Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Институт Праславянской Цивилизации - Публикации

В.В. Фомин
Происхождение Рюрика и его роль в русской истории

Oб авторе


С именем Рюрика принято связывать начало формирования российской государственности и начало династии Рюриковичей, правившей в России до 1598 года. Ярчайшие представители зарубежной и отечественной науки норманисты А.Л. Шлецер, Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев даже отсчет русской истории вели с Рюрика. Так, по словам первого, она начинается лишь «от пришествия Рурика и основания рускаго царства…». При этом Шлецер, неимоверно абсолютизируя роль варягов в жизни восточных славян, утверждал, что до их прихода в землях наших предков было «все покрыто мраком», что там люди жили «без правления… подобно зверям и птицам, которые наполняли их леса», «жили рассеянно... без всякого сношения между собою», были «малочисленны и полудики», и «кто знает, – в характерной для себя категоричной форме завершал ученый свои размышления, – сколь долго пробыли бы они еще в етом состоянии, в етой блаженной (здесь и далее курсив автора. – В.Ф.) для получеловека бесчувственности, ежели не были возбуждены» скандинавами, распространившими в Восточной Европе «человечество» и основавшими «Рускую державу».

Отсчет истории русского бытия только с призвания варягов-норманнов вслед за Шлецером вел и Н.М. Карамзин, ибо это «происшествие важное, служащее основанием истории и величия России». И также в его духе говоря, что «варяги или норманны долженствовали быть образованнее славян и финнов, заключенных в диких пределах Севера; могли сообщить им некоторые выгоды новой промышленности и торговли, благодетельные для народа». Затем С.М. Соловьев нисколько не сомневался в том, что «призвание первых князей имеет великое значение в нашей истории, есть событие всероссийское, и с него справедливо начинают русскую историю». То, что «имя Рюрика является исходной точкой русской истории», было известно и зарубежным читателям, впитавшим данную мысль посредством работ как своих собственных норманистов, так и Шлецера и Карамзина (а его «История государства Российского» была переведена – полностью или частично – на французский, немецкий, итальянский, польский, сербский и даже китайский языки). Эту же мысль доносил до американского слушателя в 1896 г. в своих публичных лекциях князь С. Волконский [1]. Надлежит сказать, что русские ученые дошлецеровского времени антинорманисты В.Н. Татищев и М.В. Ломоносов, справедливо высоко ставя деятельность Рюрика и его варягов среди восточных славян, вместе с тем правомерно выделяли доваряжский период в русской истории [2].

Следует также отметить, что не все наши норманисты попали под пресс утверждений Шлецера, хотя мощь этого пресса была просто невероятной. Как весьма точно заметил в 1830-х гг. Ю.И. Венелин, Шлецер, «приняв на себя профессорскую важность и вид грозного, беспощадного критика… перепугал последующих ему молодых историков; Карамзин и прочие присягнули ему на послушание и поклонились низко пред прадедами своими скандинаво-норманно-шведо-варяго-руссами!» (Шлецер, необходимо добавить, «перепугал» не только российских специалистов: он, подчеркивал в 1876 г. И.Е. Забелин, «горячо прогоняя все несогласное с его идеями о скандинавстве Руси, так запугал не-ученостью всякое противоположное мнение, что даже и немецкие ученые страшились поднимать с ним спор»).

Но при этом часть их, хотя и самая малая, будучи в меньшей степени ослепленная авторитетом немецкого исследователя и благодаря тому рассуждавшая самостоятельно, поставила под сомнение некоторые его выводы, казавшиеся для остальных незыблемыми истинами. Так, в 1811 г. Н. Брусилов не принял мнение, что лишь с 862 г. начинается Русское государство, и подчеркнул, что «оно существовало задолго» до пришествия руссов («славяне еще до Рюрика имели уже города, торговлю и, вероятно, ремесла и художества; следственно, политическое их бытие было уже основано») и что Русь была более просвещенной, «нежели как мы обыкновенно воображаем». Оспорил Брусилов и «исторический скептицизм» Шлецера и Миллера, полагавших, «что все повествование о древнем славянском народе, о их князьях, городах и тому подобное, вымышлено после Нестора северными и польскими писателями» [3].

Появление Рюрика в нашей истории, конечно, не случайно, и с ним связаны очень важные события, вокруг которых уже много веков идут самые ожесточенные споры. Но вместе с тем фигура такого масштаба, отбросившая тень на всю последующую русскую историю, принадлежит к числу тех людей, по которым источники дают самую скудную информацию. И, действительно, о нем известно крайне мало. И по сути только то, что содержится в нашей древнейшей летописи Повести временных лет (далее – ПВЛ), где под 859–882 гг. читается Сказание о призвании варягов, изначально представлявшее собой, как впервые заметил в 1853 г. С.М. Соловьев, «отдельный сплошной рассказ без годов, которые внесены после» (эта мысль была поддержана многими исследователями) [4]. В процессе длительного изучения Сказания было высказано большое число мнений. На некоторых из них, ставших аксиомами в науке, необходимо остановиться, т.к. они носят совершенно искусственный характер и тем самым мешают достижению истины.

Во-первых, норманисты, выдавая данный памятник за прямое свидетельство скандинавского происхождения варяжской руси, объявили его составителей – русских летописцев – создателями норманской теории (!). И то, что Нестор есть «первый, древнейший и самый упорный из скандинавоманов!», в 1860 г. впервые сказал Н. Ламбин. В 1870-х гг. А.А. Куник, активно развивая эту мысль, именовал Нестора «самым старинным норманистом», «отцом истории норманизма», «почтенным родоначальником норманистики». В том же духе говорили затем не менее авторитетные в науке В.О. Ключевский, А.А. Шахматов, Н.К. Никольский, В.А. Пархоменко, Б.Д. Греков, М.Д. Приселков (Ключевский, например, называл летописца таким же «решительным норманистом», какими были Байер и Миллер, для Шахматова «норманистами» являлись как сам Нестор, так и его последователи).

В послевоенное время тезис о Несторе как первом норманисте «в русской истории» Д.С. Лихачев окончательно возвел в ранг научной истины, параллельно с тем ведя речь о «норманской теории» печерских монахов. И этой истиной затем оперировал в своих трудах Б.А. Рыбаков: историк, вначале видя в редакторе ПВЛ 1118 г. первого «настоящего» и «последовательного» «норманиста», позже говорил – с 1982 г. – о «норманистах» начала ХII века», исказивших летопись. Точно также рассуждали в советские годы В.В. Мавродин, И.У. Будовниц, И.П. Шаскольский, В.П. Шушарин, С.Л. Пештич (у норманской теории, по мнению последнего, «была прочная историографическая традиция в средневековой отечественной литературе и летописании»). Ныне так рассуждают Е.А. Мельникова, В.Я. Петрухин, Э.П. Карпеев. «Сознательным творцом» норманизма представляют Нестора и за рубежом (Г.А. Ильинский, Г.В. Вернадский, Х. Ловмяньский).

Подобная модернизация, равно как и характеристика Рыбаковым автора новгородской «Остромировой летописи» 1050 г. «ярым «антинорманистом», ибо он, утверждал ученый, ненавидел варяжскую гвардию новгородского князя Ярослава Владимировича, в науке абсолютно недопустима, т.к. не только грубо искажает прошлое, но и задает заведомо ложный тон в оценке как Сказания, так и летописи в целом. В 1997 и 1999 гг. В.В. Фомин отмечал, что «антиисторично вести разговор о летописцах» как «норманистах» и что «подобные представления все далее заводят разрешение варяжского вопроса в тупик». На тенденциозность сторонников скандинавского происхождения известий как ПВЛ, так и Сказания о призвании варягов обращала внимание в 1930-х гг. Е.А. Рыдзевская, прекрасный знаток скандинавской истории, сторонница норманства варягов, которая подчеркивала, что на этом происхождении настаивали те ученые, «которые хотели установить его во что бы то ни стало».

