Дискуссии - Наука

С.К. Абачиев

(К филоофским проблемам кибернетики
как учения об организованной сложности материального мира)

Около 45 лет я специализируюсь на Марксовой логике теоретического синтеза знаний. Которую сам Маркс, собственно, переоткрыл, обобщая методологические уроки истории экономических учений. Впервые её основная идея была высказана не кем иным, как св. первоверховным апостолом Павлом относительно идейного взаимодействия Нового и Ветхого Заветов в Священном Писании: только в свете высшего и исторически наиболее позднего Откровения Нового Завета открывается истинный смысл Ветхозаветной истории временно богоизбранного еврейского народа как её «детоводителя ко Христу». [2 Кор., 3: 14-16]; [Гал., 3: 24].

У Маркса этот принцип звучит в экономическом контексте: только высшее, промышленно-капиталистическое объективное развитие товарно-денежных отношений, при котором товаром становится рабочая сила наёмного (и повременно оплачиваемого) работника, могла эвристически навести мышление А. Смита на идею измерения стоимости товаров общественно-необходимым временем на их изготовление. Этот принцип я как его до сих пор уникальный исследователь имел полное авторское право «окрестить» основополагающим принципом теоретического синтеза (ОПТС). Как его непосредственное продолжение – принцип синтетической дезинтеграции (СД) объекта познания. В целом эта Марксова логика теоретического синтеза знаний может быть названа для компактности аббревиатурой «логика ОПТС» и «логика ОПТС-СД». Сперва высшие формы объекта познания эвристически «подсказывают» исследователю первые, наиболее общие законы объекта. (Логика ОПТС.) А уж затем, с их первичным пониманием субъект обращается к его сравнительно элементарным и исторически исходным формам и обретает наиболее глубокое понимание объекта. (Логика ОПТС-СД.) С которым может построить его наиболее адекватную систематическую теорию. Методом, который в марксистско-ленинской теории познания именуется методом восхождения от абстрактного к конкретному (ВАК). Точнее говоря, методом восхождения от понимания элементарно-конкретных форм действия всеобщих законов ко всесторонне конкретному теоретическому пониманию многоуровневого объекта с долгой историей его саморазвития [6], [9]. Что́ Маркс на основе базисной теории двойственной природы труда и товара и осуществил сначала в своей работе «К критике политической экономии», а затем в «Капитале».

В статье [1] на сайте АТ я представил действие этой Марксовой логики теоретического синтеза в логико-методологическом анализе и в адекватной теоретической реконструкции истории формирования математики гармонии.

В советской марксистско-ленинской гносеологии тема общенаучных методологических инвариантов марксистской политэкономии впервые была поставлена В. И. Лениным в «кульминационном» фрагменте «К вопросу о диалектике» его «Философских тетрадей». В связи с проблемой приведения в стройную научно-теоретическую систему знаний само́й материалистической диалектики, которую Ленин очевидным образом не считал решённой. От Гегелевской спекулятивно-теологической концепции теоретического «выведения» эволюционной гносеологии из мировой истории науки и философии [3] – только сама идея этой реальной истории как эмпирического базиса её материалистической (т. е. научной) версии. Творческие аналогии в наиболее систематическом построении этой теории с готовыми методологическими и дидактическими образцами Марксова «Капитала». Но с указаниями на элементарный объект (аналога базисной Марксовой теории простейшего товарообмена) Ленин был сугубо неправ. Простые категорические суждения типа «Иван есть человек», «Жучка есть собака», «Лист дерева зелёный» давным-давно были вдоль и поперёк исследованы в традиционной формальной логике. Элементарные объекты эволюционной гносеологии совсем другие и несравненно более сложные [2, с. 112–122; 249–265; 282–319; 358–406].

В послевоенной советской философии 60–80-х годов сложилось целое направление исследований Марксовой логики теоретического синтеза [4]–[12]. Но оно, с идейной подачи М. М. Розенталя и Э. В. Ильенкова, было выдержано в сильно «идеологизированном» ключе общеизвестных гипертрофирований авторитета В. И. Ленина как теоретика марксизма. Мол, если сам Ленин предписал искать общенаучные методологические инварианты в логике «Капитала», то только там их и следует искать. Только там их и искали. Логика ОПТС-СД оказалась вне исследовательских интересов этой группы советских философов.

Не в порядке «самопиара», но в порядке констатации историко-философского факта скажу, что я и в советские времена с 1975 года оставался в этом плане единственным «скрупулёзным» исследователем. А уж после 1991 года – и подавно! Постольку, поскольку в духе нашего традиционного (и трижды про́клятого!) российско-интеллигентского нигилизма вся советская философия науки и техники в профессиональном сообществе отечественных философов была фактически «выброшена на свалку истории». В пользу «такой сложной и изысканной» евро-американской. Его представители оказались ничем не лучше нашего «среднестатистического» интеллигента, который силён только по части горячности «отречений» от прежних систем знаний и ценностей. А по части конструктивно-критического их развития – троекратное «увы»!

В советской философии 60–70-х годов были выступления ряда авторов за систематический перевод материалистической диалектики со смутного языка «диалектики» по Гегелю и отчасти Марксу на современный научно-мировоззренческий язык, который сложился под преимущественным влиянием теоретической кибернетики. С такими центральными понятиями, как «многоуровнево-иерархичная системность», «уровни структурной организации (структурные уровни)», «относительная автономность свойств объекта на конкретном структурном уровне», «низшее и высшее», «общесистемная подчинённость низшего высшему» [13]–[16]. В целом, эти работы так и остались не более чем «прокламациями». Но я с 1971 года принял эту идею к «систематическому исполнению». Подход оказался столь продуктивным, что в 1980–1987 годах в качестве побочного результата я «выловил голыми руками» числовые фракталы веками известного арифметического треугольника Паскаля, поскольку названные понятия веками элементарно не входили в круг понятий математиков [17]. (Классически по Козьме Пруткову: «Иные вещи кажутся нам непонятными не потому, что слабы наши понятия, а потому, что вещи эти не входят в круг наших понятий»!) И уж тем более я премного преуспел с такой исходной установкой в своей основной области – в эволюционной теории познания. В частности, в понимании Марксовой логики теоретического синтеза знаний [2, с. 338–461].

Прежде всего, Марксова логика теоретического синтеза традиционно связывалась с объектами системно-историческими, т. е. с такими, которые приобретают свою многоуровневую структуру в ходе длительной эволюции с периодическими качественными трансформациями в сторону более сложных и высокоорганизованных форм. Я её обобщил и на случаи «статичных» многоуровнево-системных объектов. Наиболее существенным для неё является сама многоуровнево-иерархичная системность безотносительно к истории её формирования у объектов человеческого познания и практики. Это – в онтологическом аспекте.

