратов под общим именем викингов, так, по всей вероятности, вендо-германские слыли в Помории под общим именем варягов (меченосцев, ратников)… В этом смысле – пиратов-воинов… перешло слово «варяг» от балтийских славян к восточным…» (ГЕД, с. 160). Да и вообще было бы крайне странно, если бы славянские поморы стали бы производить свое имя от индийского названия воды. Я очень удивлен популярности мнений А.Г. Кузьмина по разным вопросам славяноведения, ибо мое первое знакомство с этим исследователем сразу же показало мне всю не то что неординарность этого историка, но его полное непонимание предмета, когда он заподозрил, что славянское письмо типа «черт и резов» могло быть кельтским письмом Огма. Из этого следовало, что он никогда не видел ни одного древнего славянского текста, ибо эвфемизм «черты и резы» означал табуированное слово «руница». Для историка Руси это не то, что не простительно, а просто убийственно. Я бы никогда не назвал человека, высказывающего крайне некомпетентное мнение, безусловным корифеем.

Что же касается текста данной книги, то на с. 49 указывается, что по предположению Г.В. Лейбница само слово «варяг» следует понимать как искаженное производное от названия Вагрия – названия области, где и обитали варяги.

Ангажированы ли исследователи? Вызывает сомнение и аргумент автора насчет меньшей ангажированности немецких авторов по сравнению с польскими и шведскими. «Собственно немецкие источники, – пишет В.И. Меркулов, – (в отличие, например, от польских или шведских) представляются в наиболее выгодном свете. До середины XIX века германские земли не были объединены в единое государство, как, например, Польша или Швеция, которые выступали с собственной политической линией во внешней политике. Соответственно немецкие авторы в меньшей степени находились под жестким давлением политических интересов» (с. 19). Отсутствие единого государства не мешало различным германским племенам, а позже и землям вести наступление против славян вплоть до создания рыцарских орденов в позднем средневековье. Да и приводимая В.И. Меркуловым характеристика варягов как славян, которые, по данным немецких хронистов, «свирепее всякой свирепости» (с. 20) как раз свидетельствует в пользу подобной ангажированности. Таких характеристик варягов мы не встретим ни у поляков, ни у шведов.

Смысл слова «Русь». Во многих моих работах я отмечал, что термин «Русь» рядом с географическим названием можно понимать как синоним слова «земля», «область», например, «Перунова Русь», «Живина Русь», «Волева Русь», «Северская Русь» и т.д. Однако, воспроизведя словосочетание «Варяжская Русь» из сочинения Самуэля Бухгольца (с. 22), В.И. Меркулов не делает никаких разъяснений подобного рода, из чего следует, что ни с моими работами, ни со значением слова «Русь» в географическом контексте он не знаком. Не комментирует он и славянские названия приводимых городов, ибо Шверин – это Зверин, Мекленбург – это Микулин Бор и т.д. Так что его точка зрения мало чем отличается от позиции Байера, который искал «Русскую землю» на Балтике (с. 23). Выражение «Русская земля» в таком контексте звучит как тавтология (буквально «земля Земля»), и не могло встречаться в славянских географических сочинениях. Ясно, что «Варяжская Русь» состояла преимущественно не из восточных славян. В одной из своих статей я приводил чтения на рунических камнях Швеции надписей, сделанных руницей в виде узелкового письма: в качестве викингов там упоминались не только киевляне и белорусы, но и чехи, а в Польше аналогичные памятники были поставлены варягам-полякам. Но среди варягов были и шведы, так что мнение о том, что «русы» как выходцы из «Варяжской Руси» отчасти были и шведами, тоже верно. Варяги были пиратским интернационалом с преимущественно славянским составом, и потому «Варяжская земля» совершенно справедливо называлась «Варяжской Русью» на международном языке античности и раннего средневековья, то есть на русском языке. На этом же языке на карте Евсевия (такую статью я поместил на сайте www.trinitas.ru), созданной около 330 г.н.э., руницей написано название Балтийского моря как «Моря Варягов». Тем самым, варяги появляются на берегах Балтики, по меньшей мере, в поздней античности, а то и раньше.

