В 2012 г. исполнится 1150 лет призванию варягов и варяжской руси, сыгравших весьма важную роль в становлении русской государственности. Отсюда и споры по поводу их этнической принадлежности. И эти споры давно были бы завершены, если бы наука не испытывала тотального давления со стороны норманистов, за отсутствием аргументов старающихся дискредитировать и очернить инакомыслящих. Свеженьким примером тому является статья Е.А.Мельниковой «Ренессанс Средневековья? Размышления о мифотворчестве в современной исторической науке» (журнал «Родина», 2009, № 3, 5). Но в таком случае резонен вопрос: «А судьи кто?».

В 2001 г. единомышленники Е.А.Мельниковой преподнесли ее в качестве человека, который «играет судьбоносную роль в изучении древнейшей истории Руси»¹. И это не юбилейное преувеличение, ибо на протяжении многих лет она стоит во главе Центра «Восточная Европа в древности и средневековье» (Институт всеобщей истории РАН) и является ответственным редактором сборников, посвященных «древнейшей истории Руси». Тем самым Е.А.Мельникова очень серьезно определяет вектор изучения истории Руси, хотя и не имеет к ней никакого отношения ни по базовому образованию (она – филолог), ни по специальности докторской диссертации, защищенной по всеобщей истории, да и сам этот вектор не блещет научностью. Ибо имя ему, как сказал в 1836 г. Ю.И.Венелин, «скандинавомания», т.е. одержимость идеей выдавать, вопреки источникам, варягов и варяжскую русь за шведов. И, ведомая этой одержимостью, Е.А.Мельникова решение исторического вопроса – варяго-русского – сводит только к знакомой ей сфере – лингвистике.

В «лингвистический набор» Е.А.Мельниковой входят, прежде всего, якобы скандинавская этимология имени «Русь», якобы скандинавские названия днепровских порогов и якобы скандинавские имена правящей верхушки Древней Руси. И в связи с тем, что ни в Швеции, ни в Скандинавии вообще не существовало народа «русь», норманисты предполагают, а этому предположению давно придан вид истины, что имя «Русь» якобы образовалось от финского названия Швеции Ruotsi, исходной формой которого якобы было слово *roP(e)r, означавшее, утверждает Е.А.Мельникова, «“гребец, участник похода на гребных судах”... Так, предполагается (курсив мой. – В.Ф.), называли себя скандинавы, совершавшие в VII–VIII вв. плавания» в Восточную Прибалтику, в Приладожье, населенные финскими племенами, которые «усвоили их самоназвание в форме ruotsi, поняв его как этноним». А уже от них восточные славяне заимствовали это «обозначение скандинавов, которое приобрело в восточнославянском языке форму русь»².

Но, во-первых, норманны совершали множество походов на гребных судах по рекам Западной Европы, но гребцами-«русью» они там местному населению не представлялись. И понятно почему: они воины и только воины, независимо от того, как преодолевали расстояние, и оскорблять себя низким прозвищем «гребцы», да еще при встрече с противником, в руках которого оружие, викинги, естественно, не могли. Во-вторых, слово Ruotsi в отношении Швеции зафиксировано лишь применительно ко времени XVI–XVII вв. И потому, чтобы брать во внимание факт наименования Швеции Ruotsi и проводить между ним и названием «Русь» какие-то связи, надо сначала доказать, а это одно из непреложных правил исторической критики, что финны называли Швецию Ruotsi и в IX–XI вв. (к тому же название Rootsi-Ruotsi распространялось не только на Швецию, но и на Ливонию).

В-третьих, идею, что посредством финского названия Швеции Ruotsi имя «Русь» якобы восходит к шведскому слову rodsen-«гребцы», высказал в 1844 г. А.А.Куник. Но в 1875 г. он отрекся от нее. И отрекся потому, что против этой догадки, пояснял в 1899 г. лингвист Ф.А.Браун, говорит «столько соображений, как по существу, так и с формальной точки зрения, что сам автор ее впоследствии отказался от нее». А эти «соображения» привел в 1860-х гг. антинорманист С.А.Гедеонов. И норманист М.П.Погодин соглашался в 1864 г. с Гедеоновым, что Ruotsi «есть случайное созвучие с Русью»³.