В гносеологическом аспекте первостепенно важно чётко и систематически различать в фазе теоретического синтеза знаний две подфазы – становление научной теории в ключе логики ОПТС и ОПТС-СД (низшую подфазу) и её экстенсивное развитие методом ВАК (высшую подфазу). Понятие «экстенсивное» фиксирует возможность качественного углубления теории на основе понимания законов более глубокого (низшего) структурного уровня её объекта. (Например, генетика экстенсивно развивалась на основе классической теории Вейсмана–Моргана, а её интенсивное развитие уже на основе молекулярной генетики Уотсона–Крика. Которое, в свою очередь, тоже не есть последнее слово науки в понимании феномена наследственности и изменчивости.)

Связующим звеном между ОПТС и принципом СД служит Марксово метафорическое обобщение истории экономической мысли на пути от первичного осознания закона стоимости к открытию базовой для неё концепции двойственной природы труда и товара: «...историческое развитие всех наук приводит к их действительным исходным пунктам лишь через множество перекрещивающихся и окольных путей. В отличие от других архитекторов, наука не только рисует воздушные замки, но и воздвигает отдельные жилые этажи здания, прежде чем заложить его фундамент» [18, с. 43]. Эта метафора замечательно точно схватывает момент конкретности теорий научного качества, которые всегда формируются не иначе, как в ходе решения частных задач и во имя наиболее эффективного решения частных задач. Первое сопутствует и низшей подфазе теоретического синтеза знаний. Второе достигается в высшей подфазе развития научной теории методом ВАК. Так, в истории политэкономии после открытия А. Смита частные теории денег, заработной платы, земельной ренты и др. строились и самим А. Смитом, и Д. Риккардо [19]. Но на основе базисной Марксовой концепции двойственной природы труда и товара они были концептуально «сшиты» в единое логико-выводное целое. Для начала в работе Маркса «К критике политической экономии», а в дальнейшем – в системе «Капитала» .

В советской философии науки 60–80-х гг. рядом автором высказывалась идея двух подфаз формирования научных теорий [20]–[26]. Как и идея относительной логической «замкнутости» научных теорий в качестве отражения объективной относительной автономности свойств их объектов на конкретных уровнях структурной организации [27], [28]. Более того, была в первом приближении разработана и концепция методологической приоритетности в процессе первичной научной теоретизации опытных знаний наиболее грубых, феноменологических теорий, которые лишь в са́мом первом приближении «схватывают» многоуровневую систему свойств объектов на наиболее высоких уровнях их структурной организации [29]. (Последнее с эмпирически данной очевидностью представлено в главе 8 монографии [2], а также отчасти в параграфе 10 статьи [17].) Однако никто из советских авторов не представил логику ОПТС, ОПТС-СД и ВАК в полной общности. Что касается направления исследований логики «Капитала», то на нём его логика и архитектоника как теории сугубо обществоведческой, экономической представлялась методологическим «эталоном» и для естественнонаучных теорий. (Особенно – Э. В. Ильенковым, но отчасти и Б. М. Кедровым.) У знатоков истории и структуры естественнонаучных теорий эти попытки втискивания их в прокрустово ложе Марксова «Капитала» вызывали естественное ценностное отторжение. Увы, заодно с ценностным (и, в основном, «идеологически протестным»!) отторжением само́й идеи поисков в предыстории марксистской политэкономии и в её истории чего-то методологически общенаучного.

С первой половины 60-х годов, после общеизвестного идеологического «отторжения» кибернетики в послевоенном СССР, началось интенсивное исследование её научно-мировоззренческих и философских проблем [30]–[35]. В зарубежном евро-американском секторе философии науки кибернетика понималась только в роли прикладной и технической науки. Советская философия науки сразу же представила её предысторию и первичное оформление в классических трудах Н. Винера [36] и У. Р. Эшби [37] как принципиально новый научно-теоретической подход. В том числе, и в естествознании. При котором на первый план выходят принципиально новые, несиловые, информационно-управленческие отношения и связи в объектах познания и практики.

В большинстве работ того времени предметная область кибернетики представлялась чётко определённой самим Винером в названии своей работы: только биологические системы и искусственные сложные системы, особенно в области автоматического управления и каналов связи [30], [31], [32], [34], [34], [35]. Гносеологические концепции первичной, феноменологической теоретизации знаний о феномене организованной сложности, о многоэтапном становлении наиболее общей и глубокой научной теории этого феномена в этих работах «не звучали». «Ареалом» этого феномена считалась область, «прописанная» только в макромире определением Н. Винера. (В то время, как в теоретической физике несиловые, организационные взаимодействия микрообъектов были «явочным порядком прописаны» с открытием внутреннего квантового числа «спин» в 1926 году и с дальнейшей полной привязкой его В. Паули к квантовым статистикам Ферми – Дирака для микрочастиц вещества и Бозе – Эйнштейна для микроскопических носителей основных силовых полей.)

Но и в рамках этой парадигмы время от времени высказывались «еретические» идеи о том, что принципиально новые понятия и принципы теоретической кибернетики могут сыграть ключевую эвристическую роль в продвижении физики к Единой теории элементарных частиц и полей [33, с. 160], [39, с. 45–46], [28, с. 50]. Высказывалась такая «крамольная» по тем временам идея и некоторыми учёными-естественниками [40, с. 166–174], [41]. Границы между «физикой» и «кибернетикой» стали «размываться» и по другим направлениям. См., напр., [42].

Будучи принципиально многоуровнево-иерархичными сложными системами, объекты теоретической кибернетики стимулировали в философии науки процессы осмысления сущности системного подхода науки к объектам познания и практики [43], [44], [45]. Доминировавшая «тональность» этих исследований была такой: системный подход требуется разрабатывать заново ввиду беспрецедентно сложных и комплексных глобальных проблем, встающих перед человечеством; классической науке системный подход был принципиально чужд. Более того, классическая механика Галилея – Ньютона исторически стала главной виновницей утверждения «антисистемного духа» в теоретической науке.

На этом фоне «резким диссонансом» звучали выступления отдельных советских авторов. В частности, В. С. Тюхтина, представлявшего широко понимаемую математизацию знаний как давно практикуемое средство реализации системного подхода в науке [35]. И. С. Алексеева, показавшего, что классической физике системный подход был отнюдь не чужд даже без обращения к методам аналитической механики Даламбера – Лагранжа – Эйлера [46].