Во-вторых, наши крупнейшие специалисты в области летописания (Д.И. Иловайский, Н.И. Костомаров, А.А. Шахматов, М.Д. Приселков, В.А. Пархоменко, Д.С. Лихачев, С.В. Юшков, В.В. Мавродин, Б.А. Рыбаков и др.), либо давая Сказанию о призвании варягов очень низкую оценку как историческому источнику, либо отрицая его в таком качестве вовсе, ибо оно, по мнению Иловайского, «басня» и «сказка», неправомерно сместили акцент в его изучении, вынеся на первый план не анализ памятника и тех событий, о которых идет в нем речь, а поиск причин, которые привели к его возникновению, а затем внесению на страницы ПВЛ. Результатом чего стало выхолащивание конкретного содержания летописных известий о призвании варягов: в них вкладывался лишь идейный смысл, приуроченный к событиям конца XI – начала XII в., что позволяло списывать на летописцев существование досадного для нашей истории варяжского вопроса, при этом конкретно им не занимаясь.

Подобная ситуация была особенно характерна для советского времени, когда наши ученые признавали норманство варягов и вместе с тем энергично боролись с норманской теорией, но, понятно, безрезультатно (по словам С.П. Толстова, произнесенным в 1946 г., «тень Рюрика… как и всякая нежить, только мешает живой работе»). Как констатировал в 1991–1992 гг. И.Я. Фроянов, исследователи старались «не замечать конкретных реалий в летописном рассказе о призвании варягов или же свести их к минимуму». А в выводе Д.С. Лихачева, что Сказание было создано киевскими летописцами с определенной политической целью (для борьбы с княжескими усобицами и для обоснования самостоятельности и независимости Руси от вмешательства Византии), он увидел «хронологическое переключение», в связи с чем историческое зерно памятника искалось не в событиях, каким оно посвящено, «а в политических коллизиях времен внуков Ярослава...».

Выдающийся летописевед А.А. Шахматов рассматривал Сказание как совершенно искусственную комбинацию. По его представлениям, которыми во многом живет современная наука, часть сведений о варягах (покорение ими северо-западных племен; дань, взимаемая с последних; прозвание словен варягами; захват варяжскими князьями Киева и возложение дани в его пользу на те же племена; наличие у Игоря, севшего в Киеве, лишь варягов) читалась уже в Древнейшем своде 1039 года. Когда этот свод в середине XI в. попал в Новгород, то там имевшуюся в нем информацию о варягах развили в «самостоятельный и цельный рассказ о древнейшей судьбе родного города», куда была введена оформленная эпическим мотивом о трех братьях-основателях часть местных известий (новгородские, белозерские, изборские) об изгнании варягов и о последующем призвании князей (сам ученый отрицал факт призвания, полагая, что он был вызван к жизни политическими устремлениями Новгорода, тяготившегося зависимостью от Киева).

Это новгородское Сказание, рассуждал далее ученый, в несколько измененном виде было включено в киевский Начальный свод 1095 г. (так, было отмечено, что варяги прозвались русью только тогда, когда они осели в 882 г. в Киеве). Во втором десятилетии XII в., когда ПВЛ приобретала завершающий вид, Сказание было подвергнуто ее составителем, настойчиво проводившем мысль о тождестве руси и варягов, основательной обработке. Вскоре появилась вторая, ладожская версия Сказания, согласно которой Рюрик сел в Ладоге и лишь затем перебрался в Новгород, и чтение которой дают Ипатьевская летопись и два списка (Радзивиловский и Академический) Радзивиловской летописи (ее первоначальный вариант – новгородский – Шахматов видел в Новгородской первой летописи лет (далее – НПЛ) младшего извода, якобы отражающей гипотетический Начальный свод 1095 г., легший в основу ПВЛ, и Лаврентьевской летописи). В истоках ладожской версии, полагал он, лежали ладожские предания, утверждавшие приоритет Ладоги перед Новгородом.

Историк А.Г. Кузьмин опроверг в 1967 г. общепринятый взгляд на Сказание о призвании варягов (варяжскую легенду) как новгородский памятник и доказал, что подлинной является его ладожская версия, отредактированная новгородским летописцем, не желавшим отдавать старейшинство «пригороду» Ладоге и заменившим ее поэтому Новгородом. При этом Кузьмин подчеркивал, что варяжская легенда, «истоки которой пока не удается проследить», но которая, несомненно, отражает какие-то новгородские предания, пережила не один этап в своем развитии и могла длительное время «существовать вне летописания вообще и киевской летописи, в частности». Проникновение легенды на страницы последней он увязывал с князьями Ростиславичами Галицкими, потомками Ростислава Владимировича, ставшими изгоями после смерти Владимира Ярославича в Новгороде в 1052 г., и которые могли хранить новгородские предания, где наличествовало имя Рюрик, среди русских князей впервые – в 1068 г. – появившееся в их семье.

По поводу времени записи памятника Кузьмин сказал, что «указанная в летописи дата основания Новгорода – 864 г. – достоверна: ее подтверждает археологический материал. А точность датировки предполагает запись, близкую ко времени события». Летописный рассказ о призвании варягов в середине IX в. «ради прекращения усобиц на огромной территории от Балтики до Средней Волги не просто сказка, – заключал ученый, – а отражение представления о правах и обязанностях власти, которые как бы признают все стороны». Запись самых ранних сведений о варягах – о их местожительстве, об участии в захвате Киева в 980 г. – Кузьмин относил к концу Х в. «вместе со всем этнографическим введением», хотя тогда «с преданием о призвании варягов летописец, похоже, не был знаком». Исследователь, ведя речь об историзме варяжской легенды, отмечал, что она отражает переселение в северо-западные пределы Восточной Европы славян и славяноязычных жителей южнобалтийского побережья, где источники локализуют несколько Русий, что это переселение началось в конце VIII в. под давлением Франкского государства и что этот колонизационный поток захватил собой Скандинавию.

Сегодня В.В. Фомин, также связывая Сказание о призвании варягов с фактом переселения с Южной Балтики части населения – варягов-вагров и руси – в северо-западные земли Восточной Европы, относит его оформление в новгородской среде ко времени после провозглашения Киева в 882 г. «мати градом русьским» и наложения на Новгород дани в пользу варягов. В пользу такого предположения свидетельствует тот факт, что уже в 970 г. новгородцы опираются на традицию приглашения князей в своем ультимативном разговоре с киевским князем Святославом («придоша людье ноугородьстии, просяще князя собе: «аще не поидете к нам, то налезем князя собе»). Во второй половине Х в., во времена правления Ольги и ее внука Владимира Сказанию, приобретшему уже практически завершенный вид, могло быть придано официальное значение, в связи с чем оно было внесено в первый летописный свод, созданный в Киеве в 996–997 годах. Тому способствовали, во-первых, притязания Запада на политическое господство на Руси, о чем говорят как миссия Адальберта 961–962 гг., пытавшегося распространить католичество на Руси и изгнанного оттуда, так и прибытие на Русь многочисленных посольств «из Рима», о чем сообщает Никоновская летопись под 979, 988, 991, 994, 999 и 1000 годами. И таким притязаниям должен был быть дан отпор в том числе и обращением к истории, т.е. к той же варяжской руси, показывающей самобытный характер возникновения государственности на Руси, следовательно, ее незыблемое право самостоятельно решать свою судьбу.