Надуманность скандинавской этимологии имени «Русь» признавали и другие норманисты. Так, немец Й.Маркварт и русский И.П.Шаскольский отмечали, что финское Ruotsi было бы передано в русском языке скорее через Ручь, чем через Русь. В 2002 г. немецкий лингвист Г.Шрамм, охарактеризовав идею происхождения имени «Русь» от Ruotsi как «ахиллесова пята», т.к. не доказана возможность перехода ts в с, подчеркнуто сказал, «уберите вопрос о происхождении слова Ruotsi из игры! Только в этом случае читатель заметит, что Ruotsi никогда не значило гребцов и людей из Рослагена, что ему так навязчиво пытаются доказать».

В 2006 г. российский языковед К.А.Максимович подытоживал, что скандинавская версия «остается не более чем догадкой – причем прямых лингвистических аргументов в ее пользу нет» и что в лингвистке, как и в математике, доказательства типа «определения одного неизвестного (*rôp(e)R) через другое (Ruotsi)… не имеют силы»⁴. Проведенный в 2008 г. автором этих строк обзор норманистских вариантов происхождения имени «Русь» можно выразить словами Гедеонова, в 1876 г. заметившего по поводу желания увязать название «Русь» с эпическим прозвищем черноморских готов II–III вв. Hreid-hgotar, что «с лингвистической точки зрения догадка г. Куника замечательна по ученой замысловатости своих выводов; требованиям истории она не удовлетворяет»⁵.

В-четвертых, искусственность скандинавской окраски имени «Русь» демонстрирует большое число свидетельств о древнем пребывании руси на юге Восточной Европы. Так, например, в схолии к сочинению Аристотеля «О небе» говорится, что «скифы-русь и другие иперборейские народы живут ближе к арктическому поясу», готский историк VI в. Иордан применительно к событиям IV в. называет в районе Поднепровья племя «росомонов» («народ рос»), а сирийский автор VI в. Псевдо-Захарий народ «рус» (hros), живущий к северу от Кавказа. Академик лингвист О.Н.Трубачев, констатируя, что в ономастике Приазовья и Крыма «испокон веков наличествуют названия с корнем Рос-», пришел к выводу, давно присутствующему в трудах историков, о бытовании в прошлом Черноморской Руси, к которой германцы (скандинавы) не имели никакого отношения⁶.

Не вписываются в норманскую теорию и южнобалтийские Русии, на существование которых указывают многочисленные памятники. Например, остров Рюген, известный по источникам как Русия (Russia), Ругия (Rugia), Рутения (Ruthenia), Руйяна (Rojna), а его жители – руги и русские. И если бы Е.А.Мельникова заглянула в западноевропейские хроники Х–XI вв., то бы не возмущалась, что антинорманисты заостряют внимание на связи двух названий – ругов и русов, а сама бы убедилась в их тождестве (имя руги почти повсюду постепенно вытеснится названием русы).

Так, под 959 г. Продолжатель Регинона Прюмского, повествуя о посольстве княгини Ольги к Оттону I, подчеркивает, что «пришли к королю… послы Елены, королевы ругов (“reginae Rugorum”), которая… просила посвятить для сего народа епископа и священников». В этом же случае хроника Гильдесгеймская говорит, что «пришли к королю Оттону послы русского народа (“Ruscia”)…». Далее Продолжатель Регинона Прюмского сообщает, что в 960 г. «Либуций… посвящен в епископы к ругам (“genti Rugorum”)», что в 961 г., в связи с его кончиной, таковым стал Адальберт, которого «благочестивейший государь… отправил с честию к ругам (“genti Rugorum”)», и что на следующий год «возвратился назад Адальберт, поставленный в епископы к ругам (“Rugis”) …». Согласно Корвейской хронике, «король Оттон по прошению русской королевы послал к ней Адальберта…». И знаменитый Ругиланд на Дунае (Верхний Норик) авторы разных лет именуют Руссией, Ругией, Рутенией, Русской маркой⁷.