А уж последняя была сформирована в 18-м веке и вовсе именно для системного подхода к механическим системам материальных точек. Особенно – с «прикладной нацеленностью» на создание теории механизмов и машин на основе динамики Галилея – Ньютона. С первично-целостным подходом к ним в ключе логики ОПТС (с позиций вариационных принципов, прежде всего, наименьшего действия) с последующей синтетической дезинтеграцией, то есть с решением дифференциальных уравнений движения отдельных деталей и узлов машин с наложенными на них связями. Без чего, в частности, невозможны были бы прочностные расчёты поведения деталей машин. В дальнейшем эти принципы были обобщены и на природные механические системы, и на объекты статистической термодинамики в её классической и квантовой версиях, и на объекты классической теории поля в первичной версии электродинамики Фарадея – Максвелла. В рамках последнего обобщения была выявлена специфически релятивистская природа их инвариантности в частной теории относительности Лоренца – Пуанкаре – Эйнштейна – Минковского. С этого переломного момента в первично-целостный подход теоретической физики были внесены понятия и методы теории групп и принципы симметрии, которые безраздельно господствуют в современной теоретической физике субъядерных процессов. (Подробно см. в [47], [48], [49].)

Возьмём на особую заметку это былое стимулирование фундаментальных открытий теоретической физики первоначально прикладными задачами. В дальнейшем эта история повторилась в становлении классической термодинамики, которая в первой половине 19-го века в решающей степени формировалась в тесной связи с прикладной проблемой экономической оптимизации тепловых машин первого поколения. Повторилась она и в первичном оформлении теории динамических систем как основного математического аппарата современной синергетики в непосредственной увязке с прикладными проблемами юной радиоэлектроники 10–30-х годов с её существенно нелинейными объектами и процессами. Как сугубо прикладная проблема физической оптики первоначально заявила о себе и теория голографических структур и процессов, которая вскоре выявила свои фундаментальные аспекты в физиологии мозга и зрения и даже в современной области синтетического «слияния» Единой теории элементарных частиц с космологической проблемой природы самого́ Большого Взрыва.

Я в 1975 году зафиксировал системно-кибернетической парадокс голографии. С одной стороны, феноменальная голографическая память способна работать в информационно-управленческих процессах с уникальной эффективностью, сходной с работой человеческого мозга и с ассоциативной переработкой огромных массивов информации. С другой стороны, в теории формирования самоорганизующихся голографических структур овеществлены знания сугубо классической физики – волновой оптики, переведённой на язык классической электродинамики Фарадея – Максвелла. И реальная история открытия и переоткрытий её принципов в 1920–1962 годах не имела никаких «эвристических пересечений» с формированием теоретической кибернетики в первоначальной версии Винера – Шеннона. Констатация этого непреложного историко-научного факта уже в середине 70-х годов могла бы круто изменить «тональность» и поисковое поле исследований становления и сущности системного подхода в науке. Однако подобающим образом опубликовать этот нетривиальный результат в условиях драконовской сусловской идеологической подцензурности общественных наук при «развитом социализме» не было практически никаких шансов. Тем более – у беспартийного автора вне профессионального сообщества советских философов. С горем пополам эту работу издали только через 10 лет в виде депонированной рукописи [50] для «погребения заживо» в архивах ИНИОН, где она, скорее всего, и благополучно сгорела во время недавнего пожара.

В кибернетических системах, наряду с принципиально несиловыми, информационными связями и отношениями, одну из ключевых ролей играет принцип обратной связи [51]. Определённый в качестве одного из ключевых в классической работе Н. Винера [36], он основательно поработал и на расширение «ареала» информационно-управленческих процессов, первоначально очерченного «отцом кибернетики». Под «сравнительно простые, но кибернетические» подпадают все существенно нелинейные системы и процессы, ставшие предметом прикладной и фундаментальной физики, начиная с закладки основ теории радиоэлектронной аппаратуры первого поколения [52]. С конца 70-х годов начались исследования истории и философских аспектов физики и химии нелинейных процессов [53]–[58].

Этот явочным порядком начатый и развивающийся синтез «физики» и «кибернетики» отчасти резюмирован мной в статье [58]. В ней я констатировал, прежде всего, сам этот явочным порядком осуществляемый синтез общефизических и кибернетических понятий и принципов в синергетике.

Как и тогда, синергетика и теперь пронизана духом «нелинейной идеологии». И по-прежнему представлена двумя основными направлениями, которые в некотором смысле являются антиподами. С одной стороны, направление, восходящее к теории диссипативных структур для сложных открытых систем вдали от термодинамического равновесия. С другой стороны, теория динамического хаоса для простых систем в состояниях хронической неустойчивости. С их фрактальными фазовыми портретами. На этом направлении особенно впечатляет «пробитие дна» так называемой «элементарной» математики Б. Мандельбротом. В конце 70-х годов он для геометрической наглядности вывел на комплексную плоскость процессы конкуренции двух аттракторов наипростейшего итерационного процесса как наипростейшего нелинейного процесса с обратной связью. Использовав компьютер в классической роли научного прибора для опытных исследований, он экспериментально открыл «фрактальную фантасмагорию» множеств Жюлиа, которую феноменологически обобщил в своём множестве, названном его именем. Которое, свою очередь, исполнено своей «фрактальной фантасмагории». И самым непосредственным образом связано со сценарием перехода систем разной физической, химической и биологической природы к динамическому хаосу через каскад бифуркаций удвоения периода по Ферхюльсту – Фейгенбауму [59].

В статье [58] я развил свой прежний прогноз, согласно которому будущая Единая теория элементарных частиц станет квантово-релятивистски-кибернетической по своему концептуальному строю. В том плане, что она станет квантово-релятивистским обобщением того «синтеза физики и кибернетики», который явочным порядком осуществляется в синергетике.

Проинформирую теперь о происхождении самого́ этого прогноза. В конце 50-х годов британский физик марксистских убеждений Дж. Бернал представил концепцию особого комплекса исследований феномена мировой науки в его историческом развитии [60]. Он считается одним из основателей наукове́дения. Эта программа была немедленно подхвачена советскими исследователями в области истории науки и её философии. С «генеральным прицелом» на построение эффективно прогнозирующей теории развития науки и практического «овладения» объективной логикой научно-технической революции [61]–[65]. Которое позволяло бы отдельным странам и мировому сообществу в целом стимулировать развитие науки высокоизбирательно. То есть, по тем областям, в которых объективно «вызревают» революционные перевороты с обширными общенаучными, технико-технологическими и социально-экономическими последствиями. (Вопреки высказываниям ряда авторитетных учёных о принципиальной непредсказуемости научных открытий, которые грешили и грешат «категоричной абстрактностью».) В [61, с. 41–43] Б. М. Кедров в 1966 году прямо сформулировал такую задачу на пути концептуального объединения Энгельсовой классификации фундаментальных естественных наук с общегносеологическими законами теоретического синтеза знаний.