Во-вторых, многолетняя и кровопролитная борьба за власть на Руси между разными, но вместе с тем равными в своих притязаниях претендентами, представлявшими собой разные Русии – полянскую русь, аланскую русь, варяжскую русь. И в этой борьбе в 882–1019 гг. погибли Аскольд, Дир, Олег, Святослав, затем сыновья последнего Олег и Ярополк, сыновья Владимира Борис, Глеб и Святослав, сын Ярополка Святополк Окаянный. Именно через призму резкого противостояния представителей, как он фигурирует в русско-византийских договорах, «рода русского», следует рассматривать длительную борьбу потомков Владимира Святославича: Изяславичи, сидевшие в Полоцке, упорно воевали с Ярославом Мудрым и его детьми, и в одном даже случае – в 1068 г. – сумели похитить у них киевский стол. И начало литературному оформлению варяжской легенды, способной закрепить Киев именно за ее сыном Святославом и его потомством, видимо, дала княгиня Ольга, своим происхождением связанная с варягами и с Северо-Западной Русью, куда прибыла в 862 г. варяжская русь [5].

Собственно о призвании варягов и варяжской руси, во главе которых стояли Рюрик и его братья Синеус и Трувор, летопись сообщает под 862 г. (первые летописные даты не отличаются точностью). Необходимость призвания была продиктована тем, что приглашавшие их славянские (ильменские словене, кривичи) и угро-финские (весь, чудь, меря) племена, погрязнув в распрях, решили: «поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву». И идоша за море к варягом, к руси… Реша руси чюдь, и словени, и кривичи вси: «земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет; до поидете княжит и володети нами». И изъбрашася 3 братья с роды своими, и пояша по собе всю русь, и придоша». Старший из братьев Рюрик сел в Ладоге, Синеус в Белоозере, а Трувор в Изборске. Через два года Синеус и Трувор умерли, и «прия Рюрик власть всю один, и пришед к Ильмерю, и сруби город над Волховом, и прозваша и Новъгород, и седе ту княжя, и раздая мужем своим волости и городы рубити, овому Полътеск, овому Ростов, другому Белоозеро. И по тем городом суть находници варязи, а перьвии насельници в Новегороде словене, в Полотьсте кривичи, в Ростове меря, в Беле-озере весь, в Муроме мурома; и теми всеми обладаше Рюрик». Так под началом Рюрика стало складываться государство со столицей в Новгороде, которое включало в себя огромные территории Северо-Западной и Северо-Восточной Руси, населенные славянскими и неславянскими народами.

Далее летописец говорит, что у Рюрика были «2 мужа, не племени его, но боярина», Аскольд и Дир, которые, отпросясь у него, двинулись на юг и, сев со многими варягами в Киеве и освободив местное население от хазарской дани, «начаста владети Польскою землею. Рюрик же княжащу в Новегороде» (так варяги, по мысли Н.М. Карамзина, «основали две самодержавные области в России: Рюрик на Севере, Аскольд и Дир на Юге»). Скудные известия о Рюрике венчает запись ПВЛ под 879 г., что «умершю Рюрикови предасть княженье свое Олгови, от рода ему суща, въдав ему сын свой на руце, Игорь, бе бо детеск вельми». В 882 г. Олег, двинувшись из Новгорода «с воя многи, варяги, чюдь, словени, мерю, весь, кривичи», подошел к Киеву. И, обвинив Аскольда и Дира в том, что они «неста князя, ни рода княжа, но аз есмь роду княжа»; и вынесоша Игоря: «а се есть сын Рюриков», убил их, после чего стал княжить в Киеве, произнеся знаменитое: «се буди мати градом русьским». Так состоялось объединение двух русских государств – Новгородского и Киевского – в крупнейшее государство Европы, известного по источникам исключительно как Русь, Русская земля, Русская страна (населенная русью, русскими, русинами, говорящими на русском языке и живущими по «закону русскому»). Важную информацию к приведенным известиям добавляет поздняя Никоновская летопись, использовавшаяся источники, неизвестные составителям ПВЛ. Согласно ей, в 864 г. произошел серьезный конфликт между Рюриком и новгородцами, который закончился тем, что «уби Рюрик Вадима храброго, и иных многих изби новогородцев съветников его». А три года спустя «избежаша от Рюрика из Новагорода в Киев много новогородцкых мужей» [6].

К Рюрику восходят не только истоки российской государственности. С ним и с его варягами и русью связано и само имя русского народа. Как особо отмечает летописец в рассказе о призвании варягов, «и от тех варяг прозвася Руская земля». Эта же мысль звучит и в Сказании о славянской грамоте, помещенном в летописи под 894 г.: «от варяг бо прозвашася Русью» [7]. Но, говоря таким образом, древние русские летописцы прямо не называют ни родину, ни народ, к которому принадлежали Рюрик и пришедшие с ним варяги и русь, самым деятельным образом участвующие с середины IX в. в жизни восточных славян. Для них этой проблемы просто не существовало, т.к. они, пояснял И.Е. Забелин, хорошо знали, о ком вели речь, поэтому не считали «надобным входить в подробности, в свое время всем известные» [8], и в первую очередь, конечно, тем, кому был адресован их труд. Но прошли столетия, в том числе страшного монголо-татарского ига, погибли люди – хранители исторической памяти своего народа, погибли письменные памятники, по своему содержанию, включая варяго-русские сюжеты, несомненно, более богатые, чем ПВЛ.

Когда же ученые обратились к варягам, то, не найдя в ранних источниках прямых указаний на их этнос, стали выдавать Рюрика и его окружение за норманнов, славян, финнов, литовцев, венгров, хазар, готов, иранцев, кельтов, евреев и т.д. [9] (в поисках претендентов на роль «вдохновителей» исторического развития славян Восточной Европы не обошлось, разумеется, без политических и псевдонаучных спекуляций). Сегодня в отечественной и зарубежной науке господствует глубоко ошибочное мнение, что Рюрик был шведом [10]. И причина этого господства лежит не в научной области, а в области психологической, ибо данное мнение, издавна имеющее официальный статус, буквально вбивается в незрелые еще умы школьников и студентов высочайшими для них авторитетами – учителями и преподавателями, в чьих словах они не могут усомниться. В связи с чем норманская теория априори воспринимается ими в качестве незыблемой истины, в качестве таковой проносится через всю жизнь и в качестве таковой передается следующему поколению. И это при том, что несостоятельность данной теории и искусственность ее порождения видны невооруженным глазом.