Могу согласиться с тем, что упоминание Саксоном Грамматиком в хронике «Деяния данов» русов представляется интересным. «По Саксону Грамматику, в начале первого века н.э. король данов Фротон Первый вел войны на море с королем русов Транноном и даже якобы захватил столицу русов Роталу» (с. 24). Из этой строки выходит, что русы уже в первом веке н.э. имели не только одну из земель в Западной Европе по имени Русь, но и обладали сильным военным флотом. Что же касается передачи славянских названий германским хронистом, то, как мне кажется, тут имеются неточности. Так, в силу присущей немецкому языку тенденции к оглушению согласных, город Ротала, скорее всего, имел название Родала, то есть, город Рода. Спустя одиннадцать веков на территории нынешней Германии существовал город Ретра, который основали, как утверждают германские авторы, некие «редарии». Фонетически дистанция между названием «родалиев» (жителей города Родала) и «редариев» (основателей города Ретры) очень невелика, и можно предположить, что либо выходцы из города Родала основали Ретру, либо, что более вероятно, Ретра и была Родалой. Тем более, что центр Ретры представлял собой храм бога Рода, а самого Рода к тому времени германцы называли РАДЕГАСТОМ (Rades Geist, «дух Рода»).

Вторая неточность могла казаться имени славянского князя. Он назван «Траннон», что звучит совсем не по-русски, но можно предположить, что впереди стоял звук «С», впоследствии утерянный в немецкой передаче. Тогда имя князя звучало бы как «Странный», что на немецкое ухо могло восприниматься именно как Траннон.

Интересно и другое упоминание: «Также даны воевали с каким-то другим «русским» королевством. Войны продолжались несколько веков. Фротон Третий воевал с королем русов Алимером. Но уже его сын Фридлав был воспитан на Руси и взял датский престол при помощи короля русов« (с. 24-25). Полагаю, что в данном случае перед нами выступает арабское либо тюркское имя Али Мер. Указаний на то, что это были «другие русы» в этом фрагменте Саксона Грамматика, вероятно, нет.

Говоря о посольстве на Русь Герберштейна, В.И. Меркулов приводит мнение Д.И. Иловайского о том, что этот посол Австрии знал даже «виндский язык». Да почему бы ему было не знать этого языка, если он был «потомок знаменитого рода из словенской Карантании, воин, государственный деятель, дипломат и миротворец». Иными словами, словенец. В.И. Меркулов абсолютно точно отмечал, что земли Киевской Руси в XIV веке были разделены на Русь, которая подчиняется польскому королю (западные земли), Русь-Литву и Московию (с. 27).

О Вандалии. Интересно и мнение ганзейского историка Альберта Кранца, на которого ссылается В.И. Меркулов. Кранц в сочинении «Вандалия» отождествляет вендов с вандалами и приводит генеалогию, согласно который старший сын Ноя носил имя Туистон, который считался родоначальником германцев (с. 28). Но само это имя – не германское, а славянское, Ту Исток, то есть, «тут исток». Более того, имя, скорее всего, мифическое, ибо означает родоначальника династии. А любой живой человек заранее не знает, удастся ли ему основать династию. Поскольку буква К фонетически не переходит в Н, ее насильно переделали хронисты в соответствии с традицией имен германских королей типа Фротон, Оттон и т.д. Таким образом, мифическим отцом всех вандалов в частности, и даже всех германцев вообще был славянин. А Клод Дюре во «Всеобщем историческом словаре» (Кёльн, 1613) полагал, что варяжский князь Рюрик происходит из Вандалии (с. 28). Поскольку он действительно происходит из польского Поморья, возможно, что в какое-то время Поморье входило в Вандалию.

Автор книги выделяет такое важное свое положение: «сегодня существуют веские основания связывать варяго-русов с южного побережья Балтики с предшествующим вендо-вандальским населением… На той территории… вплоть до конца XVIII века автохтонное «вендское» население сохраняло национальную самобытность и отличалось от пришлого немецкого« (с. 30). Соглашаясь с этим положением о славянском субстрате территории Западной Европы для пришлого немецкого населения, все же полагаю, что более точное описание этого «вендо-вандальского населения» требует дополнительного исследования.