Что даёт оптимальная классификация наук? Эффективную и компактную концептуальную схему феномена фундаментального естествознания. Без которой не приходится говорить о какой-то научной теории его развития, поскольку всякая теория научного качества (а не спекулятивно-философского) предполагает в первую очередь оптимальную концептуальную схематизацию своего предмета. Идея такой классификации восходит к шотландскому химику А. Кекуле. Но в полной мере она была представлена в основополагающих трудах Ф. Энгельса по философии естествознания «Анти-Дюринг» и «Диалектика природы». К 80–90-м годам 19-го века естествознание уже имело возможности представлять химическую форму движения материи как высшую и исторически более позднюю по отношению к физической. Последняя при этом ещё ассоциировалась с механической, а не с микрофизической. Закладка основ органической химии давала серьёзные основания говорить о том, что биологическая форма движения материи аналогичным образом соотносится с химической. Таким образом, на основе уже достаточно обоснованного понимания космогонической эволюции материи выстраивалась картина взаимоотношений между физикой, химией и биологией как основными отраслями фундаментального естествознания. (Как теперь понятно, космогоническая эволюция материи тогда отождествлялась с космологической, поскольку первые теоретические открытия релятивистской космологии и первые опытные открытия внегалактической астрономии состоялись только во втором и третьем десятилетиях 20-го века.)

В ключе систематического перевода эволюционной гносеологии на современный научно-мировоззренческий язык системно-исторической картины мира Энгельсову классификацию наук следует «привязать» к современной концепции структурных уровней (уровней структурной организации) материи на концептуальной оси современной Стандартной космологической модели. При той же иерархии уровней на схеме надо просто названия структурных уровней материи заменять названиями естественнонаучных дисциплин и областей, которые их изучают. При этом следует понимать, что реальная иерархия структурных уровней ещё сложнее. Последнее показывает «расщепление» уровней 2 и 3 в соответствии с лестничной формой Периодического закона Д. И. Менделеева, предложенной Н. Бором в 1921 году. Как стало ясно после создания основ ядерной астрофизики в конце 30-х годов 20-го века, она в основных чертах (но не более того!) соответствует космогонической эволюции первородного вещества Вселенной (водорода с небольшими примесями изотопов гелия и лития) в циклах ядерно-синтетических трансформаций по мере эволюции звёзд. И она «снизу» органично «пристыковывается» к современной космологической теории расширения «горячей» Вселенной с доядерным (космологическим) синтезом изотопов водорода (протия и дейтерия) с небольшими примесями изотопов гелия и лития.

Далее, Ф. Энгельсу принадлежит также идея прямого переноса основного закона эволюционной гносеологии (развития истины-процесса в три основных фазы – от чувственно-созерцательной через эмпирико-аналитическую к теоретико-синтетической) с циклов познания частных объектов на взаимосвязанное мировое развитие философии и естествознания. При этом первой фазе соответствует античная натурфилософия с умозрительно-спекулятивными способами систематизации скудных по тем временам опытных знаний. После «застревания» европейской культуры в «тёмной ночи Средневековья» на полтора тысячелетия (досадного для атеиста и «прогрессиста» Энгельса!) – начало в 15-16-м веках от Р. Х. аналитической дифференциации частных опытных наук о природе. И, наконец, с середины 19-го столетия – теоретический синтез естественнонаучных знаний на основе космогонического эволюционизма, открытий химического единства наблюдаемой Вселенной и закона сохранения энергии, дарвинизма в биологической отрасли естествознания. (Подробнее см. [64, с. 72–73].)

К концу лета 1976 года мне уже было понятно, что Энгельсова классификация наук должна быть концептуально объединена с Марксовой логикой теоретического синтеза знаний. В исследованиях которой я, в отличие от основного направления, сосредоточивался на логике ОПТС и ОПТС-СД. (Особенно, после того, как с марта 1975 года стал находить эмпирически бесспорные и наглядные её проявления в элементарном цикле познания треугольника Паскаля от опытно данного многообразия его элементов-чисел к эвристическому постижению общих законов, которые объединяет их в системное целое.) В конце августа 1976 года мне стало понятно эвристическое «завершающее звено» в деле такого объединения. Положение П. Ланжевена, согласно которому механическая форма движения материи не есть элементарная и структурно основополагающая. Напротив, она соответствует весьма высокому уровню структурной организации материи типа звёздно-планетных систем. В частности, Солнечной системы, кинематика и динамика которой стали объектами теоретической небесной механики Коперника – Кеплера – Галилея – Ньютона [65, с. 53].

Далее было эвристически «задействовано» историко-научное обстоятельство, на которое обращал внимание Б. М. Кедров в одном из томов своего труда «Три аспекта атомистики». А именно: химия из алхимии превратилась в опытную науку новоевропейского исторического типа, когда в конце 17-го века взяла на вооружение центральные понятия механики Галилея – Ньютона «масса» («вес»), вооружившись точными весами как первым экспериментальным инструментом химии в качестве опытной «точной» науки. После эмпирико-аналитического накопления должного количества и многообразия соответствующих количественных фактов в лице А. Лавуазье она открыла первый собственно химической закон сохранения массы в замкнутой системе химических реакций. Он требовал своего объяснения, которое в первой четверти 19-го века получил в ныне «школьной» химической атомистике Дальтона – Гей-Люссака – Авогадро. А потом в истории химии и физики пошла дальнейшая синтетическая дезинтеграция материи к периодической систематике элементов, через кинетическую теорию тепла к созданию квантовой теории атома и основ квантовой химии в 1900 – 1928 годах. Но что такое был творческий перенос из теоретической механики в химию 17-го века ключевого понятия «масса» («вес»), как не межотраслевой теоретической синтез знаний в фундаментальных естественных науках? И в ключе именно логики ОПТС и ОПТС-СД! Таким образом, вопреки мнению Ф. Энгельса и Б. М. Кедрова, реальный теоретический синтез естественнонаучных знаний начался не с середины 19-го века, а с конца 17-го с созданием основ теоретической механики Галилея – Ньютона.