Летописец, ведя разговор о варягах и варяжской руси с 50-х гг. IX в. и до 80-х гг. X в., никак не мог понимать под ними шведов (норманнов вообще) по той причине, что те стали приходить в земли восточных славян лишь в конце Х – начале XI века. На это время очень точно указывают исландские саги, вобравшие в себя историческую память скандинавов. В XIX в. антинорманисты Н.И. Костомаров, С.А. Гедеонов и Д.И. Иловайский справедливо заостряли внимание оппонентов на том факте, что этим сагам неведом никто из русских князей до Владимира Святославича (его бабку Ольгу-Аллогию они знают лишь по припоминаниям самих же русских). В наше время об этом неоднократно говорил А.Г. Кузьмин, отмечая вместе с тем тот факт, что саги не знают никого из византийских императоров ранее Иоанна Цимисхия (ум. 976), причем знают они его не непосредственно, а лишь по устным припоминаниям [11]. Сагам, вместе с тем, совершенно неведомы хазары и половцы. А это означает, что скандинавы начали бывать на Руси уже после исчезновения из нашей истории хазар, разгромленных в 60-х гг. Х в. Святославом, и посещали ее где-то примерно с 980-х гг., т.е. с вокняжения Владимира Святославича, и до первого прихода половцев на Русь, зафиксированного летописью под 1061 годом. Данные рамки еще более сужает то, что саги после Владимира называют лишь Ярослава Мудрого (ум. 1054) и не знают никого из его преемников. Сами норманисты признают, что подавляющее большинство скандинавских сведений о Руси «относится к концу X – первой половине XI в…» и что отзвуки собственной истории восточноевропейских стран и народов появляются в скандинавских источниках «лишь в сообщениях, относящихся к концу X–XI веку» [12].

Факт отсутствия в сагах информации о предках Владимира и, прежде всего, Рюрике разрушает все построения норманистов. В 1750 г. М.В. Ломоносов в третьем отзыве на диссертацию Г.Ф. Миллера, утверждавшего о шведском происхождении Рюрика, указал, что, «конечно, он не может найти в скандинавских памятниках никаких следов того, что он выдвигает». Затем в «Древней Российской истории» ученый констатировал, что если бы Рюрик был скандинавом, то «нормандские писатели конечно бы сего знатного случая не пропустили в историях для чести своего народа, у которых оный век, когда Рурик призван, с довольными обстоятельствами описан». В 1808 и 1814 гг. Г. Эверс отмечал, что «ослепленные великим богатством мнимых доказательств для скандинавского происхождения руссов историки не обращали внимание на то, что в древнейших северных писаниях не находится ни малейшего следа к их истине».

И, точно охарактеризовав отсутствие у скандинавов преданий о Рюрике как «убедительное молчание», вполне справедливо подытоживал: «Всего менее может устоять при таком молчании гипотеза, которая основана на недоразумениях и ложных заключениях, и не имеет за себя ничего, кроме славы… ее сочинителей» (по совершенно справедливым словам Эверса, «судьба Рюрикова должна была возбудить вообще внимание в народе, коему принадлежал он… …Как мог соотечественник Рюрик укрыться от людей, которые столько любили смотреть на отечественную историю с романтической точки. После Одина вся северная история не представляет важнейшего предмета, более удобного возвеличить славу отечества». Причем сага «повествует, довольно болтливо», о походах своих героев на Русь «и не упоминает только о трех счастливых братьях. Норвежский поэт Тиодольф был их современник. Но в остатках от его песнопений, которые сохранил нам Снорри, об них нет ни слова, хотя и говорится о восточных вендах, руссах») [13].

Выводы русского Ломоносова и немца Эверса еще более усиливает то обстоятельство, что младший современник Рюрика норвежец Ролло (Роллон, Хрольв Пешеход, ум. 932), основавший в 911 г. герцогство Нормандское, т.е. спустя всего сорок девять лет после прихода Рюрика на Русь, сагам хорошо известен (он, начиная с 876 г., неоднократно грабил Францию, в 889 г. обосновался в низовьях Сены, а в 911 г. принес ленную присягу французскому королю Карлу IV Простоватому) [14]. Как заметил в 1876 г. Д. Щеглов, скандинавы основали на Руси «в продолжение трех десятков лет государство, превосходившее своим пространством, а может быть, и населением, все тогдашние государства Европы, а между тем это замечательнейшее событие не оставило по себе никакого отголоска в богатой скандинавской литературе. О Роллоне, овладевшем одною только провинцией Франции и притом не основавшем самостоятельного государства, а вступившем в вассальные отношения к королю Франции, саги знают, а о Рюрике молчат». Но саги не только знают Ролло, они специально еще подчеркивают, что властители Нормандии «всегда считали себя родичами норвежских правителей, а норвежцы были в мире с ними в силу этой дружбы».

При этом ни в одной из многочисленных саг, уделявших исключительное внимание генеалогиям своих конунгов, не сказано, отмечал Гедеонов, чтобы Владимир Святославич состоял в родстве с ними, более того, в них «не только нет намека на единоплеменность шведов с так называемою варяжскою русью, но и сами русские князья представляются не иначе как чужими, неизвестными династами» [15]. И даже если бы саги и западноевропейские хроники ничего не сообщали о пребывании норманнов на севере Франции, то факт их присутствия в данном районе вытекает из весьма представительного лингвистического материала. Так, зарубежные ученые констатируют, что еще сегодня отзвуки забытого скандинавского наречия «слышны в нормандском диалекте французского языка: наиболее возвышенная часть любого города называется «hogue» – от «haugr», что на староскандинавском языке означало «холм»; а небольшой скверик в центре поселка называют «londe» – от «lundr», или «роща». Даже некоторые города, такие, как Quettehou и Houlgate, сохранили названия, которые присвоили им основатели-викинги тысячу лет назад». В целом, во Франции насчитываются сотни скандинавских топонимов, например, с суффиксом –bec (др.-сканд. bekkr), -bu (bú), -digue (dík), -tot (topt, tof), а также «множество скандинавских личных имен, к которым добавлен суффикс –ville» [16] (надлежит добавить, что название самой области расселения скандинавов – Нормандия – до сих пор хранит память о их обитании во Франции).

По убеждению норманистов, скандинавы в огромном количестве проживали среди восточных славян. Так, шведский археолог И. Янссон в 1985 г. с оговорками, но все же предположил, что в эпоху викингов численность этих находников на Руси равнялась более чем 10% населения Швеции (за несколько столетий это должно было составить сотни тысяч человек). Размер шведской иммиграции, по его словам, «был настолько велик, а захороненных женщин (скандинавок. – В.Ф.) настолько много, что иммигрантами не могли быть только воины, купцы и др. В их числе должны были быть и простые люди». Наши ученые, например, филологи Г.В. Глазырина, Т.Н. Джаксон, Е.А. Мельникова, археологи Е.Н. Носов, И.В. Кураев, Т.А. Пушкина также утверждают, что уже к концу IX в. число норманнов на Руси «резко возрастает, и скандинавская знать, дружинники, отряды наемников и купцов появляются в самых разных местах Восточной Европы», причем вместе с ними шли ремесленники и, возможно, даже крестьяне, а также женщины [17]. Но тогда эти, буквально несметные полчища скандинавов должны были оставить очень явный и очень значительный лингвистический след. Но на Руси нет ни одного города, носящего скандинавского названия, на что указывали в 1930-х – 1960-х гг. Е.А. Рыдзевская и М.Н. Тихомиров. В 1972 г. польский лингвист С. Роспонд отметил совершенное отсутствие среди названий древнерусских городов IX–X вв. «скандинавских названий…», и это при том, что в данное время варяги занимались активным градостроительством: Рюрик «раздая волости и городы рубити…», Олег в 882 г. «нача городы ставити…», Владимир в 988 г. «нача ставити городы по Десне, и по Востри, и по Трубежеви, и по Суле, и по Стугне…» [18].