Интересная цитата приводится и из польского историка Матвея Меховского. После нее автор пишет: «Меховский наиболее определенно и последовательно отличает Руссию от Московии. Такое разграничение, конечно, не было полностью оправданным. Матвей Меховский просто писал о других русских землях, не связанных политически с Московским государством. Речь шла о Карпатской Руси» (с. 32). Полагаю, однако, что на уровне своего времени Меховский был прав. Если в палеолите вся Евразия считалась Русью, хотя были и более дробные деления, например, Рунова Русь, или Лозова Русь и т.д., то тем более под Русью в Средние века понимались области, в которых разговаривали на каких-то диалектах русского языка. Разумеется, русины Карпат представляли для многих территорию одной из областей бывшей Руси, то есть, Карпатскую Русь. Также и Русь, включившая в свой состав литовские земли, понималась как Литовская Русь, или Русь-Литва. Судя по надписям руницей на ремесленных изделиях, Новгородское и Псковское княжества входили в Живину Русь. Все это никак не соотносилось с Московией. Сам термин «Московия» того времени очень напоминает термин «Подмосковье» нынешних лет. Московия была небольшой территорией Столичной Руси, не более того. Естественно, что описывать ее как страну крупную и развитую, а тем более как первоочередную, не было никаких оснований. Другое дело, что со временем именно Московия стала расти, тогда как остальные фрагменты Руси постепенно втягивались в культуру окружавших их стран и теряли русский язык, так что к настоящему моменту осталась единственная Русь – наша Россия. Поэтому неоправданным будет как раз нынешний взгляд на Меховского.

Этноним «Полония». Несколько удивляет взгляд польских историков на древность поляков – большую, чем древность русских. Между тем, государство поляков по-латыни называлось Polonia, то есть, как бы происходило от слова polon (полон, пленение), а не от слова pole, ибо в таком случае государство должно было бы иметь название Polia. Это название вполне соответствует гнезду иностранного понимания ряда славянских этнонимов. Так, слово «склав», то есть, «славянин», на многих западноевропейских языках означает «раб», слово «серб» (южный славянин) – слово «слуга». Возможно, что и область «пленения» славян, их «полона» и стала называться Полония. Однако на рунице Польша до возникновения Речи Посполитой называлась Волева Русь, то есть, Свободная (от титульной нации). Это странно с позиций древнего существования польского государства. Но это вполне объяснимо, если предположить, что поморы из польского Поморья, то есть, пираты и разбойники варяги, продавали на рынках Польши своих пленников. Если это предположение верно, то Польша представляла собой славянскую область, быстро пополнявшуюся неславянским населением – бывшими пленниками, ставшими слугами.

Не прошел автор и мимо сочинений Мартина Бельского и М. Стрыйковского, правильно отметив великопольскую трактовку ими фактического материала.

Начало норманнской теории. Весьма интересен раздел по шведским источникам, где подлинным основателем «норманнской теории» объявлен швед Петрей де Эрлезунда (1570-1622), который создал ее за век до немцев Миллера, Байера и Шлёцера. «Он служил в России четыре года, а затем в 1608 и 1611 годах ездил в Москву посланником Карла IX» (с. 38). «Петрей полагал, что русы (варяги) были народом с побережья Балтийского моря, как и шведы, финны, кашубы, померанцы, венды и другие. Вопрос состоял лишь в том, с какого берега – южного или северного – они происходили, и здесь начиналась путаница. С одной стороны, Петрей писал, что князья Рудрих, Синаус и Трувор вели свое происхождение и вышли из Пруссии, а впоследствии стали править в северо-западной Руси. Однако в той же работе дальше он поправлялся и указывал, что они происходили не из Вагрии (Wagerland), располагавшейся в земле Гольштейн, а из Швеции. Противоречивость следовала, видимо, из того, что в начале XVII века Прибалтика находилась в поле внешнеполитических интересов, а впоследствии и под властью Швеции» (с. 39). Полагаю, что В.И. Меркулов тем самым прекрасно показал политический заказ, выполненный данным шведским историком, ибо того интересовала не реальная история, а лишь сиюминутные шведские интересы. При этом Петрей ссылается на речь послов из Новгорода, которые якобы называли Рюрика князем шведского происхождения (ERL, S. 312). Впрочем, поскольку в 1611 году шведы захватили Новгород, если посольство пришлось на это время, новгородцы могли придумать подобную родословную Рюрика для получения от победителей каких-либо послаблений. Но из этого вовсе не следует, будто бы автором «норманнской теории» были новгородцы.