Если понимать фундаментальное естествознание как целостную систему знаний о неживой и живой природе, то создание классической механики в конце 17-го века нужно интерпретировать в ключе замечательно точного метафорического Марксова становления теоретически Единого естествознания в соответствии с логикой ОПТС и ОПТС-СД: первый его «жилой этаж», возведённый задолго до «закладки фундамента» в лице современной атомной, ядерной и субъядерной микрофизики. И в свете этой концепции сразу же по достоинству оценивается радикально новая форма теоретического синтеза естественнонаучных знаний после того, как на основе квантовой теории наипростейших атомов в 1913–1927 годах было завершено становление нерелятивистской квантовой механики. Впервые с эпохи Галилея и Ньютона теоретический синтез естественнонаучных знаний стал развиваться от понимания низших, структурно и генетически основополагающих форм движения материи к пониманию высших. То есть, методом восхождения от абстрактного (вернее, от элементарно-конкретного) к конкретному. Иначе говоря, теоретический синтез естественнонаучных знаний вступил в высшую подфазу. Причём, по темпам он был «взрывообразным» в сравнении с темпами многовековой синтетической дезинтеграции материи с конца 17-го века. Уже в 1928 году с позиции принципа Паули была объяснена периодическая система химических элементов. Тут же были заложены основы квантовой теории химической связи и вообще квантовой химии. В считанные годы после этого были заложены основы квантовой физики кристаллов (твёрдого тела). Последняя стала столько плодотворной, что уже к 1947-му году обеспечила изобретение транзистора со стандартно воспроизводимыми параметрами, на котором по сей день базируется аппаратная основа информационных технологий. (См. [66]–[69].)

Трудности создания количественных теорий в квантовой физике и химии вещества хорошо известны. Вычислительные «выкладки» здесь колоссально трудоёмкие даже при тех сильнейших идеализациях и концептуальных схематизациях, которые используют квантовая химия и физика твёрдого тела. Это – далеко и далеко не некие «ура-победительские» обобщения волнового уравнений Шрёдингера для водородного атома на всё более сложные атомы, молекулы и кристаллические структуры. Но у этого межотраслевого теоретико-синтетического процесса в неклассической физике, химии и биологии есть не менее существенная другая сторона. Теоретическое естествознание, в отличие от «чистой» математики», было и остаётся в первую очередь экспериментальным и только на этой основе – ограниченно теоретизируемым узкоспециализированными методами. И неклассическая физика «дополнительно усиливает» химию и биологию после переломного 1927-го года новыми и новыми приборами и методами экспериментальных исследований ранее невиданной эффективности. С соответствующей теоретической компонентой в интерпретациях получаемых опытных фактов. Таким образом, в свете Марксовой логики теоретического синтеза новое качество естественнонаучных знаний можно с полным правом интерпретировать как исторически первую версию концептуально Единого естествознания. Однажды вступив на ТАКОЙ путь теоретического синтеза знаний, естествознание с него уже не свернёт. Далее будут только его ещё более эффективные формы на основе более глубокой и общей теории микрофизических объектов и процессов в сравнении с нерелятивистской квантовой механикой.

Последнее непосредственно связано с темой объективного «лидера естествознания», которая интенсивно обсуждалась в советской философии науки 60–80-х годов. И которая имела свой прикладной аспект в плане необходимости избирательного государственного стимулирования прогресса в спектре физических, химических и биологических наук, богатство которого современная наукометрия оценивает в 16 тысяч частных дисциплин. Тогда была особенно популярной версия, согласно которой «золотые времена» физической отрасли позади и теперь на роль «лидирующих» вышли биологические науки. Особенно, в эпоху глобальных экологических проблем. Но с позиций первично-целостной науковедческой теории интеграции фундаментальных естественных наук на основе Марксовой логики теоретического синтеза [70] объективное «лидерство» представляется остающимся за теоретической микрофизикой. Теперь уже ядерной и субъядерной. И уже можно констатировать «первых предвестников» преобразований физики вещества, химии и биологии на основе будущих микрофизических теорий субатомных объектов и процессов. Уже ядерной микрофизикой порождён экспериментальный инструментарий на основе ядерно-магнитного резонанса, который в лице МРТ-диагностики проник и в современную медицину. Такого же качества изотопные методы, сыгравшие одну из главных ролей в расшифровке макромолекулярного наследственного ДНК-кода. В теоретико-расчётном аспекте тоже имеются свои «предвестники». Прежде всего, метод Фейнмановских диаграмм, созданный в 40-х годах в квантовой электродинамике и позволивший Л. Куперу в 1956 году заложить основы микроскопической теории сверхпроводимости. К настоящему времени Фейнмановские диаграммы стали обыденным интеллектуальным инструментарием физики твёрдого тела в целом. Идеи суперсимметрии фермионов и бозонов как «первично-пристелочные» в поисках Единой теории элементарных частиц переносятся и в нерелятивистскую квантовую теорию вещества [71]. В физике сплошных сред давно с успехом опробованы методы Фейнмановских интегралов по траекториям, особенно успешные в теории слабых ядерных взаимодействий [72]. Ключевой для субъядерной микрофизики факт «неравноправности» материи и антиматерии в физическом мире позволяет объяснить особенности симметрии биологических объектов [73]. И т. п.

Аналогично в концептуальную схему Энгельсовой классификации наук «вписывается» теоретическая кибернетика, основы которой были заложены в 30–40-х годах – с учётом наработки элементов теории информации как неотъемлемой части кибернетики и первых версий теории нелинейных динамических систем в теориях радиоэлектронной аппаратуры первого поколения. Принадлежность соответствующих «инженерных» предметов кибернетики к макромиру не требует комментариев. Из этой же области макроскопических объектов и высшая нервная система животных и человека. Известно, что и данные из физиологии мозга способствовали тому, что Н. Винер и У. Р. Эшби в [37] и [36] свели ранее концептуально разрозненные кибернетические идеи в нечто концептуально первично-целостное. (И не более того!) На схеме структурных уровней материи их предмет соответствует высшему уровню 12.1 правой ветви основных структурных уровней живой природы. То есть, эта история была в ключе всё той же Марксовой логики ОПТС, что и история оформления классической механики в 17-м веке. И после этого кибернетика сразу же вступила в подфазу синтетической дезинтеграции живой материи. Имею в виду ту ключевую роль, которую её понятия и принципы сыграли в расшифровке наследственного кода ДНК к 1953-му году (уровень 7.3, которому в классификации наук соответствует молекулярная генетика). Но при этом кибернетика ещё оставалась в пределах того «ареала», который для неё определил Н. Винер: только живая природа и искусственные инженерные конструкции.