В русском языке отсутствуют следы влияния скандинавского языка. Еще в 1749 г. М.В. Ломоносов подчеркивал во втором отзыве на диссертацию Г.Ф. Миллера, что если бы русь была скандинавской, то «должен бы российский язык иметь в себе великое множество слов скандинавских», и что была бы учинена «знатная в славенском языке перемена» (татары, пояснял он свою мысль, «хотя никогда в российских городах столицы не имели… но токмо посылали баскак или сборщиков, однако и поныне имеем мы в своем языке великое множество слов татарских»). В начале XIX в. А.Л. Шлецер, упорно ища следы пребывания норманнов на Руси, вынужден был признать, что славянский язык «нимало» не повредился норманским и что из смешения славянского и скандинавского языков «не произошло никакого нового наречия». В 1814 г. немец Г. Эверс со знанием дела указывал, что «германских слов очень мало в русском языке». В 1830-х гг. Ю.И. Венелин заметил, что «ни малейшего следа шведских слов не находим в русском языке…». Тогда же С.М. Строев в ответе О.И. Сенковскому, высказавшему намерение привести сотни славянских заимствований из германского, подчеркнул, что в русском языке «не видать никаких следов влияния скандинавского». В 1849 г. языковед-норманист И.И. Срезневский пришел к выводу, что «остается около десятка (курсив автора. – В.Ф.) слов происхождения сомнительного, или действительно германского», которые могли перейти к нам без непосредственных связей, через соседей (в 1931 г. норманист В.А. Мошин число подобных слов свел к шести) [19].

Абсолютно неправомерно относят норманисты к скандинавским летописные имена, до сих пор руководствуясь мнением Г.З. Байера, высказанным в 1735 г., что «есче от Рюрика все имяна варягов, в русских летописях оставшияся, никакого иного языка, как шведского, норвежского и датского суть», и по этой причине увидевшим даже в чисто славянских именах – Владимир и Святослав – имена скандинавские. В.О. Ключевский, по своим воззрениям норманист, говоря о способе немецкого ученого переиначивать русские имена в скандинавские (а им просто подыскивались созвучия и выдавались как тождественные), отметил, что «впоследствии многое здесь оказалось неверным, натянутым, но самый прием доказательства держится доселе». Эта натянутость видна в том числе и на примере толкования имени Рюрик. В начале 60-х гг. XIX в. антинорманист С.А. Гедеонов установил, что имя Hrørekr, которое выдают за имя Рюрик, шведам неизвестно совершенно, вследствие чего, заключил он, норманская школа должна «отказаться от шведского происхождения нашего Рюрика». В 1929 г. норманист Н.Т. Беляев не только подтвердил факт отсутствия этого имени у шведов, но вместе с тем указал, что оно необычно и в Дании. В 1997 г. шведская исследовательница Л.П. Грот напомнила, что в Швеции не считают имя Рюрик шведским и что оно не встречается в шведских именословах.

А именно этот факт, уничтожающий норманскую теорию, заставил дерптского историка Ф. Крузе обратиться в 1830-х – 1840-х гг. к личности датского Рорика Ютландского (Фрисландского) и представить его в качестве нашего Рюрика. Но и эта комбинация также разрушает, чего не видят современные ее популяризаторы, канонический норманизм. По словам крупнейшего лингвиста и норманиста О.Н. Трубачева, произнесенным в 1997 г., «курьезно то, что датчанин Рёрик не имел ничего общего как раз со Швецией… Так что датчанство (здесь и далее курсив автора. – В.Ф.) Рёрика-Рюрика сильно колеблет весь шведский комплекс вопроса о Руси». И в то же время имя Rauric, Ruric, Roric имело, как это показал А.Г. Кузьмин, широкое распространение в Европе уже с первых веков н.э. (до VII в. известно пять таких имен, а на территории Франции для IX – начала XII в. зафиксировано 12 «Рориков»), и видел в нем отражение названия кельтического племени руриков-рауриков-raurici, имя которых происходит от р. Рур или Раура (в средние века у Одера был приток Рурика-Rurica, Rorece). В целом, историк, отметив весьма сложный, полиэтничный состав древнерусского именослова – славянский, иранский, иллиро-венетский, подунайский, восточнобалтийский, кельтский, фризский, финский и другие компоненты, подытоживал, что в нем «германизмы единичны и не бесспорны» и что норманская интерпретация, которая сводится лишь к отысканию приблизительных параллелей, а не к их объяснению, противоречит материалам, «характеризующим облик и верования социальных верхов Киева и указывающим на разноэтничность населения Поднепровья» [20].

Главным ключом в определении этноса варягов, следовательно, правильного решения одного из главнейших вопросов нашей истории, является установление языка, на котором они говорили. Причем его установление не составляет никаких проблем, если, конечно, при этом руководствоваться не чем иным, как только показаниями источников и, прежде всего, ПВЛ. И в нашей древнейшей летописи в комментарии к Сказанию о славянской грамоте, привлеченному киевским летописцем в конце Х в. [21] и помещенному под 6406 г., подчеркнуто, что «словеньскый язык и рускый одно есть…» [22]. Славянский характер варяжской руси отмечает и НПЛ младшего извода, в которой под 854 г. читается, что «новгородстии людие до днешняго дни от рода варяжьска» [23], т.е. «от рода варяжьска» происходит, замечает А.Н. Сахаров, «не верхушка, не дружина, а именно «людье» – все новгородское население родственно варягам-руси» [24]. Новгородцы середины XI в. (а именно к этому времени ведут, по оценке А.А. Шахматова, слова летописца «до днешняго дни»), либо начала XII в., либо второй четверти XIII в. (как полагал А.Г. Кузьмин) [25], относя себя к потомкам варягов Рюрика, тем самым считали их, заключали И.Е. Забелин и А.Г. Кузьмин, славяноязычными [26]. Несмотря на свои неславянские имена, славяноязычными предстают, согласно договорам с византийцами 911 и 945 гг., варяго-русские дружинники Олега и Игоря. В пользу славяноязычия этих дружин говорит и тот факт, что их богом был Перун, чей культ имел широкое распространение среди южнобалтийских славян и который совершенно неизвестен германским народам [27].

Вывод о славяноязычии варягов и их предводителя Рюрика вытекает также из того факта, что города, которые они основали по своему приходу в Северо-Западную Русь, носят исключительно славянские названия, например, Новгород, Изборск, Белоозеро (последнее было расположено в землях угро-финского племени веси, куда еще не проникли славяне). Названия городов (населенных пунктов вообще), да к тому же на чужой земле, напрямую связаны с языком своих основателей и призваны навечно как утвердить (освятить) их права на претендуемую территорию, так и оградить эти права от любых посягательств. В связи с чем наименованию своих местожительств народы придавали огромное значение, и с этого сакрального действия начиналась жизнь нового поселения. Дополнительно на славяноязычие варягов указывает Варангер-фьорд (Varanger-fiord), т.е. Бухта варангов, Варяжский залив в Баренцевом море (он омывает территорию Норвегии и России, в его норвежской части расположен полуостров Варангер). И указывает потому, что название Варангер-фьорда на языке местных лопарей (саамов) звучит как Варьяг-вуода, т.е. «лопари, как следует из этого названия, – справедливо замечает А.Г. Кузьмин, – познакомились с ним от славяноязычного населения», ибо знают его «в славянской, а не скандинавской огласовке». Судя по «варяжскому» имени залива, варяги в данную местность пришли, уточняет ученый, морем [28].