Приводится мнение А.А. Куника о том, что «в период времени, начиная со второй половины XVII столетия до 1734 года, шведы постепенно открыли и определили все главные источники, служившие до XIX века основою учения о норманнском происхождении варягов-руси» (КУН, с. 2). На мой взгляд, эти исторические исследования создавали основу для представлений о том, будто бы шведы и были Русью – иными словами, Швеция, которая в то время была вторым после Турции наиболее сильным в военном отношении государством Европы, создавала информационную основу для завоевания Руси. Ведь если якобы вся культура славянской Руси обязана своим происхождением Руси шведской, тогда следует однозначный вывод о том, что завоевание Швецией Руси является просто актом исторической справедливости. И, как мы знаем по учебникам истории, в первой половине Северной войны Петр Великий терпел поражения от Швеции. Однако результат войны оказался для шведов неожиданным: не они завоевали русские земли, а Россия прирезала принадлежавшую Швеции Финляндию. После поражения Швеции надобность в информационной войне против России отпала. Однако это шведское оружие экспансии весьма пригодилось немцам, которые вынашивали иной план завоевания России, не военной силой, но родственными отношениями, поставляя в Россию будущих императриц.

Таким образом, заслугой рецензируемого исследователя является то, что он добрался до подлинного источника норманнской теории. А нам теперь ясно, что мы имеем дело не с честным заблуждением шведских историков, а с вполне прозрачным политическим заказом в плане притязаний на русские земли.

Весьма интересна и последующая информация. «В начале марта 1697 года началась русская дипломатическая миссия в Западную Европу, получившая название «великого посольства». Ее главной целью было укрепление и расширение антитурецкого союза России с рядом европейских государств. В ходе посольства Петр I тайно встретился в Кенигсберге с бранденбургским курфюрстом Фридрихом III, и переговоры закончились заключением устного союза, но не против Турции, как предполагалось, а против Швеции. Это был решающий шаг к изменению внешнеполитической ориентации России с южного направления в сторону Прибалтики« (МЕР, с. 43). И это – тоже вполне понятно. Турция того периода была слишком сильна в военном отношении, что показала неудачная война Петра за Азов. Но и Швеция представляла собой очень сильного соперника. Теперь важно было договориться с германскими государствами о том, чтобы они не поддерживали Швецию, иначе России было бы невозможно справиться с силами западноевропейской коалиции. И напротив, имея германские государства своими союзниками, можно было надеяться на победу над Швецией. Так что если шведы преуспели в информационной войне, русские выиграли очень удачный дипломатический раунд сражения.

Дипломатические успехи продолжались и далее: «После того, как в ходе Северной войны Россия овладела Эстонией и Лифляндией, Петр I стремился к завоеванию позиций на южном побережье Балтики. В данном случае была использована не сила оружия или военная тактика, а политика бракосочетания – весьма эффективный прием внешней политики. В 1711 году царевич Алексей по настоянию Петра I женился на принцессе Шарлоте Кристине Софии Брауншвейг-Люнебургской (в крещении Евдокия). Кронпринцесса была внучкой Вольфенбюттельского герцога Антона-Ульриха (1633-1704), авторитетного представителя Брауншвейгского дома, который ориентировался на союз с Россией» (МЕР, с. 46). «В 1726 году Мекленбургский герцог Карл Леопольд женился на дочери царя Ивана V Алексеевича Екатерине, после чего обе родословные стали выводить из вандальских и ободритских генеалогий. Свадьба совпала по времени со вторым визитом Петра I в Европу. В то же время Мекленбург искал помощи в борьбе против шведов у Российской империи» (МЕР, с. 47). Таким образом, мелкие княжества Германии боялись могучего шведского соседа и стремились сблизиться с Россией. В этот период норманнская теория им была совершенно не нужна. С другой стороны, ободритская версия требовала изучения.