Но, как отмечалось выше, по линии уровней неживой природы расширение этого «ареала» происходило в физике нелинейных процессов с обратными связями, которая к 70-м годам породила синергетику как направление, изучающее феномен самоорганизации как в неживой, так и в живой природе. Как я особо отмечал в [58], в исследованиях советскими авторами философских проблем как кибернетики, так и синергетики не использовались результаты исследований становления научных теорий [21]. Тем более – в непосредственной увязке с логикой ОПТС и ОПТС-СД, в разработке которой я по сей день нахожусь в идейном одиночестве (которое меня отнюдь не радует!). Для кибернетики как учения о феномене организованной сложности с началом его интенсивных исследований советскими авторами в 60-х годах были определены жёсткие дисциплинарные рамки, авторитетно прописанние «самим» Винером как «отцом кибернетики». Отсюда и впечатление «крамольности» тех прогнозов относительно будущей эвристической причастности кибернетики к будущей Единой теории элементарных частиц, о которой высказывались в 70-х годах А. Д. Урсул, И. А Акчурин и ещё немногие авторы. Однако в рамках первично-целостной теории интеграционно-синтетических процессов в фундаментальном естествознании [70, с. 80–111] эти спорадические догадки советских авторов получают обоснование «из первых принципов» эволюционной гносеологии: становление кибернетики как учения о феномене организованной сложности природы с логико-гносеологической необходимостью завершится в физике элементарных частиц квантово-релятивистскими обобщениями концепции принципиально несиловых, информационно-управленческих взаимодействий в материальном мире объективной реальности.

Теперь в связи с этой весьма продуктивной историей исследований философских проблем кибернетики советскими авторами в 60–80-х годах остаётся только «ностальгировать» по былой советской, марксистско-ленинской философии науки! В постсоветской отечественной философии естествознания всё это забыто, заброшено как «старый хлам марксистско-ленинских догом с их языческими идолами – марксистскими классиками». Всё, в основном, променяно на «такую сложную, тонкую и изысканную» евро-американскую философию науки. От которой мы, якобы, тоже «отстали навсегда», десятилетиями варясь в собственном соку марксистско-ленинской идеологии. Впрочем, остаётся какой-то шанс на то, что эта дань наших философов российско-интеллигентской нигилистической ломовой дурнине не «навсегда». Хотя, скорее всего, для соответствующего «ренессанса» потребуется новейшее поколение российских философов, менталитет которого не искалечен былыми идеологическими побоищами марксизма и антимарксизма.

В [58] и [70] я высказывал предположение о том, что первые прорывные научно-теоретические открытия на пути к полной версии высокоадекватной Единой теории элементарных частиц могут быть совершены отнюдь не собственно в физике элементарных частиц. Но в прикладных областях физики конца 20-го столетия. Прежде всего, в области разработки посттранзисторной элементной базы микроэлектроники на основе макроскопически-квантовых явлений сверхпроводимости [74]. Постольку, поскольку теории макроскопически-квантовых феноменов сверхпроводимости металлов и сверхтекучести изотопов гелия сыграли важную эвристическую роль на пути выработки единого теоретического подхода к четырём основным силовым взаимодействиям в микромире [75]. В прикладных разработках сверхпроводящих компьютеров явочным порядком осуществляется «очная ставка» кибернетических понятий и принципов с квантовыми законами микромира, которые в сверхпроводимости «прямо транслируются» на процессы макроскопических масштабов. И она способна эвристически вывести мышление исследователей на открытие именно синтетических понятий и законов «квантово-кибернетического» качества. Которые в дальнейшем сыграют ключевую роль и в формировании высокоадекватной Единой теории элементарных частиц и полей. Тем более, что феномен Куперовского спаривания электронов в сверхпроводниках ассоциируется с идеей суперсимметрии фермионов и бозонов как абстрактно-алгебраического «каркаса» теории супергравитации и теории суперструн. Последняя в конце 80-х годов уже «заявляла» о своих притязаниях на модель субъядерных объектов Планковских масштабов, в которых гравитационное взаимодействие представлялось (и сейчас представляется) господствующей «Суперсилой».

Но к настоящему времени определилась потенциально ещё более вероятная прикладная область научно-теоретических открытий такого рода – уже именно квантово-релятивистски-кибернетических. Это – разработка квантовых компьютеров. Здесь уже явочным порядком осуществляется «очная ставка» понятий и законов теоретической кибернетики и ключевой открытой проблемы нелокальности квантовой механики, заставляющей искать радикальных обобщений частной теории относительности. А такие обобщения с необходимостью предполагают выработку принципиально новых и «временно нетривиальных» понятий и постулирований тоже «временно нетривиальных» принципиальных положений. Не теоретическая ли кибернетика как учение о несиловых взаимодействиях и связях этому в решающей мере эвристически поспособствувет?

Не берусь судить о том, какая именно теория информации сыграет здесь свою эвристическую роль. Помимо статистической К. Шеннона, уже в 70-х годах было несколько нестатистических версий теории информации – алгоритмическая, комбинаторная и топологическая (на основе теории графов). В этой связи ещё в 1971 году А. Д. Урсул справедливо обращал внимание на то, что сам феномен информации имеет нестатистическую природу [33]. Оказался прав и А. Н. Колмогоров в своём прогнозе 60-х годов, согласно которому не теория вероятностей в будущем станет обоснованием теории информации, но наоборот. В теории динамического хаоса, один из ключей к которой дало понятие «энтропия динамической системы Колмогорова – Синая», именно это и осуществляется не один десяток лет. Идеи теории динамического хаоса и фрактальной геометрии уже и практически используются в современных теориях и технологиях кодирования, передачи и переработки информации. Представляется правдоподобным предположение, что и «неявно фрактальная» теория кодирования информации по А. П. Стахову окажется причастной к этим предстоящим открытиям. (См. [1] и [80].)

В этой связи представляется уместной прямая историческая аналогия с формированием квантовой механики в 1900–1927 годах. И именно в ключе логики ОПТС и ОПТС-СД с замечательно точным Марксовым метафорическим образом строительства жилых этажей здания до закладки его фундамента.

Общеизвестно, что первой в истории науки квантовой теорий стала теория равновесного излучения нагретого тела. В ходе её создания М. Планк выработал революционное понятие «квант действия» и открыл первый квантовый закон Е = hν, который один для всех структурных уровней материи от кристаллического (для квазичастиц), молекулярного до субъядерного включительно. Теоретическая проблема была «вполне себе» прикладной и экономически стимулированной. Техника и быт находились на пороге всесторонней электрификации с миллиардами и миллиардами электрических лампочек накаливания. И необходимо было теоретически оценить, чего это будет стоить экономике. Вряд ли сам Планк стимулировался непосредственно этим актуальным запросом общественной практики. Он включился в эти исследования, когда теоретиков завела в тупик «ультрафиолетовая катастрофа» в теории, которая не соответствовала опыту.