В свете факта славяноязычия варягов и варяжской руси родиной их предстают южный и восточный берега Балтийского моря, заселенные славянами и ассимилированными ими народами. На этот же район указывает и граница расселения варягов на западе, данная в летописи: они сидят по Балтийскому морю «к западу до земле Агнянски». Земля «Агнянска» – это не Англия (и этот очевидный факт до сих пор не могут принять норманисты [29], хотя в летописи собственно Англия именуется Британией), а юго-восточная часть Ютландского полуострова. Именно там до своего переселения в Британию обитали англо-саксы (отсюда «земля Агнянска» летописи, сохранившаяся в названии нынешней провинция Angeln земли Шлезвиг-Голштейн ФРГ), с которыми на Балтике долго ассоциировались датчане. С англо-саксами на востоке соседили «варины», «вагры», населявшие Вагрию. Именно они и были собственно варягами. На тех же берегах Балтийского моря многочисленные западные и русские источники фиксируют четыре Руси: остров Рюген, устье Немана, устье Западной Двины, западная часть нынешней Эстонии – провинция Роталия-Русия и Вик с островами Эзель и Даго. О Южной Балтике как родине Рюрика речь ведет «Сказание о князьях владимирских», возникшее во второй половине ХV в. и согласно которому «воевода новгородскы» Гостомысл перед своей кончиной созвал сограждан и сказал им: «Съвет даю вам, да послете в Прусскую землю мудра мужа и призовите князя от тамо сущих родов римска царя Августа рода». Они же шедше в Прусскую землю и обретошя там некоего князя имянем Рюрика». Иоакимовская летопись, содержащая древние известия, представляет варяга Рюрика славянином, сыном средней дочери Гостомысла Умилы [30].

Версия ПВЛ о южнобалтийском происхождении Рюрика, варягов, варяжской руси и их славяноязычии имеет, что свидетельствует в пользу ее исторической основы, параллели в западноевропейской историографической традиции, также уходящей в древность и отраженной во многих памятниках. В 1544 г. С. Мюнстер констатировал как всем хорошо известный факт, что Рюрик, в 861 г. приглашенный на княжение на Русь, был из народа «вагров» или «варягов» («Wagrii oder Waregi»), главным городом которых являлся Любек. В 1549 г. С. Герберштейн, в качестве посла Священной Римской империи побывавший в 1516–1517, 1526 гг. и в Вагрии, и в России, также указывал, что родиной варягов является Вагрия. При этом он особо подчеркнул, что эти варяги «не только отличались могуществом, но и имели общие с русскими язык, обычаи и веру, то, по моему мнению, русским естественно было призвать себе государями вагров, иначе говоря, варягов, а не уступать власть чужеземцам, отличавшимся от них и верой, и обычаями, и языком».

Затем о выходе Рюрика из Вагрии вели речь многие западноевропейские авторы XVII–XVIII вв., в том числе и великий Г.В. Лейбниц. В уточнении важных деталей биографии Рюрика большую роль сыграли немецкие ученые XVII – первой половины XVIII века. И среди них надлежит назвать прежде всего Б. Латома (1560–1613 гг.) и Ф. Хемница (1611–1687 гг.), которые установили, что Рюрик жил около 840 г. и был сыном ободритского князя Годлиба (по другим вариантам, приведенным позже, Годелайва, Годелейба), убитого датчанами в 808 г. при взятии главного города ободритов Рарога, расположенного у Висмарского залива, и который датчане именовали Рериком (ободриты-бодричи-рериги – одно из самых могущественнейших славянских племен Южной Балтики. О степени его влияния на Балтике вообще говорит тот факт, что отцом знаменитой Ингигерды, жены Ярослава Мудрого, был, сообщает хронист XI в. Адам Бременский, шведский конунг Олав Шётконунг, а матерью – Эстрид, дочь ободритского князя).

В 1708 г. вышел первый том знаменитых «Генеалогических таблиц» И. Хюбнера, в которых династия русских князей начинается с Рюрика, потомка вендо-ободритских королей, пришедшего около 840 г. с братьями Синаусом и Трувором в Северо-Западную Русь. В 1728 г. профессор Г.Г. Клювер в истории Мекленбургского герцогства отметил ободритское происхождение русского князя Рюрика. В 1741 г. М.И. Бэр в вышедшей на латинском языке «Мекленбургской истории» утверждал, что у «короля рутенов и ободритов» Витислава (Витслава, ум. 795 г.) был сын Годелайв (Godeleibus), сыновьями которого были Рюрик (Rurik), Синао (Sinao) и Трувор (Truwor), и что первый из них со временем «основал Новгород и стал великим князем русов». В 1753 г. С. Бухгольц, проведя тщательную проверку имеющегося у него материала, привел в своем «Опыте по истории герцогства Мекленбург» генеалогию вендо-ободритских королей и князей, чьей ветвью являются сыновья Годлиба Рюрик, Сивар и Трувар, ставшие, как при этом им было подчеркнуто, «основателями русского дома».

То, что С. Мюнстер и С. Герберштейн зафиксировали живую традицию, которая держалась в землях Южной Балтики среди давно онемеченных потомков славян, подтвердил через 300 лет француз К. Мармье (его «Северные письма» были изданы в 1840 г. в Париже, а через год в Брюсселе). Посетив Мекленбург, расположенный на землях славян-ободритов и граничащий на западе с Вагрией, он записал легенду, что у короля ободритов-реригов Годлава были три сына – Рюрик Миролюбивый (paisible), Сивар Победоносный (victorieux) и Трувор Верный (fidèle), которые, идя на восток, освободили народ Руссии «от долгой тирании», свергнув «власть угнетателей». Собравшись затем «вернуться к своему старому отцу», они должны были уступить просьбе благодарного народа занять место их прежних королей и сели княжить соответственно в Новгороде, Пскове и на Белоозере. По смерти братьев Рюрик присоединил их владения к своему и стал основателем династии, царствующей до 1598 г. [31].

Что из себя представляла Южная Балтика до времени, во время и после призвания, видно из показаний германских хронистов, данных археологии и нумизматики. Примерно с VIII в. она выходит на первый план в экономическом развитии Поморья в целом. В 1967 и 1982 гг. немецкий археолог Й. Херрман вел речь о «беспрецедентном экономическом подъеме», развернувшемся у южнобалтийских славян в VII–XI вв., «в течение которого многократно возросли производительные силы и численность населения. Для некоторых областей рост сельскохозяйственного производства исчисляется четырех-шестикратным увеличением» [32]. Подобная ситуация вызвала раннее – с VIII в. – и весьма интенсивное развитие у балтийских славян большого числа городов, располагавшихся на торговых путях и ставших в будущем ядром Ганзейского союза. Своими размерами и численностью населения эти торговые города поражали воображение иностранцев. Так, Рарог-Рерик немцы именовали Микилинбургом (Великим городом, Велигардом). А «знаменитейший», по словам хронистов, Волин, лежащий в юго-восточной части одноименного острова, что против устья Одры, европейцы называли самым большим городом «из всех имевшихся в Европе городов» и сравнивали с Константинополем (по словам Адама Бременского и Гельмольда, Волин, «богатый товарами различных народов, обладал всеми без исключения развлечениями и редкостями»).