Многие имена героев нашей истории IX–XI вв. не являются славянскими, но это не повод для Е.А.Мельниковой объявлять их шведскими: по ее уверению, «скандинавский именослов в Древней Руси обширен: он насчитывает, по моим подсчетам, 89 антропонимов»⁸. Цена этим подсчетам видна из того, что имя Рюрик в Швеции не считается шведским, в связи с чем оно не встречается в шведских именословах. Вот почему норманисты, начиная с 1830-х гг., навязывают науке идею, что летописный Рюрик – это датский Рорик Ютландский. Но при этом в силу своей «скандинавомании» даже не видя, что, как заметил в 1997 г. О.Н.Трубачев, «датчанин Рёрик не имел ничего общего как раз со Швецией… Так что датчанство Рёрика-Рюрика сильно колеблет весь шведский комплекс вопроса о Руси…». И шведское имя «Helge», означающее «святой» и появившееся в Швеции в ходе распространения христианства в XII в., и русское имя «Олег» IX в. также не имеют связи между собой. Сказанное полностью относится и к имени Ольга (к тому же оно существовало у чехов, среди которых норманнов не было).

Исходя же из того, что саги называют княгиню Ольгу не «Helga», как того следовало бы ожидать, если послушать норманистов, а «Allogia», видно отсутствие тождества между именами Ольга и «Helga». А в отношении якобы скандинавской природы имени Игорь немецкий историк Г.Эверс в 1814 г. с улыбкой сказал: но бабку Константина Багрянородного «все византийцы называют дочерью благородного Ингера. Неужели етот император, который, по сказанию Кедрина, происходил из Мартинакского рода, был также скандинав?». Но у Е.А.Мельниковой этнос византийских Ингеров не вызывает сомнений. И она утверждает, апеллируя к свидетельству Жития Георгия Амастридского (написано между 820 и 842 гг.) о черноморских русах, этническая принадлежность которых в памятнике не обозначена, что «тогда же в Византии появляются люди, носящие скандинавские имена: около 825 года некий Ингер становится митрополитом Никеи; Ингером звали и отца Евдокии, жены императора Василия I (родилась около 837 года)»⁹.

В науке давно замечено, что имена сами по себе не могут указывать ни на язык, ни на этнос их носителей. «Почти все россияне имеют ныне, – задавал в 1749 г. М.В.Ломоносов Г.Ф.Миллеру вопрос, оставленный без ответа, – имена греческие и еврейские, однако следует ли из того, чтобы они были греки или евреи и говорили бы по-гречески или по-еврейски?». Справедливость этих слов особенно видна в свете показаний Иордана, отметившего в VI в., в какой-то мере подводя итоги Великого переселения народов, что «ведь все знают и обращали внимание, насколько в обычае племен перенимать по большей части имена: у римлян – македонские, у греков – римские, у сарматов – германские. Готы же преимущественно заимствуют имена гуннские»¹⁰. Точная оценка всем «лингвистическим открытиям» Е.А.Мельниковой также давно дана в науке и дана человеком, в свое время очень серьезно «переболевшим» норманизмом, но, к счастью, преодолевшим этот смертельно опасный для науки недуг. В 1773 г. Г.Ф.Миллер, приехавший в Россию недоучившимся студентом, но в ходе многолетнего занятия русской историей ставший крупным специалистом в области ее изучения, резонно заметил, что лингвистические выводы только тогда приобретают силу, когда они подтверждаются историей: «Язык показывает нам происхождение народов. Однакож настоящий этимологист недоволен еще некоторым сходством частных слов… по чему и заключает он о сходстве в народах, не прежде как по усмотрении, что оное и историею подтверждается»¹¹.

Но история не подтверждает, а рушит мифы норманистов. Так, согласно древнейшей летописи – Повести временных лет, варяги и русь, прибывшие в 862 г. в северо-западные земли Восточной Европы и этнос которых в ней прямо не прокомментирован, говорили на славянском языке, ибо построили там города, которым дали чисто славянские названия: Новгород, Изборск, Белоозеро и другие (среди наименований древнерусских городов IX–X вв., возведенных варягами и русью, совершенно отсутствуют, заключал в 1972 г. польский лингвист С.Роспонд, «скандинавские названия»¹²). И вряд ли кто будет отрицать, что названия поселениям дают именно их основатели, в связи с чем эти названия четко маркируют язык последних, а зачастую и их родину. Так, и славянский язык пришельцев точно указывает на их родину – южный берег Балтийского моря, где проживали славянские и славяноязычные народы, создавшие высокоразвитую цивилизацию, приводившую соседей-германцев в восхищение. То, что варяги вышли с южного берега Балтики, со времени М.В.Ломоносова речь вели многие ученые. Об этом они говорят и сейчас, в том числе такой крупнейший знаток русских древностей, как В.Л.Янин. «Наши пращуры», констатировал в 2007 г. академик, призвали Рюрика из пределов Южной Балтики, «откуда многие из них и сами были родом. Можно сказать, они обратились за помощью к дальним родственникам»¹³.