Ни о какой квантовой теории атома он и не помышлял. Поскольку его истинная, ядерно-электронная структура была с достоверностью выявлена в экспериментах Э. Резерфорда только в 1911 году. И только после этого Н. Бор перенёс в теорию атомов квантовые понятия и принципы, которые в 1900–1907 годах М. Планк успешно применил в теории теплового излучения, а А. Эйнштейн – в теориях фотоэффекта и теплоёмкости кристаллов при низких температурах. Это были типичные «первые жилые» этажи квантовой теории, построенные «до закладки фундамента» в виде статистически интерпретированной волновой механики де Бройля – Шрёдингера – Борна с Гезенберговским принципом неопределённости (1913–1927 годы). В теориях Планка и Эйнштейна структурные единицы вещества фигурировали в предельно грубой, первичной модели гармонических осцилляторов, которые взаимодействуют с волнами электромагнитного поля. В полном соответствии с логикой ОПТС. И только с опытным открытием истинной внутренней структуры атомов включилась в работу логика ОПТС-СД по тщательной разработке модели внутренней структуры самих атомов, которая в 1900–1907 годах представлялась не более, чем начинкой «чёрного ящика». Причём, и на этом пути была своя синтетическая дезинтеграция: Бор в своей полуклассической «планетарной» модели 1913 года исследовал и сложные атомы, но решающие открытия нерелятивистской квантовой теории были совершены, когда и в атомном микромире теоретиками были выбраны атомы наипростейшие – водородный и водородоподобные ионы с одним электроном.

Представляется весьма вероятным, что подобная история может повториться и с будущими первыми квантово-релятивистски-кибернетическими понятиями и законами, которые первоначально будут выработаны в прикладной макрофизике квантовых компьютеров и каналов связи, после чего в несколько этапов приведут и к оформлению наиболее зрелой и высокоадекватной Единой теории элементарных частиц. Которая, как свидетельствует история теоретической физики с 60-х годов 20-го века, может стать одновременно и квантовой космологий. Теорией самого́ рождения наблюдаемой Вселенной в гипотетическом Большом Взрыве. Который, тоже вероятно, будет признан исторически первичной и потому наивной космологической моделью [81.]

Литература

1. Абачиев С. К. Математика гармонии глазами историка и методолога науки // Академия Тринитаризма, – М., Эл. № 77-6567, публ.15991, 11.07.2010.

2. Абачиев С. К. Эволюционная теория познания. (Основные понятия и законы. Гносеологическая теория труда и техники.) Издание второе, существенно дополненное. – М.: URSS, 2013.

3. Кричевский А. В. Учение Гегеля об абсолютном духе как спекулятивная теология. // Вопросы философии, 1993, № 5.

4. Розенталь М. М. Диалектика «Капитала» К. Маркса. – М., 1967.

5. Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса. – М., 1960.

6. Абдильдин Ж. М. Проблема начала в теоретическом познании. – Алма-Ата, 1967.

7. Науменко Л. К. Монизм как принцип диалектической логики. – Алма-Ата, 1968.

8. Абдильдин Ж. М., Нысанбаев А. Н. Диалектико-логические принципы построения теории. – Алма-Ата, 1973.

9. Абдильдин Ж. М. Роль принципа конкретности в современной науке. – Алма-Ата, 1976.

10. История марксистской диалектики. (От возникновения марксизма до ленинского этапа.) – М.: Мысль, 1971.

11. Мареев С. Н. Диалектика логического и исторического и конкретный историзм К. Маркса. – М., 1984.

12. Кедров Б. М. О методе изложения диалектики. – М., 1983.

13. Свидерский В. И. О диалектике элементов и структуры в объективном мире и в познании. – М.: Соцэкгиз, 1962.

4. Зелькина О. С. Системно-структурный анализ основных законов и категорий диалектики . – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1970.

15. Тюхтин В. С. Системно-структурный подход и специфика философского знания. // Вопросы философии, 1968, № 11.

16. Панцхава И. Д., Пахомов Б. Я. Диалектический материализм в свете современной науки. – М., 1971.

17. Абачиев С. К., Стахов А. П. Числовые фракталы и перспектива качественного углубления математики гармонии // Академия Тринитаризма. – М., Эл. № 77-6567, публ.16931, 03.11.2011.

18. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., 2-е издание, том 13.

19. Аникин А. В. Юность науки. (Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до Маркса.). – М., 1979.

20. Горский Д. П. Вопросы абстракции и образования понятий. – М., 1961.

21. Стёпин В. С. Становление научной теории. (Содержательный аспект строения и генезиса теоретических знаний физики.) – Минск, 1976.

22. Стёпин В. С. Теоретическое знание. – М., 2000.

23. Баженов Л. Б. Строение и функции естественно-научной теории. – М., 1978.

24. Рузавин Г. И. Научная теория. (Логико-методологический анализ.) – М.,1979.

25. Печёнкин А. А. Математическое обоснование в развитии физики. – М., 1984.

26. Методология обоснования квантовой теории. / И. С. Алексеев, Н. Ф. Овчинников, А. А. Печёнкин. – М., 1984.

27. Подгорецкий М. И., Смородинский Я. А. Об аксиоматической структуре физических теорий. – В сб. «Физическая теория: философско-методологический анализ». – М., 1980.

28. Аршинов В. И. Уровни в структуре физического знания. - Философские науки, 1973, № 6.

29. Маилов А. И., Хасанов М. Х. Описание и объяснение. (Проблема феноменологизма в свете диалектической логики.) – Ташкент, 1969.

30. Кибернетика. Мышление. Жизнь. Под ред. А. И. Берга, Б. В. Бирюкова, И. Б. Новика, И. В. Кузнецова, А. Г. Спиркина. – М.: Мысль, 1964

31. Баженов Л. Б. Кибернетика, её предмет, методы и место в системе наук // В сб.: Философия естествознания. - М., 1966.

32. Украинцев Б. С. Отображение в неживой природе. – М.: Наука, 1969.

33. Урсул А. Д. Информация: Методологические аспекты. – М.: Наука, 1971.

34. Жуков Н. И. Информация. (Философский анализ центрального понятия кибернетики). Минск, 1971.

34. Сачков Ю. В. Введение в вероятностный митр. – М.: Наука, 1971.

35. Тюхтин В. С. Отражение, системы, кибернетика: теория отражения в свете системного подхода. – М.: Наука 1972.

36. Винер Н. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. – М.: Наука, 1983.