Южнобалтийские славяне, проложив в VII–IX вв. морские торговые пути по Балтийскому морю и за его пределы, задавали тон в северо- и восточноевропейской торговле, о чем говорят заимствования скандинавами славянских слов, связанных с этой деятельностью, например, «torg» – торг, рынок, торговая площадь, «besman» – безмен. А исходя из того, что слово «torg» распространилось по всему скандинавскому северу, до Дании и Норвегии, то «мы должны признать, – как совершенно справедливо заключал в 1912 г. С.Н. Сыромятников, – что люди, приходившие торговать в скандинавские страны и приносившие с собою арабские монеты, были славянами» (надлежит сказать, что от южнобалтийских славян скандинавы, отмечал в том же 1912 г. известный зарубежный лингвист Г. Фальк, заимствовали ряд морских терминов) [33]. И, прежде всего, южнобалтийские славяне вели торговлю со своими восточноевропейскими сородичами, результатом чего стало открытие Балто-Волжского и Балто-Днепровского торговых путей, завязывание теснейших связей и, в конечном итоге, призвание Рюрика. По словам академика В.Л. Янина, сказанным в 2007 г., «наши пращуры» призвали Рюрика из пределов Южной Балтики, «откуда многие из них и сами были родом. Можно сказать, они обратились за помощью к дальним родственникам». О переселении в несколько приемов на Русь большой части славянского (славяноязычного) населения Южной Балтики говорит массовый археологический, нумизматический, антропологический и лингвистический материал [34].

«Память Рюрика, – подчеркивал великий Н.М. Карамзин, – как первого самодержца российского, осталась бессмертною в нашей истории, и главным действием его княжения было твердое присоединение некоторых финских племен к народу славянскому в России, так, что весь, меря, мурома, наконец обратились в славян, приняв их обычаи, язык и веру» [35]. Из всего того, что обычно приписывают этому человеку, действительности не соответствует, видимо, только одно – он не был основателем династии Рюриковичей. На искусственность привязки к нему Игоря, настоящего основателя династии русских князей, давно обращалось внимание в науке, а также на то, что между ними лежит «весьма значительный хронологический разрыв» [36]. Их «породнят» летописцы, стремившиеся узаконить киевский стол за одной из ветвей руси, ожесточенно боровшихся за власть (причем не только силой оружия), и с этой целью наши книжники обратились к авторитету реального Рюрика, выстраивая единую линию наследования власти на Руси и отметая тем самым конкурентов династии Игоревичей.


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Шлецер А.Л. Нестор. Ч. I. – СПб., 1809. – С. нд-не, 325, 418-420; то же. Ч. II. – СПб., 1816. – С. 168-169, 178-180; Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. I. – М., 1989. – С. 55, 60, 93; Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1. Т. 1-2. – М., 1993. – С. 91; Волконский С. Очерки русской истории и русской литературы. Публичные лекции, читанные в Америке. – СПб., 1896. – С. 13.

[2] Татищев В.Н. История Российская с самых древнейших времен. Т. I. – М.–Л., 1962; Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 6. – М.–Л., 1952. – С. 173-216.

[3] Брусилов Н. Историческое рассуждение о начале русского государства // Вестник Европы.– М., 1811. – № 4. – С. 285-288, 301-306; Венелин Ю.И. [О происхождении славян вообще и россов в особенности] // Сборник Русского исторического общества (Сб. РИО). Т. 8 (156). Антинорманизм. – М., 2003. – С. 58; Забелин И.Е. История русской жизни с древнейших времен. Ч. 1. – М., 1876. – С. 90.

[4] Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. 2. Т. 3-4. – М., 1993. – С. 118; Бестужев-Рюмин К.Н. О составе русских летописей до конца ХIV века. – СПб., 1868. – С. 19; Кузьмин А.Г. Русские летописи как источник по истории Древней Руси. – Рязань, 1969. – С. 107-108; Алешковский М.Х. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в Древней Руси. – М., 1971. – С. 47, 62-63.

[5] См. об этом подробнее: Фомин В.В. Варяги и варяжская русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. – М., 2005. – С. 147-183, 203-313, 460-461; его же. Начальная история Руси. – М., 2008. – С. 177-178.

[6] Летопись по Лаврентьевскому списку (ЛЛ). – СПб., 1897. – С. 18-23; Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 2. – М., 1962. – Стб. 14-17; то же. Т. 9. – М., 1965. – С. 9; Карамзин Н.М. Указ. соч. – С. 97.

[7] ЛЛ. – С. 19, 28; ПСРЛ. Т. 2. – Стб. 14, 20.

[8] Забелин И.Е. Указ. соч. – С. 137, 143.

[9] Мошин В.А. Варяго-русский вопрос // Slavia. Časopis pro slovanskou filologii. Ročnik X. Sesit 1-3. – Praze, 1931. – С. 532-533.

[10] См. напр.: Войтович Л.В. Рюрик: легенды и действительность // Исследования по русской истории и культуре. Сб. статей к 70-летию И.Я. Фроянова. – М., 2006. – С. 111-121.

[11] Публичный диспут 19 марта 1860 года о начале Руси между гг. Погодиным и Костомаровым. – [Б.м.] и [б.г.]. – С. 29; Гедеонов С.А. Варяги и Русь. В 2-х частях / Автор предисловия, комментариев, биографического очерка В.В. Фомин. – М., 2004. – Примеч. 149 на с. 415, примеч. 235 на с. 440; Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. – М., 1876. – С. 316-317; Кузьмин А.Г. Падение Перуна: (Становление христианства на Руси). – М., 1988. – С. 49, 157, 166-167, 175; его же. Кто в Прибалтике «коренной»? – М., 1993. – С. 5; его же. История России с древнейших времен до 1618 г. Кн. 1. – М., 2003. – С. 90, 92, 161; его же. Начало Руси. Тайны рождения русского народа. – М., 2003. – С. 215, 221, 225-226, 242, 332; его же. Начальные этапы древнерусской историографии // Историография истории России до 1917 года. Т. 1. – М., 2003. – С. 39; его же. Облик современного норманизма // Сб. РИО. Т. 8 (156). – С. 242, 244, 246, 248; Откуда есть пошла Русская земля. Века VI–Х / Сост., предисл., введ. к документ., коммент. А.Г. Кузьмина. Кн. 2. – М., 1986. – С. 584-586, 654.

[12] Мельникова Е.А., Глазырина Г.В., Джаксон Т.Н. Древнескандинавские письменные источники по истории европейского региона СССР // Вопросы истории (ВИ). – 1985. – № 10. – С. 51-52; Джаксон Т.Н. Древняя Русь в скандинавских письменных источниках IX–XIV вв. Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора исторических наук. – М., 1995. – С. 31, 52; Древняя Русь в свете зарубежных источников: Учебное пособие для студентов вузов / М.В. Бибиков, Г.В. Глазырина, Т.Н. Джаксон и др. – М., 1999. – С. 486.

[13] Ломоносов М.В. Замечания на диссертацию Г.Ф. Миллера «О происхождении имени и народа российского» // Фомин В.В. Ломоносов: Гений русской истории. – М., 2006. – С. 438; его же. Полн. собр. соч. Т. 6. – С. 77, 216; Ewers J.P.G. Vom Urschprungе des russischen Staats. – Riga, Leipzig, 1808. – S. 179-184; Эверс Г. Предварительные критические исследования для российской истории. Кн. 1-2. – М., 1826. – С. 148-151.

[14] Викинги: набеги с севера. – М., 1996. – С. 60-63; Джонс Г. Викинги. Потомки Одина и Тора. – М., 2003. – С. 228-230; Ласкавый Г.В. Викинги. Походы, открытия, культура. – Минск, 2004. – С. 69, 75, 78, 87-94.

[15] Гедеонов С.А. Указ. соч. – С. 82, примеч. 294 на с. 456; Щеглов Д. Первые страницы русской истории // Журнал Министерства народного просвещения (ЖМНП). Ч. 184. – СПб., 1876. – С. 223.

