Написанная в «экзистенциальной» манере текстовая зарисовка о новой логике мышления, в основе которой должны лежать не отдельные мысли, но бесконечные и предельные последовательности мыслей

Собираюсь сказать о чем-то важном, чувствую какую-то глубину, пытаюсь ее выразить и наталкиваюсь на угасание порыва, на чувство вязкости и лености, сопротивления и невыразимости. Хочется сказать о чем-то главном, о начале всего, всколыхнуть какие-то бездны в себе, в своей памяти, своем сознании. Но как к этому подступиться, как выразить замысел, с чего начать? Ведь с чего не начни, во всем уже конец, уже бесконечность пройденного свернута. А где же само-то начало? И затем – вот слова. В каждом слове весь язык, я написал слово, второе, третье, и я уже не могу начать, я уже использую нечто, что далеко после начала. Что же делать?

Я пытаюсь начать, а сам уже глубоко в конце, и вся моя выразимость, и все смыслы, и слова. Но у меня есть эта жажда начала, почему же я ее чувствую? Если она есть, то что-то ее рождает, что-то за ней стоит. Может быть, мне и не нужно никакое начало, нужно только вот то, что приходит ко мне за этой жаждой начала? Не знаю. И могу ли я вообще что-то знать? Вот я смотрю, я что-то вижу – но что это? Что это: смотреть, видеть? Ясно ли это, не просто ли это некоторые привычки к невозможному, к непостижимому? И потом, так незаметно увлекает говорение. Начало фразы еще таит в себе некоторый порыв, еще веет сквозь него что-то поверх-словесное, а вторая половина – как необходимость рифмы – уже засасывает в форму, в некоторую законченность, в свое собственное словесное бытие. И боюсь тем спугнуть какой-то живой смысл. Чувствую, он рядом. Он просится в слова, но и может быть убит ими. Пытаюсь писать осторожно, словно приручаю дикого зверя: пытаюсь делать слова мягче, податливее к нежному, пугливому смыслу, не спешить, может быть, немного кружить вокруг главного и не сразу говорить его. Не надо даже говорить это главное совсем, всегда оставить недосказанность, какой-то остаток бессловесной влаги, продолжающий размягчать словоформу, давать оставаться ей живой формой.

Я хочу что-то сказать, и пока не знаю, что это. Просто в некоторой смысловой темноте я ощущаю присутствие еще непроявленного смысла. Он дышит, он уходит очертаниями к краям, в нем даже некоторые извивы я чувствую – так, пока смутно. Я не спешу, я хочу побыть с ним, с этим смыслом во всей его цельности. И время от времени набираюсь некоторого духа и … прикасаюсь! Прикасаюсь к нему, мгновенно ощущаю его как точку жизни, как мгновенное отверстие в бесконечность, и отхожу, сохраняю его присутствие во мне, боюсь спугнуть. Пускай побудет со мной, я подожду. Но и нельзя затягивать, в какой-то момент нужно решаться и начинать более длительно соприкасать себя с ним, задерживать мысленный взор, даже чуть-чуть напирать, даже поднадавливать и наконец суметь прямо заглянуть в глаза, и держать взгляд, и трепетать в новом смысле, и пить его, пить, насыщаться, расти, понимать. Я начинаю этот ритуал, этот танец познания. Я начинаю…

И не читать пока, что написал. Иначе оно закует формой, каким-то накоплением уже выпростанного и загасит продолжение. Потом, все это потом…

Итак, мой смысл. Мы с тобой наедине. Мы рядом. Я влекусь к тебе, хочу понять, но не спешу, не спешу, даже смакую. Да, я чувствую тебя. Ты рядом…

И равновесие – это так важно. Избежать крайностей – слова, бессловесности, рефлексии, вчувствования. Быть всегда между, всегда в ускользающем центре – центре между краями. Это сложно и это всегда ненадолго для человека. Лучшее в жизни – недолгое трепетание в этом центре.

В смысле всегда есть что-то просящееся первым. Оно как-то запускает понимание, через него что-то впервые приоткрывается, исчерпывается, а потом открывает дверь к следующему. Так и нужно идти в этом ритме.