37. Эшби У. Р. Введение в кибернетику. – М.: ИЛ, 1959.

38. Бирюков Б. В., Новик И. Б. Принцип системности и единство «физикалистского» и информационно-семиотического подходов. – В сб.: Системные исследования: Методологические проблемы. Ежегодник-1980. – М.: Наука, 1981, с. 24 –51.

39. Акчурин И. А. Единство естественнонаучного знания. – М.: Наука, 1974.

40. Андраде э Силва Ж. Л., Лошак Ж. Поля, частицы, кванты. – М.: Наука, 1979.

41. Кухтенко А. И. О физике и кибернетике. – Кибернетика, 1981, № 4, с. 3-12.

42. Поплавский Р. Л. Термодинамика информационных процессов. – М.: Наука, 1981.

43. Садовский В. Н. Парадоксы системного мышления. – В ежегодн.: Системные исследования. – М.: Наука, 1972, с. 133–146.

44. Блауберг И. В., Юдин Э. Г. Становление и сущность системного подхода. М.: Наука, 1973.

45. Гаазе-Рапопорт М. Г. Кибернетика и теория систем. – В ежегодн.: Системные исследования. – М.: Наука, 1973, с. 63–75.

46. Алексеев И. С. Способы исследования системных объектов в классической механике. // В ежегодн. «Системные исследования». – М.: Наука, 1972.

47. Ассеев В. А. Экстремальные принципы в естествознании и их философское содержание. – Л.: Изд. ЛГУ, 1977.

48. Полак Л. С. Вариационные принципы механики: их развитие и применения в физике. Издание второе, исправленное. – М.: URSS, 2010.

49. Принцип симметрии: сборник статей. – М.: Наука, 1978.

50. Абачиев С. К. Возможно ли эмпирическое опровержение в науках о науке? – В сб.: Методологические проблемы историко-научных исследований. – М.: ИИЕиТ, 1985, с. 72-102. – (Сборник депонирован в ИНИОН, рег. № 21276.)

51. Петрушенко Л. А. Принцип обратной связи. (Некоторые философские и методологические проблемы управления). – М.: Мысль, 1967.

52. Академик Л. И. Мандельштам. (К 100-летию со дня рождения.) – М.: Наука, 1979.

53. Бойко Е. С. А. А. Андронов и теория нелинейных колебаний. – Вопросы истории естествознания и техники, 1981, № 4, с. 61–66.

54. Бойко Е. С. Школа академика А. А. Андронова. – М.: Наука, 1988.

55. Пригожин И., Николис Ж. Биологический порядок, структура и неустойчивости. // Успехи физических наук, 1973, т. 109, вып. 3, с. 517–544.

56. Пригожин И. Время, структура и флуктуации. // Успехи физических наук, 1980, т. 131, вып. 2, с. 185–208.

57. Пригожин И., Стэнгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. – М.: Прогресс, 1986.

58. Абачиев С. К. Физика и кибернетика: о тенденциях и перспективах концептуального синтеза. – В. сб.: Самоорганизацияи наука: Опыт философского осмысления. – М.: Институт философии РАН, 1994.

59. Пайтген Х .Щ., Рихтер П. Х. Красота фракталов. – М., 1993.

60. Бернал Дж. Мир без войны. / Пер. с англ. И. З. Романова и В. М. Францовой. – М. : Изд-во иностр. лит., 1960

61. Диалектика и современное естествознание. – М.: Наука, 1970. (с. 41 – 43)

62. Родный Н. И. История науки, науковедение, наука. // Вопросы философии, 1972, № 5, с. 45–58.

63. Тимофеев И. С. Изменения в понимании предмета историко-научных исследований. // Вопросы истории естествознания и техники, 1981, № 2, с. 97–102.

64. Кедров Б. М. Энгельс и диалектика естествознания. – М.: Политиздат, 1970.

65. Кузнецов И. В. Избранные труды по методологии физики. – М.: Наука, 1975.

66. Ельяшевич М. А. От возникновения квантовых представлений до становления квантовой механики. // Успехи физических наук, 1977, т. 122, вып. 4, с. 673–718.

67. Хунд Ф. История квантовой теории. – Киев: Наукова думка, 1980.

68. Коэн М. Л. и др. Квантовая механика вещества / Коэн М. Л., Хейне Ф., Филлипс Дж. К. // Успехи физических наук, 1984, т. 142, вып. 2, с. 309–330.

69. Печёнкин А. А. Взаимодействие физики и химии: философско-методологические проблемы. – М.: Наука, 1984. – 251 с.

70. Абачиев С. К. Опыт построения прогнозирующей теории развития естествознания. Диссертация на соискание учёной степени кандидата философских наук. – М.: Институт философии АН СССР, 1991. (с. 80 – 111)

71. Гендельштейн Л. Э., Криве И. В. Суперсимметрия в квантовой механике. //Успехи физических наук, 1985, т. 146, вып. 4, с. 553–590.

72. Белоусов В. С. и др. Метод интегралов по траекториям в гидромеханике суспензий / Белоусов В. С., Буевич Ю. А., Ясников Г. П. // Инженерно-физический журнал (Минск), 1985, т. 45, № 4, с. 602–609.

73. Морозов Л. Л. Поможет ли физика понять, как возникла жизнь? – Природа, 1984, № 12, с. 35–48.

74. Лапир Г. М. Возможность использования сверхпроводников в быстродействующих ЭВМ. – Электронная промышленность, 1976, № 5, с. 11–20.

75. Киржниц Д. А. Сверхпроводимость и элементарные частицы. // Успехи физических наук, 1978, т. 125, вып. 1, с. 169–194.

76. Килин С. Я. Квантовая информация // Успехи физических наук, 1999, т. 169. — С. 507— 527

77. Квантовый компьютер и квантовые вычисления. Глав. ред. В. А. Садовничий – Ижевск: ИЖТ, 1999. — 288с.

78. Килин С. Я. Квантовая оптика: Поля и их детектирование. — 2-е изд. — М: Едиториал УРСС, 2003.

79. Квантовая криптография: идеи и практика / под ред. С. Я. Килина, Д. Б. Хорошко, А. П. Низовцева. — Минск, 2008.

80. Абачиев С. К. Математика гармонии: от разработки «по горизонтали» к разработке «по вертикали» // «Академия Тринитаризма», М., Эл. № 77- 6567, публ.16008, 22.07.2010.

81. Абачиев С. К. Да здравствует Большой Взрыв, которого не было! // «Академия Тринитаризма», М., Эл. № 77-6567, публ.18266, 20.10.2013.

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]