[16] Викинги: набеги с севера. – С. 63; Джонс Г. Указ. соч. – С. 231.

[17] Янссон И. Контакты между Русью и Скандинавией в эпоху викингов // Труды V Международного конгресса славянской археологии. Киев, 18-25 сентября 1985 г. Т. III. Вып. 1б. – М., 1987. – С. 124; Глазырина Г.В. Начальный этап русско-скандинавских отношений. Оценка норвежского ученого // История СССР. – 1991. – № 1. – С. 216; Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 475; Носов Е.Н. Первые скандинавы на Руси // Викинги и славяне. Ученые, политики, дипломаты о русско-скандинавских отношениях. – СПб., 1998. – С. 66, 73, 81; его же. Современные археологические данные по варяжской проблеме на фоне традиций русской историографии // Раннесредневековые древности Северной Руси и ее соседей. – СПб., 1999. – С. 160; Кураев И.В. Историография варяжского вопроса (по исследованиям погребений Гнёздова) // Археологический сборник. Гнёздово. 125 лет исследования памятника. Труды Государственного Исторического музея. Вып. 124. – М., 2001. – С. 31-32; Пушкина Т.А. Гнёздово: итоги и задачи исследования // Там же. – С. 10, и др. См. подробнее об этом: Фомин В.В. Кривые зеркала норманизма // Сб. РИО. Т. 8 (156). – С. 83-88; его же. Ломоносов. – С. 141-152, 164-166.

[18] ЛЛ. – С. 19, 23, 119; Роспонд, С. Структура и стратиграфия древнерусских топонимов // Восточно-славянская ономастика. – М., 1972. – С. 62.

[19] Ломоносов М.В. Замечания на диссертацию… – С. 409-410; Шлецер А.Л. Указ. соч. Ч. I. – С. 343, примеч. *; то же. Ч. II. – С. 171-172; Эверс Г. Указ. соч. – С. 139; Венелин Ю.И. [О происхождении славян вообще и россов в особенности] // Сб. РИО. Т. 8 (156). – С. 44; Скромненко С. [Строев С.М.]. Критический взгляд на статью под заглавием: Скандинавские саги, помещенную в первом томе Библиотеки для чтения. – М., 1834. – С. 56-60; Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. – СПб., 1850. – С. 130-131, 154; Мошин В.А. Начало Руси. Норманны в Восточной Европе // Byzantinoslavika. Ročnik III. Svarek 1. – Praha, 1931. – С. 43.

[20] Байер Г.З. О варягах // Фомин В.В. Ломоносов. – С. 347-352; Ключевский В.О. Лекции по русской историографии // Его же. Сочинения в восьми томах. Т. VIII. – М., 1959. – С. 398; Беляев Н.Т. Рорик Ютландский и Рюрик Начальной летописи // Seminarium Kondakovianum recueil ďétudes archéologie, histoire de ľart, études Byzantines. Т. III. – Prague, 1929. – С. 242- 243; Кузьмин А.Г. Об этнической природе варягов (к постановке проблемы) // ВИ. – 1974. – № 11. – С. 70-80; его же. Начало Руси. – С. 36, 313-332; его же. Облик современного норманизма. – С. 231; Трубачев О.Н. В поисках единства. Взгляд филолога на проблему истоков Руси. – М., 1997. – С. 242; Грот Л.П. Мифологические и реальные шведы на севере России: взгляд из шведской истории // Сб. РИО. Т. 8 (156). – С. 179; Откуда есть пошла Русская земля. Кн. 2. – С. 639-654.

[21] Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. – М., 1977. – С. 282-284, 309-326; его же. История России… – С. 93, 300-301; его же. Начало Руси. – С. 276; Откуда есть пошла Русская земля. Кн. 1. – М., 1986. – С. 650-651, 698, коммент. к с. 655; то же. Кн. 2. – С. 478, 484-485; Се Повести временных лет (Лаврентьевская летопись) / Сост., авторы примеч. и указат. А.Г. Кузьмин, В.В. Фомин; вступит. статья и перевод А.Г. Кузьмина. – Арзамас, 1993. – С. 35-36.

[22] ЛЛ. – С. 28.

[23] Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. – М.–Л., 1950. – С. 106.

[24] Сахаров А.Н. Рюрик, варяги и судьбы российской государственности // Сб. РИО. Т. 8 (156). – С. 9.

[25] Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. – СПб., 1908. – С. 302-304, 315; Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. – С. 110.

[26] Забелин И.Е. Указ. соч. – С. 190; Кузьмин А.Г. История России… – С. 88; Откуда есть пошла Русская земля. Кн. 2. – С. 681.

[27] Кузьмин А.Г. История России… – С. 103, 120; его же. Начало Руси. – С. 211.

[28] Кузьмин А.Г. История России… – С. 90-91; его же. Начало Руси. – С. 227-228, 261, 267.

[29] См., напр.: Петрухин В.Я. Легенда о призвании варягов и Балтийский регион // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008. № 2 (32). – С. 42.

[30] Дмитриева Р.П. Сказание о князьях владимирских. – М.–Л., 1955. – С. 162; Татищев В.Н. Указ. соч. – С. 110.

[31] Münster S. Cosmographia. T. IV. – Basel 1628. – S. 1420; Герберштейн С. Записки о Московии. – М., 1988. – С. 60; Hübner J. Genealogische Tabellen, nebst denen darzu Gehörigen genealogischen Fragen. Bd. I. – Leipzig, 1725. – S. 281. Die 112 Tab.; Klüver H.H. Vielfälting vermerhrte Beschreibung des Herzogtums Mecklenburg. Dritten Teils erstes Stück. – Hamburg, 1739. – S. 32; Beer M.I. Rerum Mecleburgicarum. – Lipsiae, 1741. – P. 30-35; Buchholtz S. Versuch in der Geschichte des Herzogthums Meklenburg. – Rostock, 1753. – II Stammtafel; Marmier X. Lettres sur le Nord. T. I. – Paris, 1840. – P. 30-31. См. также: Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. – С. 422-438; его же. Начальная история Руси. – С. 179-196

[32] Херрман Й. Ободриты, лютичи, руяне // Славяне и скандинавы. – М., 1986. – С. 344.

[33] Сыромятников С.Н. Древлянский князь и варяжский вопрос // ЖМНП. Новая серия. Ч. XL. Июль. – СПб., 1912. – С. 133; Falk H.S. Altnordisches Seewesen // Wörter und Sachen. Kulturhistosche zeitschrif für sprach- und sachforschung. Bd. IV. – Heidelberg, 1912. S. – 88-89, 94.

[34] Итоги. – 2007. – № 38 (588). – С. 24; Русский Newsweek. – 2007. – № 52–2008. – № 2 (176). – С. 58; Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. – С. 439-460; его же. Начальная история Руси. – С. 199-212.

[35] Карамзин Н.М. Указ. соч. – С. 98.

[36] Кузьмин А.Г. Два вида русов в юго-восточной Прибалтике // Сб. РИО. Т. 8 (156). – С. 210; его же. Облик современного норманизма. – С. 231; его же. Начало Руси. – С. 335.


Сборник: Российская государственность в лицах и судьбах ее созидателей: IX-XXI вв.  Материалы международной научной конференции 31 октября - 1 ноября 2008 г. Липецк, 2009



В.В. Фомин, Происхождение Рюрика и его роль в русской истории // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.21527, 08.12.2015

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru