«Русская картина мира»! Это что? Как мир выглядит из России, русскими глазами? Оптика отсюда на Бытие и округу? Бог, человек, смысл жизни, мужское и женское, личность и государство, пространство и время — и прочие элементы и детали существования — вплоть до мельчайших: жест приветствия, из чего обед…

«Или — как Россия видит-понимает себя: самосознание в отличие от прочих национальных миров? И как она видится-понимается со стороны — глазами китайца, француза, американца?.. И вообще — глазами Творца: с какою идеею-целью сотворял это особенное существо(вание)? С каким замыслом-призванием, что на языке философии лучше всего обозначить аристотелевским термином «энтелехия» — «целевая причина», которая определяет суть и форму данного явления и действует весь срок его существования, с начала (причины) до конца (цели). Так, энтелехия данного дерева — сосны — действует с его семечка начального до предельного расцвета пышной кроной — ну, и до гниения и падения... «И что положено кому — Пусть каждый совершит». Энтелехия России и есть то, что ищут определить как «Русскую Идею».

Подобно тому как человек есть троичное единство: тело, душа, дух, так и каждая национальная целостность есть Космо-Психо-Логос, т. е. единство местной природы, характера народа и его склада мышления.

Первое, что определяет «лица необщье выраженье» (Баратынский) данного национального мира, — это природа, «космос», где страна возникает и совершает свой исторический путь. Слово «космос» берется в первичном, эллинском смысле: как «строй мира, гармония», но с акцентом на природном, материальном. Природа каждой страны — это не географическое понятие, не «окружающая среда» для нашей эгоистической человеческой пользы, но мистическая субстанция — Природина (мой неологизм: Природа + Родина в одном слове), Мать-земля своему Народу, кто в отношении ее одновременно и Сын, и Муж — как в древнегреческой мифологии Гея (Земля) рожает себе Уран (Небо), кто ей и сын, и супруг. Что же тогда История? История есть супружеская жизнь Народа и Природины за смертный срок жизни данного национально-исторического организма. Культура же — чадородие их брака.

Итак, начнем с космософии России: каков завет ей от природы севера Евразии, где она расположена и каковую цивилизацию призвана здесь построить? Удивительно, как гадавшим о судьбах России не приходило на ум спросить ее природу: чего она хочет, какой бы истории она могла желать от народившегося на ней человечества? Все русские мыслители — от Чаадаева до Шафаревича — думали в рамках историософии. То есть брали некие схемы развития и устроения общества, которые сказались на поверхности Земли за тысячелетия цивилизаций, и прилагали эти карты к России, раскладывали ей пасьянсы. «Западники», «славянофилы», «соборность», «православие и католицизм»; «Византизм и Славянство», «Россия и Европа», «народ-богоносец», «Развитие капитализма в России», «Русская идея», «Евразийство», «Социализм», «Русофобия»... — все берут некие надземные готовости вокруг России и принимаются ими соображать насчет нее. Так это и в нынешних страстных политико-публицистических спорах: «Что нам менять и брать?» Будто страна и ее природа есть некая пассивная безгласность и безмысленность и просто материал-сырье истории в переработку. Но ведь уже устроение природы здесь есть некий текст и сказ: горы или море, лес или пустыня, тропики или времена года — это же все некие мысли бытия, сказанные словами природы.

«Русь! Куда же несешься ты?» «Что пророчит сей необъятный простор?»

Писатели-художники, поэты чуяли излучения воли и смысла от Русского Космоса и пытались угадывать их значения. Пушкин, Гоголь, Тютчев, Блок, Есенин, Пастернак... Но чистые умники: философы, политики, даже историки (чуть малая есть о русской природе в начале «Историй» Соловьева и Ключевского...) как-то решали за Россию без хозяйки.

Какую же мудрость излучает Космос России? Россия — «мать сыра земля», т.е. «водо-земля» по составу стихий. И она — «бесконечный простор, беспредельность — аморфность. Россия — огромная белоснежная баба, расползающаяся вширь: распростерлась от Балтики до Китайской стены, «а пятки — Каспийские степи» (по образу Ломоносова). Она, выражаясь термином Гегеля, — «субстанция-субъект» разыгрывающейся на ней истории. Очевидно, что по составу стихий ее должны восполнить «воздух» и «огонь», аморфность должна быть восполнена формой (предел, границы), по Пространству должно врубиться работать Время (ритм Истории) и т. д.