То, что скандинавы не имели никакого отношения ни к Рюрику, ни к варягам и руси, свидетельствуют исландские саги, вобравшие в себя память скандинавских народов. И эти чрезмерно хвастливые саги, ничего не упускавшие из подвигов викингов, из русских князей первым упоминают Владимира Святославича, княжившего в 980–1015 гг. (об Ольге они говорят лишь по припоминаниям самих русских). А данный факт означает, что скандинавы стали появляться на Руси только во времена его правления (этот вывод полностью согласуется с археологическим материалом: рамками вторая половина X – начало XI в. датируется подавляющее большинство самого незначительного числа скандинавских находок в Восточной Европы¹⁴). И по этой причине они не знали никого из предшественников Владимира, включая Рюрика – основателя правящей на Руси династии. Как верно заметил М.В.Ломоносов, что если бы Рюрик был скандинавом, то «нормандские писатели конечно бы сего знатного случая не пропустили в историях для чести своего народа, у которых оный век, когда Рурик призван, с довольными обстоятельствами описан». В 1808 и 1814 гг. Г.Эверс, удивительно точно охарактеризовав отсутствие у скандинавов преданий о Рюрике как «убедительное молчание», действительно, лучше любых слов подтверждающее их полнейшую непричастность к варягам и руси, правомерно заключил: «Всего менее может устоять при таком молчании гипотеза, которая основана на недоразумениях и ложных заключениях…»¹⁵.

В сагах точно названо и время первого появления скандинавов в Византии. Крупнейший византинист XIX в. В.Г.Васильевский доказал, что скандинавы приходят в Империю и вступают в дружину варангов (варягов) значительно позднее ее возникновения в 988 г. Он также установил, что византийские источники отождествляют «варангов» и «русь», говорящих на славянском языке, и отличают их от норманнов. «Сага о людях из Лососьей Долины», которую ученый охарактеризовал как «древнейшая и наиболее достоверная историческая сага», не только приводит имя первого норманна, служившего в 1027–1030 гг. в корпусе варангов, но и особо акцентирует внимание на том, что по прибытию в Константинополь «он поступил в варяжскую дружину; у нас нет предания, чтобы кто-нибудь из норманнов служил у константинопольского императора прежде, чем Болле, сын Болле»¹⁶.

И в связи с тем, что скандинавы стали приходить в Византию лишь с конца 20-х гг. XI в., они, естественно, не могли сообщить Константину Багрянородному, умершему в 959 г., «русские» названия днепровских порогов (в якобы скандинавских названиях последних усомнился даже А.Л.Шлецер, сказав в отношении их скандинавской трактовки шведом Ю.Тунманном, что некоторые из них «натянуты»¹⁷). И уж тем более там в первой половине IX в., вопреки утверждениям Е.А.Мельниковой, не могли появиться «люди, носящие скандинавские имена» и ставшие митрополитами и тестями византийских императоров. Никакого отношения не имеют шведы и к свеонам Бертинских анналов, ибо видеть, в силу лишь созвучия, в свеонах свевов (самоназвание svear) – это то же самое, что видеть в немцах ненцев и уверять в полнейшей тождественности этих народов (Тацит, поселяя свионов «среди Океана», т.е. на одном из островов Балтийского моря, отделяет их от свебов-шведов, живших тогда в Германии).

