Этот текст — часть введения в моей новой книге «Логика Синтеза». В приведенном тексте речь идет о двух пониманиях философии — как всего иного в знании, кроме науки (исключающая философия), и как синтеза знаний (включающая философия). Первая философия уничтожается растущим научным знанием, вторая может быть совмещена с этим процессом. Ставится задача преодоления кризиса современной философии созданием новой включающей философии.

Вот кажется мы и дожили до того времени, когда все частные знания распределены по отдельным научным дисциплинам и наконец стало непонятно, чем же должна заниматься философия. До сих пор у философии еще оставались свои права на некоторые частные сферы знания. До последнего времени, например, психология, теория познания еще были преимущественно предметами философскими. Но вот наконец к двадцатому веку оформляются в качестве самостоятельных дисциплин и психология, и когнитивные науки, очерчиваются границы специализации гуманитарных наук, и философия окончательно растворяется в своих научных порождениях. Впервые исчезает философия как пред-научное исследование той или иной сферы знания. Весь мир впервые оказывается поделенным между различными науками. Что же остается в удел философии? Говорить о душе? Но это должна делать психология. Задумываться над законами мироздания? И здесь первое слово уже давно принадлежит физике. Исследовать природу языка? Но и в этой сфере необходимо прежде быть знакомым с достижениями современной лингвистики. В панике бегает престарелая мать от одного своего отпрыска к другому, но повсюду она получает холодный прием и насмешки. Все дети ее закрылись каждый в своем доме, и никто не хочет приютить старушку.

В отчаянии некоторые современные философы предпринимают попытку спасти свое дело. Одни начинают говорить непонятно о более или менее известных вещах и превращают философию в изощренную словесную практику. Другие пытаются выдать за философию некоторую разновидность художественной литературы или вообще эстетической деятельности. Но эти попытки по сути мало кого обманывают. Так или иначе, но все ощущают, что философия в прежнем виде завершена. Спор идет лишь о том, возникнет ли что-то новое на месте «модерна», или тем все и кончится. Тем самым господствующим мнением так или иначе признается, что «наука съела философию». Сожрала, как раковая опухоль. Вначале возникла в некоторой небольшой области, затем росла-росла, и вот наконец впервые объяла весь философский организм. Следовательно, философия мыслится в этой теории как нечто уничтожаемое научным знанием. С одной стороны, философское знание постоянно порождает наукообразность и научность — как некоторые более поздние стадии своего развития. С другой стороны, философия исчезает в своих научных порождениях. Так в развитии философского знания оказывается заложенным некоторый механизм самоуничтожения. Время жизни философии — время экстенсивного заполнения объема знания научным знанием, постепенно вытесняющего знание философское. В таком виде философия есть тот остаток знания, который еще не превратился в знание научное. Этот остаток постоянно уменьшается, напоминая своего рода шагреневую кожу научного исполнения желаний.

Вполне уважая такую точку зрения на природу философского знания, я бы хотел в этой книге развить идею другой философии. Та философия, которая пожирается растущим научным знанием, может быть по праву названа философией исключающей. Она несовместима с научным знанием — как несовместимы пред-наука и наука. Она исключает науку и исключается ею. И в этом ее слабость. Исключающая философия слишком ограничена, в ней нет приятия научного знания. Моя гипотеза состоит в допущении в истории философии еще одной философии — философии включающей. Это замысел философии как синтеза знаний, независимо от того, научно это знание или нет. Такая философия могла существовать на этапе пред-научного знания, пытаясь синтезировать в себе различные части этого знания. Такая философия могла бы сохранять свой смысл и в составе науки, выступая в качестве проекта синтеза научного знания. Разрастание сферы научности не уничтожает включающую философию, но лишь преобразует ее природу, превращая из философии пред-научного синтеза в философию синтеза наук. Для философии включающей в науке нет ничего страшного. Научность — это лишь одно из состояний знания, относительно независимое к степени синтетичности знания. Синтез можно проводить на видах знания, находящегося в разных состояниях, в том числе и на разных видах научного знания. При таком взгляде на вещи к настоящему времени исчезает, во-первых, философия исключающая, и, во-вторых, включающая пред-научная философия, которая могла достигать синтезов лишь на пред-научном знании. Следует ли отсюда, что исчезает вообще философия? Нет. Остается еще третья возможность — возможность включающей научной философии, способной совершать синтез научного знания. По-видимому, завершение первых двух философий только и может впервые стать настоящим условием рождения третьей возможности. Пришло время самой философии отделиться от себя-как-пред-науки и впервые стать наукой. Но наукой не частной, а синтетической. Пришло время собирать камни.