Мекленбургская генеалогия. Автор прослеживает часть генеалогии мекленбургских правителей: «Правящая мекленбургская династия восходила к последнему вендо-ободритскому королю Прибыславу II, который принял христианство и погиб на турнире в 1178 году. Польский историк В. Дворжачек и другие сообщают, что Прибыслав был возведен в княжеское достоинство Римской империи. В 1229 году династия разделилась на четыре ветви, и в результате длительной борьбы к концу XV века шверинская линия объединила под своей властью весь Мекленбург. В начале XVII века произошло разделение между братьями Адольфом Фридрихом I (1588-1658) и Иоганном Альбрехтом II (1590-1636), образовавшими линии Шверин и Гюстров. Страна соответственно разделилась на два государства: герцогства Мекленбург-Шверинское и Мекленбург-Стрелицкое. Оба просуществовали более двух веков» (МЕР, с. 47-48). Из этого следует, что еще в XIII веке, до разделения, Мекленбург был, видимо, славянским.

О языке варягов. Автор приводит интересные сведения о языке варягов, анализируя взгляды Г.В. Лейбница. «Лейбниц понимал этногенез как процесс формирования языка, для него генеалогическая схема развития языка вполне соответствовала схеме этнического развития. О вендах, населявших Северную Германию, он писал в письме генералу Брюсу от 23 ноября 1712 года. Позднее М.В. Ломоносов возводил вендский и русский языки к единому лингвистическому корню« (МЕР, с. 51). Собственно говоря, особой проблемы тут нет: если в античные времена единым языком Европы был русский, а позже появились его территориальные диалекты, то родство вендского и русского языков действительно неслучайно.

«Традиционную точку зрения выразил Е.П. Новиков, русский посол в Константинополе и Вене, который до дипломатической службы защитил диссертацию по вендским наречиям. Он показал, что они являются переходной ступенью между русским языком и западнославянскими языками чехов и поляков (НОВ). В сегодняшней науке данная точка зрения не является столь очевидной« (МЕР, с. 51). А в сегодняшней науке говорится: »Лужицкие сербы представляют собой потомков западных славян, занимавших в прошлом территории между Одрой и Эльбой, и подвергшихся германизации« (КОН, с. 179). Однако, можно ли отождествлять вендский язык с серболужицким – это пока проблема. При этом автор ссылается на мнение А.Г. Кузьмина, из его книги «Славяне и Русь». Я тоже ее процитирую. Кузмин пишет: «Весьма вероятно, что венды XIII века – остаток некогда многочисленного населения Прибалтики, которое отмечено многими документами начала н.э. и даже ранее… но язык этого населения составляет загадку. Славянским он явно не был» (КУ2, с. 213).

Даже если, в конце концов, А.Г. Кузьмин окажется и прав, я не понимаю, как, не зная языка («язык составляет загадку»), можно утверждать, что он не славянский. Это напоминает выступление на партсобрании в советское время: «Я сам книгу А.И. Солженицына не читал, но точно знаю…». Поэтому меня ссылка автора на высказывание А.Г. Кузьмина не убеждает. С другой стороны, если венды жили на славянской территории, которую постепенно захватывали германские племена, то, скорее всего, он все-таки был славянским. Да и вряд ли он мог быть иным, если славянское население там было исконным.

А.Г. Кузьмин продолжает: «Но был ли он балтским – тоже сказать утвердительно невозможно. Та часть топонимики юго-восточной Прибалтики, которая совпадает с районами северо-западной Адриатики, а также и с северо-западом Малой Азии, очень часто не объясняется из собственно балтских языков и не имеет в них ясного наследия. Во всяком случае, необходимо считаться с возможностью, что здесь присутствовал особый язык, отличный и от славянского, и от балтских. Территория эта представляет интерес в данном случае потому, что она в некоторых источниках называется «Русью» или «Рутенией», а то же самое коренное население именуется также «рутенами» (КУ2, с. 213). – Странно все это читать. Это весьма похоже на гадание на кофейной гуще. С одной стороны, язык этого региона некоторые авторы называют «русским». Но он, хотя и неизвестен историкам, он явно неславянский. Почему? На это вразумительного ответа у «корифея» нет. Просто А.Г. Кузьмину очень хочется видеть на месте славян кого-нибудь другого, например, кельтов. Заметим, что топонимика – это не лучшее средство решения языковых вопросов. Например, в районе Москвы топонимика во многом угро-финская. Кто же такие россияне? Может быть, тоже сказать: «язык этого населения составляет загадку. Славянским он явно не был»? Такие вот пошли корифеи.