На фоне полнейшего отсутствия на территории Руси скандинавских топонимов весьма показательно наличие в огромном количестве скандинавских названий там, куда действительно устремляли свои набеги норманны и где они затем действительно оседали. Так, «приблизительно 700 английских названий, включающих элемент bu, без сомнения, доказывают, – констатировал в 1962 г. крупнейший английский специалист по эпохе викингов П.Сойер, – важность скандинавского влияния на английскую терминологию». А сверх того, добавлял он, в Англии «существует много других характерно скандинавских названий топографических объектов»: thorp, both, lundr, bekk, и что в целом «в английских названиях присутствует множество скандинавских элементов, но наиболее характерны и часто встречаются bu и thorр». И шведский ученый И.Янссон отмечал в 1998 г., что в Британии и Ирландии скандинавы «оказали значительное влияние на… местную топонимику». Также во Франции насчитываются сотни скандинавских топонимов, например, с суффиксом –bec (др.-сканд. bekkr), -bu (bú), -digue (dík), -tot (topt, toft) и т.п.¹⁸, а название области расселения скандинавов – Нормандия – до сих пор хранит память о них.

Е.А.Мельникова, с легкостью «обнаружив» в 2002 г. скандинава-митрополита в Никеи в 825 г., чуть ранее «изобрела», чтобы ликвидировать столь досадный пробел для норманской теории, скандинавский топоним в Восточной Европе. Таким ей показалось название урочища Коровель в районе с. Шестовица, якобы состоявшее из двух скандинавских слова: kjarr – «молодой лес, подлесок, заросли молодого леса или кустарника», а vellir – «поле, плоская земля», т.е. «заросшие густым подлеском поля» или «покрытая кустарником долина». Но благодаря такой «лингвистике» и в названии мордовского села Вельдеманово на Нижегородчине, родине патриарха Никона, можно спокойно увидеть немецкие и «wald» – «лес», и «weld» – «дикий», и «mann» – «человек» («мужчина»), т.е. «лесной (дикий) человек (мужчина)». У Е.А.Мельниковой как «лингвиста-словопроизводителя» имеется предшественник – шведский норманист XVII в. О.Рудбек, который в своей «скандинавомании» дойдя до мысли, что Атлантида Платона есть древняя Швеция и что она, являясь «прародиной человечества», сыграла выдающуюся роль в мировой истории, в том числе древнерусской, «доказывал» эти бредни переиначиванием древнегреческих и русских слов в скандинавские. Как отмечал С.М.Соловьев, Рудбек своими словопроизводствами, основанными «на одном только внешнем сходстве звуков», возбуждал «отвращение и смех в ученых». Современные шведские исследователи Ю.Свеннунг и П.Бейль констатируют, что Рудбек «довел шовинистические причуды фантазии до вершин нелепости» и что его эмпиризм «граничил с паранойей»¹⁹.

Прошлое открыто для изысканий всех исследователей, и в этом им не должно быть никаких ограничений, кроме, разумеется, ограничений науки, которая не может быть или патриотичной, или непатриотичной: она либо есть, либо она отсутствует. Точно также считали те норманисты, которые прекрасно знали работы оппонентов, а не судили о них предвзято. Так, в 1931 г. В.А.Мошин, отвергая «весьма ошибочное мнение» о дискуссии норманистов и антинорманистов как противостояние «объективной науки» и «ложно понятого патриотизма», с нескрываемой иронией заметил, что «было бы весьма занятно искать публицистическую, тенденциозно-патриотическую подкладку в антинорманистских трудах немца Эверса, еврея Хвольсона или беспристрастного исследователя Гедеонова»²⁰.

К этим словам следует добавить, что в первой половине XVIII в. немецкие ученые И.Хюбнер, Г.В.Лейбниц, Ф.Томас, Г.Г.Клювер, М.И.Бэр, С.Бухгольц были, говоря современным языком, антинорманистами, т.к. доказывали южнобалтийское происхождение варягов. Еще ранее, в 1544 и 1549 гг., два других немца-«антинорманиста» С.Мюнстер и С.Герберштейн сообщали, как хорошо всем известный факт, о выходе варягов и их предводителя Рюрика из южнобалтийской Вагрии²¹. Но сегодня археолог Л.С.Клейн клеймит антинорманизм как «ультра-патриотизм», которому противостоят норманисты с их «объективными исследованиями», видит в нем «застарелый синдром Полтавы!» и полагает, что «само его наличие в российской науке (и больше нигде), хотя и постыдно, но… даже полезно», т.к. он критикует слабые места норманизма²².

Патриотами были все российские норманисты и антинорманисты без исключения. Нисколько не сомневаюсь, что русскими патриотами являются и Е.А.Мельникова, и Л.С.Клейн. А безответственные разговоры об антинорманизме М.В.Ломоносова и его последователей лишь как продукте их неумеренного патриотизма и ненависти к немецким ученым прямо говорят об отсутствии у норманистов аргументов и о их желании перевести разговор о варягах и руси в далекую от науки сторону (раздел об антинорманизме Е.А.Мельникова озаглавила – и без кавычек! – «Немцененависть на новый лад», тем самым выставив его сторонников оголтелыми экстремистами. Все как в старые добрые времена, когда А.Л.Шлецер в 1802 г. объявил, в бессилии опровергнуть доводы давно покойного оппонента, что «русский Ломоносов был отъявленный ненавистник, даже преследователь всех нерусских». Или когда в 1870-х гг. датчанин В.Томсен представил русских антинорманистов в качестве носителей «нерассуждающего национального фанатизма». Или как в 2007 г. украинский доктор исторических наук Н.Ф.Котляр, распалился таким гневом на современных русских ученых-антинорманистов, что, не церемонясь, как-никак представитель «незалежной» исторической науки, заклеймил их как «средневековых обскурантов», «квасных» и «охотнорядческих патриотов», не способных «на какую бы то ни было научную мысль»²³).

И эти безответственные разговоры дискредитируют не только науку, но и светлое чувство патриотизма, которое настойчиво выставляется в качестве воинствующего невежества и национализма. А такой навязанный науке и обществу комплекс очень мешает ученым выступать против провокаций в отношении родной истории, ибо все эти выступления можно ловко свести, а таких случаев уже немало, да еще с уничижительной иронией и издевательством, к «патриотизму», «ультра-патриотизму» и «национализму» (как здесь не вспомнить того же А.Л.Шлецера, который «считал за ничто физическое отечество; привязанность к нему он сравнивает с привязанностью коровы к стойлу»²⁴). И тем самым развязать руки «мародерам на дорогах истории» и позволить им уродовать нашу память, обливая, например, грязью Александра Невского, Великую Отечественную войну и ее героев. Но такого не должно быть. Историки, подчеркивал в 1994 г. антинорманист А.Г.Кузьмин, «обязаны остановить потоки лжи», а те, предупреждал он, «кто, наблюдая мародеров, не пытаются их остановить или хотя бы осудить, сами становятся таковыми. Причем в самой важной для выживания обществе форме»²⁵.

И самой грандиозной ложью в нашей истории является миф о норманстве варягов и руси, который был вызван к жизни «шовинистическими причудами фантазии» шведской донаучной историографии XVII в. И этот миф – часть мифов об эпохе викингов, «сфабрикованной», констатировал в 1962 г. скандинавист П.Сойер, историками. Ныне ученые Франции и Германии Р.Буае и Р.Зимек требуют избавить эпоху викингов от мифов, вышибающих, по их словам, «почву из-под ног историка»²⁶. А эти призывы западноевропейских коллег нам грех будет не поддержать.

1 От редколлегии // Норна у источника Судьбы. М., 2001. С. 5. Здесь и далее курсив и жирный шрифт принадлежат авторам.

2 Мельникова Е.А. Зарубежные источники по истории Руси как предмет исследования // Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 1999. С. 12.

3 Kunik E. Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen. Bd. I. SPb., 1844. S. 163-167; Погодин М.П. Г. Гедеонов и его система происхождения варягов и руси. СПб., 1864. С. 6; Дополнения А.А.Куника // Дорн Б. Каспий. СПб., 1875. С. 430-442, 670-673, 688; Браун Ф.А. Русь (происхождение имени) // Энциклопедический словарь / Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Т. XXVII. СПб., 1899. С. 366-367.

4 Schramm G. Altrusslands Anfang. Historische Schlüsse aus Namen, Wörtern und Texten zum 9. und 10. Jahrhundert. Freiburg, 2002. S. 101, 107; Максимович К.А. Происхождение этнонима Русь в свете исторической лингвистики и древнейших письменных источников // ΚΑΝΙΣΚΙΟΝ. М., 2006. С. 14-56.