Это и призвано осуществлять Мужское начало здесь. Природина, Россия-Мать рождает себе Сына — русский Народ, что ей и Мужем становится. Его душа — нараспашку, широкая, значит, стихия «воздуха» в нем изобильна. Он легок на съем в путь-дорогу дальнюю. Русский народ — гуляет, «где ветер да я», летучий, странник и солдат, плохо укорененный. Неважно он, такой беглый, пашет свою землю, как мужик бабу, — по вертикали, так что его даже пришпиливать приходилось крепостным правом, а то все в бега норовил...

Потому второго Мужа России понадобилось завести (уже не как Матери-Родине, а именно Женщине-жене) в дополнение, который бы ее продраил по вертикали да крепко обнял-обхватил обручем с боков, чтобы она не расползалась: заставой богатырскою, пограничником Карацупою, железным занавесом — бабу в охряпку... И этот мужик — чужеземец. Охоча холодноватая Мать сыра земля до огненного чужеземца плюс к своему реденькому Народу: он свой, родимый, любимый, да больно малый да шалый. Воздух и Свет (недаром и мир тут — «белый свет», как снег) он ей подает; но ведь у стихии Огня вторая важнейшая ипостась— Жар, а сего недодает. Вот и вынуждена Россия варяга приглашать на порядок-форму и закон, из грек правостояние православия (тоже прямая, вертикаль и закон Божий), половца и турка с Юга притягивает, татаро-монгола — с Востока. Потом немцы с Петра правили, социализм западный с Ленина, грузин Джугашвили, в ком соединились Петр с Тамерланом (догматический марксизм и талмуд идеологии Запада — и султан «секир-башка» с Востока). Уж он-то так продраил Русь-бабу, что бездыханная лежала...

Даже стратегия русских войн — от охоты России-бабы на чужеземца. Она его приманивает (поляка, француза, немца), затягивает в глубь себя, никогда не на границах ему отбой, а взасос его вовлекает — и уж тут, во глубине России, самый оргазм битв: летят головушки и тех и других, орошают ее топкое лоно огненной кровушкой: им смерть, а ей — страсть да сласть. Так ведь еще в «Слове о полку Игореве» битва как свадьба описана, как смертельное соитие. Если германская тактика — «свинья», «клин» = стержень, то русская — «котел», «мешок» — как вагина, влагалище. (Кстати, французская тактика у Наполеона — «маневр» — изгиб, волна.

Итак, в Русском Космосе три главные агента Истории: Россия = Мать сыра земля, а на ней работают два мужика: Народ и Государство-Кесарь. И оба начала ей необходимы. Народ — это тот малый, что протягивается по горизонтали: из Руси — всю Россию собою покрыть напрягается, хотя и убогий числом-населением: мал да удал! Но — бегл, не сидит на месте. Потому и понадобилось жесткое начало власти, формы, порядка, и оно, естественно, от чужеземцев натекло. Оттуда же — индустрия («огне-земля» промышленности) и город. Народ — воля, а Государь(ство) — закон. Меж ними — Психея, душа русской женщины. Недаром в русском романе при ней два героя, что реализуют эти ипостаси. При Татьяне — Онегин («воздух», беглый, охотник до перемены мест) и Генерал, князь. При Анне — солдат Вронский, что не вьет гнезда, и министр Каренин. При Ольге — Обломов («голубь» — так его она чувствует, т. е. «воздух») и немец Штольц («гордость» его имя значит, в нем труд, рассудок и воля); при Аксинье — непутевый Григорий и есаул Листницкий. При Ларе — поэт воздухновенный, доктор Живаго, и комиссар Стрельников. И т. д.

Теперь — о временных ритмах русской жизни и истории. Представим эту обширную страну в ее начале, со скудным населением, обитавшим в лесах Северо-Западной Руси. Чтобы заселить и цивилизовать это пространство путем естественного размножения ее флегматического, инертного народа (бегл-то он и подвижен— от власти стал), понадобились бы десятки тысяч лет. Однако Россия была окружена более динамичными и агрессивными народами, особенно с юга, жарко-страстными кочевниками-степняками, которые вожделели обладать ею и не раз оплодотворяли холодную русскую красавицу своей огненной спермою. В защиту от соседей понадобилось выстроить Государство. Однако призвание его в России не только военное, но и строительное: оно — главный хозяин и предприниматель, толкач цивилизации в этом пространстве лесов, степей, тундр, тайги, льдов Океана и вечной мерзлоты, которые, положась на охотку индивида, не освоишь. Петр стопором и Ленин с бревном — вот символы Государства русского типа. Топор, правда, этот применялся не только на верфях при постройке флота, но и на плахе.