Что же это первое? Вот почему-то кажется, что это вот что. Сначала его чувствую как некое место в пространстве. Почему-то кажется даже, что оно похоже на какой-то угол парка, горку листьев, теплые солнечные блики на них, теплый ветер, летнее пространство. Вот это знак первого. Но что же говорит этот знак? Я вживаюсь, вхожу в этот знак глубже, я словно надеваю его на себя, становлюсь им и растворяюсь как иное. Затем открывается новый знак – небо все в облаках, здания, дорога, деревья, я иду по ней и вдруг пронзает меня на одно лишь мгновение: как это все может быть? Что-то в этих двух образах говорит мне мой смысл. Что же это? Почему-то я чувствую, что близкая к этому идея – это как у пифагорейцев: мы не слышим музыку сфер, потому что всегда, с рождения, слышим ее. Так и здесь – это нечто, приходящее как удивление от обычного, от очень простого и привычного, от обыденного. Я вижу горку листьев, вижу небо, иду по дороге, по которой ходил тысячи раз, и вдруг! Что-то мгновенно пронзает меня! Может быть, так: словно я вижу края некоторого экрана, на котором оказывается прокручиваемым простенький кусочек бытия. Листья, небо с облаками превращаются в изображения на экране, все словно сдвигается мгновенно, перекашивается, и из-под бытия начинает торчать фон, на котором мелькает небо и листья.

Вот первое.

Экран, фон – это уже идея. Срабатывает интеллект. Он начинает шуметь, разогреваться, запищал, заверещал – как компьютер при загрузке. Сейчас начнет орудовать, начнет нарезать отношения, давать дефиниции, выводить теоремы. Ему только дай волю. Нет. Не хочу спешить с ним. Пускай работает, но потихоньку, не очень мешает, не пугает смысл. Еще много тонкого мнится, еще не все выпростано – так, только чуть забрезжил утренний смысл.

Дальше я почему-то вновь влекусь к теме начала. Я вначале говорил о начале. С чего бы начать, и невозможно по-настоящему начать – всегда обнаруживаешь себя уже в конце. Что здесь? Я вновь пытаюсь погрузиться в эту тему. Кроме того, начало и фон – что здесь в этой паре? Начало – это что-то простое, первое, какой-то минимум. Здесь и порядок, больше-меньше, – подсказывает мне интеллект. Основания – вот начало. И вот новое мерцание смысла – начало как то, в чем все. Это уже не начало, а Начало. Начало всего. Да, я хорошо ощущаю этот смысл: Начало как что-то бесконечно просторное, емкое, огромное, а все иное – как кусочек этой огромности, выделяемый границами из Него. Чтобы держать часть Начала, нужно усилие ограничения, держания краев и границ малого. Словно из части напирает давление, сила расширения до всего, и эту силу нужно сдерживать стенками, отделяющими часть от всего остального.

Вот второе.

И сейчас я иду к началу этих размышлений. Я думал, как же начать, как можно вообще начинать? Или это вообще невозможно? А если попробовать теперь вновь, держа в себе рассвет Начального смысла? Я пытаюсь выбрать что-то и говорю: вот начало. Но уже тем самым оно отлично и от меня, и от конца, и от середины, и от очень многого, – у него слишком толстые и обширные границы для Начала. Оно со всех сторон в границах, в отрицаниях иного. А значит держит ее полость границ и план этой полости в настоящем Начале, значит, не начало это, а во многом конец выделения из Начала некоторой его части. Так начать нельзя. А как же тогда можно? Начать можно только с того Начала, которое за всем, а котором все. Более того, с него нельзя не начать. Мы всегда начинаем, продолжаем и заканчиваем в Нем. Мы скорее переворачиваем Его с бока на бок, оставаясь всегда с Ним. Поворачиваем на бок-начало, переворачиваем на бок-продолжение, ставим на бок-конец. Или это похоже на перемещение зеркальной сферы: в каждый момент времени она отражает все окружающее пространство, но с той или иной точки зрения в ней выпукло и центрально что-то одно, а все остальное сдавлено и размазано по краю. Так центральное изображение сменяет одну выпуклость на другую, но это лишь выпячивания и сжатия только того, что всегда было. А вот и экран. Мы смотрим на такую зеркальную сферу как на экран – частью видим себя, частью что-то иное. В экране растягиваются одни изображения, сплющиваются другие, однако, всегда содержась в нем. Итак, Начало и Экран. Начало как бы изображает себя на Экране, образуя Начало-в-Экране (Вид). Все, что есть, – это Начало-в-Экране. Но на Экране Начало может по-разному проявлять себя, помещая в центр то одни свои части, то другие. Есть листья, есть облака на небе, мысли, есть люди. Есть очень много чего. Это все Начало-в-Экранах, одно и тоже, но с разных сторон. Триада Начало, Экран, Начало-в-Экране (Вид).

Вот третье.

Здесь, однако, удивительные изображения и удивительные экраны. Вот некоторые из примеров этой удивительности.

Пусть есть два Вида, два Экрана, на которых Начало дает два разных изображения. Но сама эта множественность двух Видов тоже есть один из Видов, со своим Экраном. Итак, множество Видов есть Вид.

Пусть есть превращение одного Вида в другой. Но это превращение Видов само есть Вид. Итак, есть Виды статические и динамические.

Подобным же образом, отношения Видов, операции над Видами суть Виды.

Экран также есть один из Видов. Следовательно, для любого Экрана найдется свой Экран, изображая себя на котором, Начало образует первый Экран. Итак, всякий Экран также есть Вид.

Начало также есть Вид, поскольку это не вообще Начало, но наше изображение Его, и выйти за границы такой изобразимости человек не в состоянии. Но если Начало есть Вид, то есть еще более мощное Начало и некоторый Экран, изображая себя на котором, это Начало дает первое Начало.

Для любого Вида можно образовать свои Виды – как изображения первого Вида в некоторых Экранах. И любой из этих новых Видов по-прежнему будет Началом-в-Экране.

Границы между Видами также есть Виды.

Субъект, воспринимающий Вид, и само восприятие этого Вида, также есть Виды.

Виды, Виды, Виды … Вид на Виде и Видом погоняет…

Здесь уже разверзается бездна. Структура, определенность начинает плавиться, растекаться, все теряет свои очертания и границы. Все погружается в хаос.

Но мне кажется это и очень ценным. Хаос – это и указание на природу Начала, по крайней мере, на то, что Оно где-то рядом. Проблема не в том, чтобы быть вне хаоса, но чтобы сообщаться с ним, вырастать из него и уходить в него. Например, удивительна среда нашего сознания! Это и в самом деле некоторый род среды, что-то сродни жидкостям, газам, земле, огню. Какая-то ментальная среда, ментальная жидкость – сродни телесности мыслящего океана Соляриса Лема. Она может загустеть и затвердеть, держа и храня в себе формы, приближаясь к состоянию кристаллического льда. Но она же способна и всегда расплавиться, все перемешать между собою, стереть все различия и границы. Этакий ментальный Протей, бесконечноликий и безликий одновременно. И вот все плавится. Отпустив на свободу принцип Экранизации Начала, мы все превращаем во все, утверждение в отрицание, большое в малое, круглое в прямое, количество в качество, бытие в небытие.

Вот четверть.

Попробуем не бояться хаоса, вглядеться в него, вчувствоваться. Из определенности бегут цепи выхождений из себя, и именно они плавят форму. Но всякую ли форму? Нет ли и в этом расплавлении формы некоторой новой формы? Вот, например.

Начало есть Вид.

Вид есть Начало-в-Экране.

Получаем: Начало есть Начало-в-Экране.

Если Начало-в-Экране – это уже не само Начало, но некое его изображение, представление, умаление одного и выпячивание другого, то Начало не есть оно само. Хаос.

Где ты, интеллект? Что можешь сказать на это?

Обычное дело, – говорит интеллект. Нужно различать разные Начала, и противоречие исчезнет. Если Начало есть Вид, то тем уже предположены два Начала – Начало1 и Начало2, и Начало1 есть всего лишь Начало2-в-Экране. Но если есть разные Начала, то есть и разные Виды. Вид1 – это Начало1-в-Экране, Вид2 – Начало2-в-Экране. А коль скоро всякое Начало есть Вид, то та же идея должна быть обращена на Начало2 – возникнет Начало3, Начало4, и так до бесконечности.

Дурная бесконечность?

Зачем же, – продолжает Разум. Мы можем остановить бесконечность, взяв ее актуально.

Что это значит?

И Разум говорит нечто странное: Мы можем взять бесконечную цепь Начал как одну сущность – символ настоящего Начала.

Но я возражаю и продолжаю не понимать: Ну, хорошо, тем самым мы сможем остановить трансценденции (т.е. выхождения вовне) внутри актуальной бесконечности, но разве сама эта бесконечность уже своей актуальностью не полагает себе предел и способность быть преодоленной в еще более высоких выхождениях из себя?

И Разум отвечает: Да, это вполне возможно. Но эти новые трансценденции будут давать все тот же результат, что и первая бесконечность. Они не прибавят ничего нового с точки зрения первой остановки дурной бесконечности и потому выступят как лишние сущности.

Я упорствую: новые трансценденции не дадут ничего нового? Но ведь возникнут бесконечности более высоких порядков – разве это не нечто новое?

Разум: Необходимо говорить об условной новизне, а не вообще о новизне. Под условной новизной я разумею только то новое, что нам сейчас важно – для решения нашей задачи. Новые трансценденции не будут отличаться уже от первой актуальной бесконечности с точки зрения: 1)выражения возможности для Начала одновременно быть Видом, 2)сохранения Началом своей природы Начала, в частности, равенства себе.

Я: Так, так. И как же Вы все это себе представляете?

Разум: А вот представьте, что Начало есть нечто, что выражается в бесконечной цепи Начал все более высокого порядка – Начало1, Начало2, и т.д. Бесконечная цепь здесь берется именно как одна сущность – Начало. Для такой сущности введем и соответствующий Экран – как бесконечную цепь Экранов. Теперь возьмем такое Начало в таком Экране по следующему правилу: Начало-в-Экране пусть будет бесконечной цепью Начало1-в-Экране, Начало2-в-Экране, и т.д. Для Начала-1 будем брать первый Экран, для Начала-2 – второй Экран из бесконечной последовательности Экранов, и т.д. Начало1-в-Экране даст некоторый Вид1, Начало2-в-Экране даст Начало1, Начало3-в-Экране даст Начало2, и т.д. Отсюда Начало-в-Экране получим как ту же бесконечную последовательность Начал все более высоких рангов, но сдвинутую на один элемент вправо из-за того, что на первом месте этой последовательности будет стоять Вид1, а не Начало1. Если мы допустим, что две бесконечные последовательности элементов равны, если одна из них получена сдвигом вправо (возможно, нулевым) из другой, то мы получим, что Начало будет равно Началу-в-Экране, в то же время оставаясь равным и самому себе. Такой эффект возможен впервые только для первой бесконечной последовательности элементов, так как такие последовательности остаются собой при сдвигах вправо на конечное число позиций. Эту сдвиговую инвариантность и можно теперь рассмотреть как то самое условие, в рамках которого не различаются между собою бесконечности разных уровней. Это же дает нам право выбора из них любой бесконечности, в частности, наименьшей, что является наиболее простым случаем и позволяет обосновать именно такой выбор.

Вот пятерица.

Но что же такое эта бесконечная цепь Начал как одно Начало? Это – символ. Символ новой сущности, которая приходит в наше сознание в форме этой бесконечной цепи, но какова она в себе – Бог весть. Более того. Ладно, новая сущность как бесконечная цепь объектов. К этому мы уже в какой-то мере приучены современной математикой, которая так ловко орудует бесконечными последовательностями чисел, функций, матриц. Но можно ли помыслить мысль как бесконечную цепь мыслей? А ведь от одного к другому – один шаг. В самом деле, я, например, могу увидеть в экране своего сознания такую мысль: «1/n равно 1/n», и такую: «1/n не равно 1/(n+1)». Я могу склеить эти две мысли в одну такую: «1/n равно 1/n и 1/n не равно 1/(n+1)». Подставляя на место n 1, 2, 3, …, я буду получать истинные мысли: «1/1 равно 1/1 и 1/1 не равно 1/2», «1/2 равно 1/2 и 1/2 не равно 1/3», и т.д. Таких мыслей будет бесконечно много. А что, если теперь взять бесконечную цепь этих мыслей как одну Мысль? Это будет мысль-цепь, смысл-цепь, как бесконечно длинная нить с нанизанными на нее отдельными мыслями-бусинами. Игра в бусины, игра в бисер?

В математике есть понятие «предела». Понятие таинственное, даже страшное. Там, где предел, там и бесконечность. Предел, граница, край, конец, начало – это все слова одного смыслового гнезда, одного смыслового краевого средоточия. Предел – это указание на цель-ность бесконечности, на ведомость ее неизменным, сквозящим финалом. Предел как цель бесконечности, как конец той бесконечной нити, которая держит все бусины бесконечной цепи в едином устремлении. Вот, например, цепь – 1/1, 1/2, 1/3, 1/4,… Ее стремит к себе ноль как предел этой цепи. Возьмем не просто бесконечные цепи, но цепи предельные, влекомые к некоей недостижимой, но все же цели. Именно такова цепь 1/1, 1/2, 1/3, 1/4,…. Используя целестремительность этой цепи, мы можем придать ее и соответствующей цепи мыслей. Пускай пределом мыслей «1/n равно 1/n и 1/n не равно 1/(n+1)» станет такая мысль-предел «предел(1/n) равно предел(1/n) и предел(1/n) не равно предел(1/(n+1))». Но предел(1/n) – то же, что предел(1/(n+1)), – то же, что ноль. Тогда мысль-предел – это «ноль равен ноль и ноль не равен ноль» – противоречие. Мысль-цепь состоит здесь из истин и имеет пределом противоречие, не способное стать истиной. Мысль-цепь как истина, уходящая в пределе в противоречие. Здесь интересна и не просто истина и не просто противоречие. Но именно вот это нечто совершенно особое – истина, уходящая в пределе в противоречие. Истина, все ближе подбирающаяся к противоречию, все плотнее подступающая к нему, но всегда и не способная окончательно совпасть с ним. Мне почему-то приходит на ум образ ровной и почти геометрически правильной цепочки пузырьков воздуха, резво бегущих со дна аквариума вверх и лопающихся на поверхности. Пузырьки истин, лопающиеся в пределе противоречием. Такое свойство может быть только у мысле-цепей. И мнится здесь некое новое мышление такими бесконечными цепями мыслей и смыслов, устремляющихся к своим пределам. Быть может, это и есть та новая форма, которая выплавляется в кажущемся хаосе Видов и только для статичной мысли не отличается от хаоса?

Вот шестое.

Мышление предельными последовательностями мыслей. Подобно тому как идея числа постепенно поднялась к предельной последовательности чисел, мышление, по-видимому, движется в этом же направлении. Как ребенок постепенно учится ходить, так и нам еще предстоит научиться этому мышлению. Вначале придется каждый раз идти к смыслу мысле-цепи от отдельных звеньев – как музыкант принуждается, заучивая сложное движение, сначала освоить более простые действия, а потом соединить их в систему. Нет просто Видов. Всегда есть предельные цепочки Видов как Виды. А просто Вид – это тоже бесконечная цепь, в которой повторяется один и тот же Вид. Такая цепь тоже предельна, и она стационарна. Она как бы соединяет в себе мир конечного и бесконечного, обесконечивая повтор конечного. Итак, вступим в этот мир бесконечных смыслов. Я говорю: Я. Но что это такое – Я? Говоря о Я, я говорю о нем от имени Я. Я говорит о себе собою. Я – это бесконечная смысло-цепь Я1, Я2, Я3, …. Сдвигаясь внутри себя, она приходит вновь к себе. Каждое последующее Я здесь будет включать в себя предшествующее Я, стремясь к некоторому пределу ЯҐ. Я смотрю на Я – ведь это тоже бесконечная смысло-цепь, которая только кодируется конечными смыслами. Ведь это цепь «Я2 смотрю на Я1, Я3 смотрю на Я2, Я4 смотрю на Я3, …». Пределом ее будет «ЯҐ смотрю на ЯҐ ». Разница предшествующего и последующего Я сольется в пределе, образовав тождество Я-субъекта и Я-объекта. Но мы не будем поддаваться желанию свести смысловую цепь только к ее пределу, мы должны держать в сознании всю цепь, мы должны выдерживать эту бесконечность нового смысла! Никто не запрещает использовать нам и предел цепи, если понадобится. Но только не сводить все лишь к пределу. Держать бесконечность! Держать бесконечность! Мы только учимся этому мышлению, нам еще трудно – как младенцу держать головку, согнуть ручку. Но этому нужно учиться, необходимо напряжение нового тонуса. Действие Я как смотрение Я на себя тоже предстанет здесь как действие-цепь «смотрю2, смотрю3, смотрю4, …». Я-цепь «Я2, Я3, Я4, …» будет транс-смотреть «смотрю2, смотрю3, смотрю4, …» на Я-цепь «Я1, Я2, Я3, …». Получим цепь-бытие «Я2 смотрю2 на Я1, Я3 смотрю3 на Я2, Я4 смотрю4 на Я3, …». Заметим, что первая Я-цепь «Я2, Я3, Я4, …» сдвинута влево на один элемент относительно Я-цепи «Я1, Я2, Я3, …». Этот сдвиг, как и в случае с Началом, приводит к поэлементному отношению первой цепи ко второй как Я-субъекта к Я-объекту, сохраняя в то же время один и тот же предел двух цепей. Это позволяет одновременно выразить как более субъектный статус первой Я-цепи по отношению ко второй, так и их равенство. Итак, «Я смотрю на Я» – это код новой транс-мысли «Я2 смотрю2 на Я1, Я3 смотрю3 на Я2, Я4 смотрю4 на Я3, …». Пойдем дальше. Если Я смотрит на нечто, то Я не может быть равно этому нечто, т.к. Я-смотрящее – это Я как субъект, как дающее бытие способности видения, а то, на что Я смотрит, – это объект, т.е. нечто извне полагаемое и направляющее на себя видение. Если Я смотрит на Я, то Я равно себе и Я не равно себе. Я равно себе, т.к. и Я-смотрящее и Я-наблюдаемое – это одно и то же Я. Я не равно себе, т.к. Я-смотрящее – это Я-субъект, Я-наблюдаемое – это Я-объект. Поверим этот видимый хаос противоречия способностью транс-мышления. Пусть, по-прежнему, «Я смотрю на Я» – это код новой транс-мысли «Я2 смотрю2 на Я1, Я3 смотрю3 на Я2, Я4 смотрю4 на Я3, …». Тогда утверждение «Я равно Я и Я не равно Я» также можно рассмотреть как код транс-мысли, в которой элементом будет истинная мысль «Яn равно Яn и Я(n+1) не равно Яn» (здесь n принимает значения 1, 2, 3, …), но пределом этой цепи выступит противоречие «ЯҐ равно ЯҐ и ЯҐ не равно ЯҐ ». Мы вновь под видом обычного противоречия обнаружим истину, стремящуюся к противоречию. По-видимому, философия вообще есть искусство мышления не просто истинами, но истинами, стремящимися к противоречиям.

Вот седьмица.

«Мир ограничен и мир безграничен», «Начало начинает и заканчивает», «Бог всемогущ и Бог попускает свободу», «Все предопределено и существует случайность», «Мир познаваем и непознаваем» – эти и множество подобных примеров противоречий являют собой многообразие закодированных философских истин, стремящихся к противоречиям. К сожалению, очень долго такого рода мета-мысли путали просто с противоречиями. Если даже не путали в интуиции, то не могли явно выразить тот признак, который позволяет отделять противоречия от истин, устремленных к противоречиям. Предел – вот этот ключ. Предельные цепи истинных мыслей, не всегда дающие в пределе непротиворечие. Мета-мысли и мета-мышление. Это мышление органично содержит в себе обычное мышление. Любая мысль всегда может быть включена в него построением стационарной последовательности, в качестве элемента которой все время будет повторяться данная мысль. «Сократ смертен» породит последовательность своего бесконечного повторения «Сократ смертен», «Сократ смертен», …. Мысля обычно, мы можем быть уверены, что ничего не потеряем. Но только приобретем, переходя к мета-мышлению. Приобретем там, где возникает особый класс противоречий, вернее, истин, стремящихся к противоречиям. Но пока кажется, что подобная мета-мысль будет присуща лишь мышлению о таких мета-сущих, как «Бог», «Сознание», «Мир». А почему, собственно? Разве невозможно открыть подобную бесконечность в любом сущем? Как рядом с любым рациональным числом всегда можно обнаружить число иррациональное, сколь угодно близкое к первому, так и из любого сущего может начать ветвиться не просто бесконечная цепь смысла, но цепь предельная. Предмет. Каждое предметное сущее – источник бесконечного числа свойств. Переходя ко все более обширным системам этих свойств, мы можем устремить их к бесконечному пределу самого сущего. Так предмет превратится в бесконечную предельную цепь-сущность «предмет1, предмет2, предмет3, …». Важно только, чтобы у такой предметной цепи был предел – некоторый премет-Ґ, предмет как сущее, Предмет. Подобным же образом должны будут преобразиться функции и предикаты. В этом случае, например, приложимость Функции, как предельной последовательности «функция1, функция2, функция3, …», к Предмету, как цепи «предмет1, предмет2, предмет3, …», выразится в образовании новой предметной цепи Функция(Предмет) – как последовательности «функция1(предмет1), функция2(предмет2), функция3(предмет3), …». Аналогичные соотношения мы можем предположить и для приложимости мета-предикатов (Предикатов) к Предметам. Из любой определенности начнет расти бесконечная цепь. Цепи стационарные будут соседствовать здесь с нестационарными, но те и другие одинаково должны будут устремляться к пределам. Этот новый вид транс-определенности будет, тем не менее, сдерживаться рядом ограничений. Главное такое ограничение – требование существования предела для каждой бесконечной цепи. Отсюда, например, должно следовать, что, если Функция, Предикат и Предмет имеют пределы, то Функция(Предмет) и Предикат(Предмет) также должны иметь свои пределы. Итак, можно попытаться напрячься и начать держать в своем сознании некоторый новый мир бытия, построенный из предельных цепей тех или иных определенностей. Предложенные выше примеры предельных последовательностей суждений пока выглядели как подстановки нестационарных Предметов в стационарные последовательности суждений. Например, предельную цепь суждений «Яn равно Яn и Я(n+1) не равно Яn» можно представить как результат подстановки в стационарную цепь «х равно у и z не равно v» на место цепей «х», «у» и «v» – цепи «Яn», на место цепи «z» – цепи «Я(n+1)». По-видимому, это самый простой пример образования предельной последовательности суждений (Суждения), который может быть обобщен в понимании Суждения как бесконечной последовательности «суждение1, суждение2, суждение3, …», имеющей предел в некотором общем смысле. Как и для Функций и Предикатов, мы должны будем принять, что, если Суждение и Предмет имеют пределы, то результат подстановки Предмета в Суждение, подобный описанному выше, т.е. Суждение(Предмет), также должен будет иметь свой предел. Так мета-определенность должна будет приобрести замкнутость относительно своего состава из предельных последовательностей.

Вот октава.