Косвенно автор подтверждает это: «Варяги на Балтике были частью «русского» этноса, рассеянного по всей Европе после Великого переселения народов III-IV веков. В данном случае численность таких «осколков» Руси, конечно, уступала огромным массивам вроде славян или франков, не принимавших участие в миграциях и в кровавой резне Переселения народов» (МЕР, с. 53). Численности этих «остаточных этносов» того времени я не знаю, поэтому это место комментировать не буду. Однако «ученик корифея» тут явно противоречит своему учителю.

Г.В. Лейбниц о варягах. Это – весьма интересный раздел в работе В.И. Меркулова. Заметив, что Лейбниц выводил Рюрика из области Вагрия, и, вместе с тем, называл его благородным датским сеньором на том основании, что имя Рюрик часто упоминается у датчан и северных германцев, Меркулов восклицает: «Такое «доказательство», разумеется, с современной точки зрения не кажется столь безупречным. По такой логике (если судить по именам) большинство населения России – греки и евреи, что, конечно, не соответствует действительности» (МЕР, с. 50).

Досталось от В.И. Меркулова и сравнительному языкознанию. Он пишет: «Сравнительное языкознание зачастую допускает существенную ошибку, полагая, что народы, говорящие на одном языке, имеют общее происхождение. Раса и язык не всегда совпадают» (МЕР, с. 52). Полагаю, что автор прав. Я бы пошел еще дальше, и сказал, что даже в случае близости языков не всегда верно, что оба языка произошли от общего предка. Иногда возможно, что один из рассматриваемых языков произошел от другого. Вернувшись к проблеме варягов, автор отмечает: «Варяги на Балтике были частью «русского» этноса, рассеянного по всей Европе после Великого переселения народов III-IV веков. В данном случае численность таких «осколков» Руси, конечно, уступала огромным массивам вроде славян или франков, не принимавших участие в миграциях и в кровавой резне Переселения народов« (МЕР, с. 53). Это место – весьма любопытно: академическая отечественная историография не видит славян, а тем более русских, ранее V века н.э. А тут предполагается, что Переселение народов разметало русских, которые к этому времени уже сложились, как этнос. В этом я усматриваю определенное продвижение к русской историографии, которая у нас была до приглашения немецких историков.

Немецкая генеалогия русских князей. В.И. Меркулов считает более прогрессивной по сравнению со взглядами Лейбница точку зрения немецкой историографии: «Проректор гюстровской гимназии Фридрих Томас в буквальном смысле находил в генеалогии Мекленбурга русские корни… Рюрик был сыном ободритского князя Годлиба, убитого в 808 году данами. Томас основывался также на свидетельствах Адама Бременского, Гельмольда, Альберта Кранца и Бернхарда Латома. Из этих источников было очевидно родство русов и вендов. Он использовал также работы польских авторов Я. Длугоша и М. Кромера» (МЕР, с. 55). К сожалению, рассматриваемый автор не высказывает по этому поводу своей точки зрения, а лишь добавляет, что «позиция Фридриха Томаса получила развитие в последующих исследованиях по истории Мекленбурга. Профессор Г.Г. Клювер писал об ободритском происхождении Рюрика. М.И. фон Бэр полностью принимал и развивал концепцию Томаса. По его мнению, у короля рутенов и ободритов Витислава был сын Годелайв, у которого, в свою очередь, были сыновья Рюрик, Сивар и Трувор» (МЕР, с. 55). На мой взгляд, о полном совпадении позиций говорить тут не приходится, имена переданы весьма приблизительно, а обоснования данных мнений не приводятся. Равно как и мнение противоположной стороны, Георга Фридриха Штибера, который полагал, что нельзя использовать генеалогии древних ободритских королей на том основании, что Петрей выводил Рюрика из Пруссии или Швеции. Петрей был весьма ангажированным историком, и ставить его на одну доску с Герберштейном, который выводил Рюрика из Вагрии, нецелесообразно.

Норманнская теория Г.З. Байера. Готтлиб Зигфрид Байер считается основоположником немецкого норманизма. Признав варягов скандинавами, то есть, шведов, голландцев, норвежцев и датчан, он стал выискивать якобы скандинавские имена среди русских. Так, у него «имя Святослав, например, получилось производным от шведского имени Свен со славянским окончанием «слава». Русского языка Байер не знал« (МЕР, с. 78). Я бы сказал, что Байер верно подметил связь двух имен. Просто определенная часть Скандинавии называлась не Святая Русь, а очень близко, Святская Русь. А русский звук Я шведы передавали как ЕН. Поэтому данная Русь у них называлась СВЕНТСКА, с русским окончанием краткого прилагательного –СКА. Со временем звук Т в середине слова исчез, и получилась страна с названием СВЕНСКА, то есть, по-шведски, Швеция. Опять русские забыли, что СВЕНСКА – это русское слово, и переиначили его на слово ШВЕЦИЯ. И совершенно закономерно шведы воспринимают слово СВЕН не только как ШВЕД, но и как начало имени СВЯТОСЛАВ как СВЕН. Это – лишнее подтверждение родства слов СВЕН и СВЯТ. Почему-то многие забывают, что в германских языках окончание прилагательного будет –ЕН, а не –СКА, то есть, СВЕДЕН, как называют Швецию немцы. Следовательно, в самоназвании Швеции как СВЕНСКА сохранился реликт русского языка, окончание краткого прилагательного –СКА.

Но, разумеется, вместо того, чтобы выводить скандинавские языки из русского, как это и было в истории, он предположил заимствование русскими названия РУСЬ от шведов. Ему казалось, что если в XVIII веке Русь в чем-то отставала от германцев, то так было всегда. «Такой была первоначальная научная основа норманизма, которая не могла быть достоверно подтверждена даже в первой половине XVIII века», – справедливо полагает В.И. Меркулов.

Диссертация Г. Миллера. В этой части исследователь сообщает несколько важных сведений, которые обычно отсутствуют в упоминании деятельности этого основателя норманизма. «Впервые Герард Фридрих Миллер обратился к варяжской проблеме в начале 30-х годов XVIII века. В 1732 году в своем журнале «Sammlung russischer Geschichte» он опубликовал статью «Известия о древней рукописи русской истории Феодосия Киевского. Эта статья и содержала, собственно, истоки норманизма Миллера. Здесь он дал подробный пересказ содержания «Повести временных лет» с элементами исследовательского характера в виде авторских пояснений, а главное – проводил мысль о том, что варяжские князья были выходцами из Скандинавии, то есть, были шведского происхождения« (МЕР, с. 78-79). Иными словами, вместо заимствования шведами русской культуры и отчасти элементов русского языка, Миллер, подобно Байеру, всё излагал наоборот. «Заслугой» Миллера В.И. Меркулов считает распространение данных взглядов на русскую историю не только в германоязычной среде, но и переводы его исследований с немецкого на французский и английский языки, поскольку русская история в этих странах была известна плохо. И вместо истории из первых рук была усвоена миллеровская фальсификация, где летописец Нестор «на Западе достаточно долгое время был известен под именем Феодосия» (МЕР, с. 80).

Исследователь отмечает, что против трудов Г.Ф. Миллера возражал не только М.В. Ломоносов, но и В.К. Тредиаковский, С.П. Крашенинников и Н.И. Попов.

Норманизм в России ХХ века. Здесь автор сообщает весьма нелестное мнение о советской науке, отмечая, что вплоть до середины 30-х годов ХХ века она полагала, что варяжский вопрос правильно освещен именно норманистами (МЕР, с. 86). И хотя археолог А.В. Арциховский возражал, заявляя, что скандинавские вещи на Руси найдены в захоронениях, произведенных не по скандинавскому обычаю, «советские ученые-археологи не смогли выработать критерий исследования, при котором об этнической принадлежности захоронения должен свидетельствовать не погребальный инвентарь, а антропометрические показатели, позволяющие точно определить расовый тип» (МЕР, с. 86). Полагаю, однако, что В.И. Меркулов предъявляет завышенные требования к археологии. Остеологический материал встречается даже в захоронениях гораздо реже вещевого погребального комплекса, а расовые признаки у каждого определенного этноса размыты, поскольку статистика тут еще весьма бедная. Но он прав в том отношении, что само понятие инвентарного комплекса не позволяет отличать предметы, купленные в другой местности, от предметов местного производства. Таким надежным критерием я считаю ремесленные формулы, о которых не раз писал в своих публикациях; однако археологи упорно не желают читать надписи по предлагаемой мною методике, а к самой методике относятся как к фантазии, не замечая, что без нее археологическое фантазирование просто бьет через край. «Можно ли допустить такое, что через тысячу лет археологи будущего будут писать, что русские жили там, где обнаружены остатки деталей автомата Калашникова? Сейчас с этим оружием воюет полмира, и данное утверждение кажется абсурдным» (МЕР, с. 86).