И вот у Народа и Государства в России разные ритмы во Времени. Народ тяготеет к натуральному развитию медленным шагом времени, что органично для русского медведя (кому еще и в спячку надо погрузиться долгою зимою). Естественно, что ритм сердцебиения и кровообращения и всех функций в таком огромном туловище должен быть иным, нежели в средне-нормальных зверях — таких как волк Германии, лиса Франции (maФtre Renard Лафонтена) или дог Англии. Но соседство с Западом и вплетенность в историю Европы подстегивали, и, к страданию для народа и жизни индивида — капилляра в нем, мера, скажем, волка («аршин общий») навязывалась нашему мамонту-медведю как нормальный пульс, и вытаскивали его на ярмарку-Рынок плясать чужемерно и неуклюже. А если не поспевал, подгоняли его кнутом и насилием: слово «ускорение» у Государства на устах.

Так и сложилось веками, что русский человек свыкся трудиться не столько движимый своей охотой к зажиточности, но исполняя наряд организующей воли Державы. Так что «командно-административная система» есть не прихоть на потеху нынешним острословам, но работающий костяк-остов, присущий Космосу России. Позвоночники Государства и Народа искривлены навстречу друг другу и образуют арку хозяйства у нас, которая тем и крепится, что оба устоя не самостоят колоннами, но падают друг на друга. Отсюда очевидно, что ложен расчет нынешних реформаторов России: распустить государственную организацию экономики в надежде, что русский человек враз воспламенится Эросом труда и станет рыночно вкалывать, вожделея жить, как американец. Ведь и среди планет Солнечной системы различны по величине годы обращения, и нелепо Юпитер России заставить крутиться с тою же скоростью, как Венера Франции или Марс Германии. Китай-Сатурн свою меру понимает и не спешит...

Все процессы и фазы истории в России медленнее должны бы протекать.

Итак, несовпадение шага Пространства и такта Времени — вечная судьба и трагедия России, но и закономерность ее истории. К тому же тут еще расходятся интересы Народа и Личности. Для индивида, чья жизнь короткомерна, кто «и жить торопится, и чувствовать спешит» (эпиграф к «Евгению Онегину» из П.Вяземского), западное склонение, ускорение — по душе: по мерке человека тот год...

Какие же последствия и особенности Русского Логоса проистекают из такого именно склада Космоса, Эроса и Психеи здесь? Русский Логос — функция этих четырех аргументов: Россия-Мать, Народ, Государство, Личность. У каждого из них — свое Слово и логика.

Россия есть рассеянное бытие-небытие, разреженное пространство с островками жизни. «Как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города» (Гоголь). Точка жизни — тире пустоты. Пунктир, а не сплошняк цивилизации: нет связи, дорог, посредства, слабость среднего сословия и среднего термина в силлогизме. «Умом Россию не понять» = рассудок (который работает в притирке опосредствования звено за звеном) теряется. Тут лучше работает образ, который может перепрыгивать через зияния в метафоре — переносе. Потому строгая философия невозможна в России, но она — на грани с художественной литературой или религией. Государство в России (как осуществляющее принцип Формы в ее аморфности), напротив, порождает и излучает жестко рассудочный Логос, догматический, и им обслуживается: формализм, бюрократия, начетничество синодального катехизиса и талмудизм марксистско-ленинской идеологии, культ рассудка и научности, План и Предопределение, неприятие Случая и Свободы воли. Как alter ego, «свое другое» Логоса Государства — Логос антиподной ему интеллигенции, что так же вестернизована, как и истеблишмент-аппарат, и по-ученически сидит у ног Запада, и боготворит Науку, Разум, логичность (Чернышевский, либералы, социалисты, марксисты, диссиденты, Сахаров, рыночники ныне, демократы...).

Ну а Народ русский, каков его Логос? Это — песня, поэзия, мат, блатной язык— и безмолвие. «Народ безмолвствует», «И лишь молчание понятно говорит» (В. Жуковский. «Невыразимое»).