Для смысло-цепей важны сдвиги. Можно сдвинуть цепь вправо на n шагов (обозначим такой сдвиг через Dⁿ), заполняя первые освободившиеся n мест любыми элементами. Можно сдвинуть цепь влево на n шагов (Sⁿ), отбрасывая первые n элементов. Тогда, сдвинув цепь сначала на n шагов влево, а затем на n шагов вправо, мы не получим уже в точности ту же цепь, что и вначале. Но хотелось бы действие прямого и обратного сдвига считать возвращающим к началу. Тогда нужно несколько ослабить условия на тождество цепей. Скажем, что две предельные цепи тождественны, если они совпадают поэлементно, но не обязательно сначала, а, по крайней мере, с некоторого элемента. В то же время важно отношение и пределов цепей. Скажем, что цепи равны, если у них одинаковый предел. Итак, цепи могут быть и тождественными и равными. Если цепи тождественны, то они равны. Но обратное уже не верно: цепь, сдвинутая на n элементов влево или вправо относительно первоначальной нестационарной цепи, не будет тождественна ей, но обе цепи будут иметь одинаковый предел. Вот это важно: сдвиг цепи на n шагов не влияет на предел цепи. Сдвиг цепи может нарушить только тождество цепей, но не может нарушить их равенство. Если цепи равны до сдвига, то они будут равны и после сдвига. В мышлении важна инвариантность. Вот пример подобной инвариантности: равенство цепей до и после сдвига. Следовательно, предел цепи инвариантен относительно сдвигов в цепи. Вернемся к примеру с Я. Пусть дана Я-цепь «Я1, Я2, Я3, …». Сдвинем эту цепь на один элемент влево – получим SЯ-цепь «Я2, Я3, Я4, …». Эти две цепи теперь не тождественны, но они равны – у них один предел, ЯҐ. Начиная с первого элемента, SЯ-цепь будет поэлементно относиться к Я-цепи как субъект к объекту: Я2 – это субъект для Я1, Я3 – субъект для Я2, и т.д. Если ввести цепь-отношение Быть Субъектом (х,у) – как цепь отношений «быть субъектом1 (х,у), быть субъектом2 (х,у), …», то SЯ-цепь будет находиться в этом отношении к Я-цепи. Если сдвиговая цепь находится в некотором Отношении к первоначальной цепи, то это указывает на вхождение данного Отношения в сам принцип построения первоначальной цепи. Последующий элемент цепи строится на основе некоторого отношения к предыдущему элементу. Отношение сдвиговой цепи к первоначальной лишь выносит вовне то же отношение внутри первоначальной цепи. Использование цепи и ее сдвига позволяют сохранить их равенство, не сохраняя тождественности, – вот условие соединения в структурах смысло-цепей единства и различия. Именно это свойство позволяет строить последовательности истин, устремленных к противоречию. Сдвигая цепи, мы словно тянем за велосипедную цепь, натянутую между двумя звездочками, – цепь сдвигается, но вся структура в целом возвращается к себе. Так при сдвигах смысло-цепей меняются положения отдельных элементов, но предел пребывает в совпадении с собой.

Вот девять.