5 Фомин В.В. Начальная история Руси. М., 2008. С. 78-162.

6 Латышев В.В. Известия древних писателей греческих и латинских о скифах и Кавказе. Т. I. СПб., 1890. С. 385; Фомин В.В. Начальная история Руси. С. 153-162.

7 «Крещение Руси» в трудах русских и советских историков. М., 1988. С. 299-300; Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI веков (тексты, перевод, комментарий). М., 1993. С. 106, 111, прим. 10; Фомин В.В. Начальная история Руси. С. 175-177.

8 Мельникова Е.А. Скандинавские антропонимы в Древней Руси // Восточная Европа в древности и средневековье. Древняя Русь в системе этнополитических и культурных связей. Чтения памяти В.Т.Пашуто. Москва, 18-20 апреля 1994. М., 1994. С. 23.

9 Эверс Г. Предварительные критические исследования для российской истории. Кн. 1-2. М., 1826. С. 71-72; Трубачев О.Н. В поисках единства. М., 1997. С. 242; Мельникова Е.А. Варяжская доля // Родина. 2002. № 11-12. С. 31; Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. М., 2005. С. 235-242.

10 Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica). СПб., 1997. С. 72; Ломоносов М.В. Замечания на диссертацию Г.Ф.Миллера «О происхождении имени и народа российского» // Фомин В.В. Ломоносов. М., 2006. С. 407.

11 Миллер Г.Ф. О народах издревле в России обитавших // Его же. Избранные труды. М., 2006.С. 57.

12 Роспонд С. Структура и стратиграфия древнерусских топонимов // Восточно-славянская ономастика. М., 1972. С. 62.

13 Итоги. 2007. № 38 (588). С. 24; Русский Newsweek. 2007. № 52–2008. № 2 (176). С. 58.

14 Фомин В.В. Ломоносов. С. 165-167. 15 Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 6. М., Л., 1952. С. 216; Ewers J.P.G. Vom Urschprungе des russischen Staats. Riga, Leipzig, 1808. S. 179-184; Эверс Г. Указ. соч. С. 148-151.

16 Васильевский В.Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе ХI–ХII веков // Его же. Труды. Т. 1. СПб., 1908. С. 185-186, 208-210, 313-315, 323-325, 344-350; Исландские саги. М., 1956. С. 28.

17 Шлецер А.Л. Нестор. Ч. I. СПб., 1809. С. 330, прим. *.

18 Сойер П. Эпоха викингов. СПб., 2002. С. 224, 235-237; Викинги: набеги с севера. М., 1996. С. 63, 101, 107-108; Янссон И. Русь и варяги // Викинги и славяне. СПб., 1998. С. 21; Джонс Г. Викинги. М., 2003. С. 231.

19 Соловьев С.М. Август-Людвиг Шлецер // Собрание сочинений С.М.Соловьева. СПб., [1901]. Стб. 1547; Видаль-Накэ П. Черный охотник. М., 2001. С. 381.

20 Мошин В.А. Варяго-русский вопрос // Slavia. Časopis pro slovanskou filologii. Ročnik X. Sesit 1-3. Praze, 1931. С. 112-113.

21 См. об этом подробнее: Фомин В.В. Начальная история Руси. С. 189-196.

22 Клейн Л.С. Спор о варягах. СПб., 2009. С. 8-9, 201, 204, 209, 211-212, 217.

23 Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлецера, им самим описанная. СПб., 1875. С. 196; Томсен В. Начало Русского государства. М., 1891. С. 18-19; Котляр Н.Ф. В тоске по утраченному времени // Средневековая Русь. Вып. 7. М., 2007. С. 343-353.

24 Головачев Г.Ф. Август-Людвиг Шлецер // Отечественные записки. Т. XXXV. СПб., 1844. С. 62.

25 Кузьмин А.Г. Мародеры на дорогах истории. М., 2005. С. 165, 178. 26 Сойер П. Указ. соч. С. 293-294; Зимек Р. Викинги: миф и эпоха. Средневековая концепция эпохи викингов // Древнейшие государства Восточной Европы. 1999 г. М., 2001. С. 9-25.

Родина. 2009. № 10