Однако представленное выше противопоставление включающей и исключающей философии само еще до некоторой степени принадлежит философии исключающей. Наука не есть нечто совершенно новое и доселе невиданное. Это некоторая степень все того же Знания. И степень не единственная. Таких степеней может быть, по-видимому, бесконечно много. Наука предшествующей степени так же относится к науке последующей, как пред-наука к науке. Следовательно, знание имеет два, как минимум, измерения — интенсивное и экстенсивное. В первом измерении знание может подниматься по все более высоким степеням научности. Во втором измерении исчерпывается некоторый набор всех знаний разного качества, например, знания физического, психологического, лингвистического… Находясь примерно на одной степени научности, знание может преимущественно расти вширь, пока не исчерпает какого-то своего максимального объема. Дальнейшая порция эволюции знания требует перехода на новый уровень научности, на котором вновь может набираться экстенсивная полнота знания. Такой переход предваряется максимальным синтезом знания предыдущей ступени. Сегодня, мы, по-видимому, подходим к завершению экстенсивного периода развития научного знания. Причем, научность нашего знания обладает некоторой определенной степенью — назовем ее, например, «2-й степенью». Знание пред-научное можно было бы в этом случае условно обозначить как научное знание «1-й степени». Сегодня завершается набирание внешней полноты разрозненного научного знания 2-й степени. Во всех сферах знания знание 1-й степени замещается знанием 2-й степени. На первый план выходит задача перехода на некоторый новый уровень научного знания — назовем его «знанием 3-й степени». Прорыв к этому знанию должен будет совершиться через синтез знания 2-й степени.

Описанная конструкция может быть воспроизведена и для других — как последующих, так и предыдущих — степеней знания. В такой модели исключающая и включающая философия оказываются уже постоянно воспроизводимыми и активно взаимодействующими на каждом новом уровне развития знания. Исключающая философия будет выражать себя в принципе противопоставления старой степени знания новой. Именно отстаивание старой степени знания в борьбе с новым будет достаточным признаком философичности для философии исключающей. Синтез последующей степени знания с прорывом к еще более высокой степени будет выражать философию включающую. Но теперь это окажутся две взаимосвязанные степени развития единого Знания. Они обе нужны Философии, которая лишь по-разному проявляет себя в них. И лишь гипертрофия исключающей философии в самосознании современных философов заставляет усилить внимание на философии включающей и синтетической. Лишь господствующая потребность в этой философии заставляет сегодня поднять голос в ее оправдание и определение.

Итак — не «наука съела философию», но — «новая наука съела науку старую», причем, старая наука была синтетична, а новая еще разрозненна. Даже исключающая философия оказывается в этом случае мечтой о синтезе, но она мыслит себе синтез только в старых формах, отказывая в возможности синтезу новому. Пора наконец заявить, что возможен синтез и для новых форм знания. И в самом деле, почему нет? Что мы так судорожно хватаемся за старые формы синтетического знания? Что нас так пугает в новой науке? Разве есть в ней нечто несовместимое с синтезом? Возможно, мы слишком консервативны. От приобретения научности в знании еще не исчезает способность к синтезу. Как мы увидим дальше, в современной науке нарастает цепная реакция синтезов, и рано или поздно она даст масштабный содержательный синтез.

Итак, завершается старая философия — философия пред-научного синтеза, рождается философия новая — философия синтеза научного. Ее будет отличать от прежней философии, по-видимому, новый уровень научной строгости, но она по-прежнему будет подобна предшествующей философии своей синтетичностью. До тех пор, пока мы находимся в некотором «меж-временьи», когда старая философия уже умерла, а новая еще не возникла, исследование классических образцов синтеза будет оставаться одной из точек роста нового синтеза.

Ниже я предлагаю вашему вниманию попытку некоторого нового взгляда на историю классической философии — как на философию преимущественно включающую и синтетическую, как на некоторый мега-проект синтеза знания. Что-то в этом проекте удалось, что-то — не вполне. В любом случае он содержит в себе и нечто вечное для любого синтеза — вот что особенно ценно. Конечно, систематический показ истории мировой философии как панорамы разного рода синтетических проектов — это задача слишком грандиозная, и для меня совершенно невыполнимая. Моя задача здесь гораздо скромнее — я постараюсь наметить лишь некоторые основные контуры истории философии как истории и логики различных версий синтеза.

Кроме того, в отличие от проекта Гегеля, мой замысел состоит в том, чтобы, сохраняя гегелевский дух синтеза, отказаться от столь жесткого — триадического — алгоритма синтеза, который применял великий немецкий синтетик (имею в виду известную схему Гегеля «тезис — антитезис — синтез»). В общем случае, как будет видно из дальнейшего, возможны самые различные структуры синтеза, и, по крайней мере, вначале необходимо выпустить их на свободу, чтобы лишь затем, и только органично, без насилия, пытаться переходить к самым высоким уровням синтеза знаний. Триадический синтез — это, по-видимому, одна из наиболее высоких итоговых синтетических структур. Гегель, чувствуя это, слишком часто пытается просто прыгнуть в самые высокие сферы, пропуская гораздо более мелкомасштабный промежуточный синтез, органично вырастающий из специального знания. С одной стороны, это в некоторых случаях позволило Гегелю гениально угадать некоторые синтетические формулы. Но, с другой стороны, цена за это была заплачена также довольно высокая — спекулятивность синтеза. Гегелевский синтез как правило оказался слишком абстрактным, слишком слабо связанным с конкретным знанием, слишком насильственно и внешне проведенным по отношению к нему. В эпоху донаучной философии такого рода проект еще мог приниматься как достаточно сносный. Сегодня мы нуждаемся в гораздо более аккуратной и строгой теории синтеза, способной быть настолько просторной, чтобы ассимилировать многообразие частного знания, и настолько строгой и содержательной, чтобы вырасти в подлинную научную теорию.