Есть смыслы, для которых введение смысло-цепей излишне, оно не привносит ничего нового. Таковы те смыслы, которые мы выражаем стационарными смысло-цепями. В стационарной цепи повторяется, начиная с некоторого места, один и тот же элемент. Любой конечный сдвиг стационарной цепи вновь даст стационарную цепь. Поэтому стационарные цепи – это единственный род цепей, которые остаются тождественными после сдвигов. Они как бы дважды неизменны по отношению к сдвигам – стационарная цепь и ее сдвиг не только равны, но и тождественны. Но есть смыслы, которые не могут быть выражены иначе, кроме как нестационарными смысло-цепями. Одним из таких великих смыслов является Бог. Основная ошибка конечного мышления (Рассудка) состояла в том, что оно пыталось полагать Этот Смысл конечно – как атомарный смысл, не являющийся нестационарной смысло-цепью. Отсюда возникали разного рода противоречия. Напротив, Разум всегда чувствовал в идее Бога нечто бесконечное, но не мог выразить эту бесконечность явно. Оставалось только смутное чувство, что здесь не просто противоречие-ошибка, но нечто иное, лишь являющееся нам из глубин Разума под покровом противоречия. Это чувство особого противоречия было выражено Разумом словом «антиномия». С идеей Бога (Начала) связано множество антиномий. Главная из них – Антиномия Теодицеи «Бог вне зла и все в Боге». В этой антиномии лишь достигает последнего предельного напряжения Антиномия Абсолютного: Абсолютное отлично от относительного и совпадает с ним. В самом деле, Абсолютное – это не относительное по определению. С другой стороны, если Абсолютное лежит вне относительного, то Оно не до конца абсолютно, не включая в себя нечто. Следовательно, будучи абсолютным, Абсолютное и не может быть отличным от относительного. Антиномия Теодицеи – это та же Антиномия Абсолютного, но сформулированная применительно к наиболее отличному от Абсолютного относительному – по отношению ко злу. Зло есть наименее божественное и абсолютное из всего относительного, и по отношению к такой определенности лишь обостряется до предела противоречивость его отношения к Началу. Бог не может не содержать в себе все. Но Бог и не может содержать в себе Зло. Так у подножия бытия Рассудок столкнулся с непреодолимым противоречием. Но Бога нельзя мыслить конечно. Идея «Бог» – это всегда бесконечная мысле-цепь, и здесь мы сталкиваемся с видом мета-смысла по существу, который принципиально невозможно заместить конечным смыслом. Такой смысл – что-то подобное иррациональному числу в сфере мышления. Он принципиально несводим к своим конечным рациональным приближениям, хотя, по-видимому, тоже может как угодно точно приближаться ими. Бога всегда нужно мыслить как бесконечную цепь смыслов. Подобно Я-цепи, для каждого уровня конечного бытия определен свой «максимум», вполне представляющий собою Абсолютный Максимум. С ростом масштабов бытия будет прирастать и соответствующий ему максимум, устремляясь в пределе к Абсолюту. Так возникает Бог-цепь «Бог1, Бог2, Бог3, …», имеющая своим пределом БогҐ. Но будем выражать Бого-смысл не этим пределом только, а всей предельной цепью, всей Бого-цепью. Зло в этом случае может быть определено для каждого относительного максимума. Что будет злом для Бога1? То, что способно отрицать его, и тем самым способно выходить за его границы. Пусть Бог2 полнее Бога1. Тогда найдется в Боге2 та его часть, Бог2-без-Бога1, которая выйдет за границы Бога1 и сможет отрицать его. Продолжая так и далее, мы сможем обнаружить зло для Бога-n как Бога(n+1)-без-Бога-n. Назовем такое зло Злом-n, т.е. злом для Бога-n (самого Бога-n можно называть Добром-n, рассматривая Бого-цепь одновременно как Добро-цепь, как Добро). Зло-n лежит лишь вне Бога-n, но заключено внутри Бога(n+1), не являясь Злом(n+1). Так и смысл зла образует зло-цепь Зло «Зло1, Зло2, Зло3, …». У этой цепи знаменательный предел. Так как Зло-n – это Бог(n+1)-без-Бога-n, а предел Бога(n+1) равен пределу Бога-n и равен БогуҐ, то предел Бога(n+1)-без-Бога-n окажется Бо㥠-без-БогаҐ, т.е ничто. Теперь и Антиномия Теодицеи предстанет для нас как такая мета-мысль, переменным элементом которой будет следующая конечная n-мысль: «Бог(n+1) содержит в себе Зло-n и Бог-n не содержит в себе Зло-n». Пределом такой мысли окажется противоречие «Бо㥠содержит в себе ЗлоҐ и Бо㥠не содержит в себе ЗлоҐ », выражающее лишь рассудочную проекцию антиномии. Победа Добра над Злом обеспечена в пределе обращением Зла в ничто, и Добра – во все. Развитие во времени – это рост масштабов бытия, позволяющий восходить от Бога-n к Богу(n+1), преображать Зло-n в часть Добра(n+1). Отсюда и возможность увидеть Добро там, где не видят его другие, где другие уже отчаялись. И при этом – сохранение различающей способности, трезвости, позволяющей по-прежнему видеть зло не только как часть более высокого и непостижимого блага, но и как реальное Зло-n – реальное, в силу реальности этого уровня и масштаба бытия. И важно помнить, что есть форма и содержание. По форме я могу написать «Бог-n» для какого угодно большого n, например, «Бог-123400000000000», но это всего лишь форма. По содержанию и сам я и каждый из нас принадлежит некоторому конечному n, и обычно не очень большому, может быть 1, может быть 3. И для нас-содержательных всегда можно найти такое Зло(n+1), что будет скрежет зубовный, что взмолится душа от боли и скверны и готова будет проклясть друга, все самое святое, что оставит нас всякая вера, и мрак покроет душу. И никто не докажет нам в этот момент, что совершенное над нами есть добро с какой угодно точки зрения. Постигая бесконечную форму, не будем забывать о нашей конечной природе, о нашей реальной малости. Но не скатимся и только до этой конечности. Пускай в форме, но будем пытаться держать бесконечность. Но и не соблазнимся ею, не прельстимся миражом только формы. Но и не отринем Разум. Но и содержание… Но и форма… Содержание… Форма… Вот она антиномия самой жизни. Самой жизнью, а не только в Разуме, восходим мы по звеньям бесконечных цепей антиномий, каждый раз имея силы держать в переживании только начальные отрезки цепи, хотя и постоянно растущие. Быть может вообще всякая периодичность – это символ бесконечной цепи бытия, растущей к пределу и пульсирующей в этом росте переходами от шага к шагу?

Вот декада.