Исследователь высоко ценить точку зрения В.В. Фомина, который справедливо указывал на фиктивный характер советского антинорманизма, когда с одной стороны, говорили о том, что викинги-скандинавы не имели отношения к процессу образования Древнерусского государства, но с другой – продолжали считать ими варягов (МЕР, с. 88).

Немецкие генеалогии. В.И. Меркулов полагает, что истину можно постичь, сравнивая различные генеалогии происхождения Рюрика. Сопоставляя их, исследователь приходит к выводу о том, что если признать Рюрика сыном ободритского князя Годлиба, то получается, что он родился около 800 года и мог появиться в Новгороде в зрелом и дееспособном возрасте (МЕР, с. 91). Он показывает несостоятельность версии о Рёрике Фрисландском и справедливо считает, что нельзя путать вопрос о происхождении Руси с происхождением династии Рюриковичей (МЕР, с. 97).

Русские имена варягов. Вместе с тем, В.И. Меркулов полагает, вопреки сказанному, что «русские имена варягов» не являлись славянскими, поскольку славяне появились на Балтике поздно, не ранее VI века н.э. (МЕР, с. 98). Это странно. Однако он приходит к верному выводу о том, что проблема русских имен в немецких генеалогиях правителей вандалов и ободритов нуждается в специальном историко-лингвистическом исследовании (МЕР, с. 102).

Заключение. Перечислив несколько средневековых регионов на Балтике с именем Русь, автор приходит к выводу о том, что «новое изучение начала Руси может «испортить» существенную картину исторических событий. В связи с этим возникает острая необходимость в мультидисциплинарном исследовании проблемы« (МЕР, с. 112). С этим можно согласиться.

Оценивая работу в целом, можно отметить, что, несмотря на некоторые колебания автора в вопросе о величине славянского и русского вклада в историю Балтики, его работа написана с четких антинорманистских позиций и дает большой фактический материал по борьбе с норманизмом, который, к сожалению, все еще присутствует в академической трактовке начала русской истории.

Литература

• АЛП: Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа. XVIII — первая половина XIX вв. – М., 1985
  
• ГЕД: Гедеонов С.А.. Варяги и Русь. М., «Русская панорама», 2004, 656 с.
  
• ГЕР: Сигизмунд Герберштейн. М., «Белые Альвы», 2000, 205 с., надпись на шмуцтитуле
  
• ГЛА: Гладкий В.Д. Славянский мир I-XVI века. Энциклопедический словарь. М., Центрополиграф, 2001, 895 с.
  
• ДРЕ: Древняя Русь в свете зарубежных источников. Под ред. Е.А. Мельниковой. М., «Лого», 2003, 608 с.
  
• КУЗ: Кузьмин А.Г. Падение Перуна: Становление христианства на Руси. – М., 1988. С. 137-138
  
• КУ2: Кузьмин А.Г. Славяне и Русь. Проблемы и идеи. Раздел: Первые сомнения и разночтения. М., «Наука», 1998
  
• КОН: Кондрашов Н.А. Славянские языки. М., «Просвещение», 1986
  
• КУН: Куник А.А. Замечания А. Куника (по поводу критики г. Фортинского). – СПб, 1878
  
• МЕР: Меркулов В.И. Откуда родом варяжские гости? Генеалогическая реконструкция по немецким источникам». М., «Белые Альвы», 2005, 127 с.
  
• НОВ: Новиков Е.П. О важнейших особенностях лужицких наречий. М., 1849
  
• ERL: Erlesunda Petrejus de. Historien und Bericht von dem Groβfьrstenthum Muschkow. – Leipzig, 1620