В силовом поле этих трех сверхличных субстанций — субъектов русского бытия бьется Логос русской Личности: Пушкина, Достоевского, Федорова, Горького, Бердяева... — с «мукой понять непонятное» и «объять необъятное». Тут есть свои общие черты. Если формула логики Запада, Европы (еще с Аристотеля): это есть то («Сократ есть человек», «Некоторые лебеди белы»), то русский ум мыслит по формуле: не то, а... (что?)...

Нет, я не Байрон, я другой (Лермонтов).

Нет, не тебя так пылко я люблю (Лермонтов).

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем (Пушкин).

Не то, что мните вы, природа (Тютчев).

Не ветер бушует над бором (Некрасов).

Русский ум начинает с некоторого отрицания, отвержения (в отличие, например, от немецкого: отрицание — второй такт в триаде Гегеля, но начало развертывания мысли — «тезис» = положительное утверждение), и в качестве «тезиса = жертвы» берется некая готовая данность, с Запада, как правило, пришедшая («Байрон» у Лермонтова; те рассудочники, кто мнят, что природа «бездушный лик» — у Тютчева), или клише обыденного сознания... Оттолкнувшись в критике и так разогревшись на мысль, начинает уже шуровать наш ум в поиске положительного решения-ответа. Но это дело оказывается труднее, и долго ищется, и не находится чего-то четкого, а повисает в воздухе вопросом. Но сам поиск и его путь уже становятся ценностью и как бы ответом.

По этой же логике и «Война и мир»: не Наполеон, а Кутузов; и установка Достоевского: не Рим, социализм-атеизм, а... «народ-богоносец». Даже ракета недаром у нас изобретена. Ее принцип движения — самоотталкивание (= национальная самокритика): тоже «не то, а...», «от самой от себя у-бе-гу!...»

Мир удивляется, как это у нас критика и полемика такая жестокая и страстная между собой: западники и славянофилы, народники и марксисты, демократы и партократы... В промозглом космосе мати сырой земли, чтобы не свалиться на обломовский диван, на успенье в медвежью берлогу иль в запой («огневоду» принимая, как панацею от той же мати сырой земли), все средства хороши — в том числе и разогрев злости. Да и работяга русский когда хорошо работает? Когда разозлится, раззадорится...

Модель-схема Русского Космоса: — это «путь-дорога», «Русь-тройка», космодром в однонаправленную бесконечность. В формуле русской логики «не то, а...» этому соответствует многоточие, незавершенность. Она и ценность, по Бахтину: открытость, вопрошание, не сказанность ни о чем последнего слова. Русские шедевры — незавершенны: «Евгений Онегин», «Мертвые души», «Братья Карамазовы»... Есть начало — нет конца. Как и на советчине: есть начальники — и незавершенка (в строительстве). И задушевная мечта русская — начать все снова, жизнь — сначала! Разрушим — и построим наконец то, что надо! И не устаем — начинать!..

С точки же зрения Времени — задний ум тут крепок: очухиванье пост фактум. В силу несовпадения шага Времени с шагом Пространства (о чем выше) возникает в Логосе истерика биений и шараханий односторонних: сначала все почти полагают одно, затем уразумевают противоположное и проклинают первое... А медведь не успевает поворачиваться, и юркие иноземцы успевают схватить-попользоваться, пока-то русак расшевелится... Сейчас, правда, не затеяли ль из мамонта Союза, из медведя России понасечь два десятка собак?..

Напрашивается — сопоставить Россию и Америку. И та, и другая цивилизации искусственны: в России — наполовину, в США — целиком. Агентом строительства в России было прежде всего Государство, в Америке — индивид-трудяга, жадный на работу и заработок (то, что за работой, за горизонтом). В России первично Целое, а индивиды, граждане — его функции. В США первичны индивиды, множество самосделанных энергетических атомов, а уж из них собирается Целое. Государство — функция индивидов.

Пространством обширным оба Космоса схожи. Чувство незавершенности в России, «бесконечного простора»; в США — ощущение «открытых возможностей»: простор для деяния впереди, тяга. Но Россия границей, передвигая ее, тут же закрывала себя, чтоб внутри себя жить по своим мерам и потребам и ценностям, отличным от других миров, как монастырь, или как дамба плотины охраняет низину от затопления. В США тоже граница все отодвигалась на запад, пока не уперлись в Тихий океан, в четкий предел, и возникла обратная связь, отражение от предела. В России обратная связь слаба: лишь из центра и Государства импульсы, но не слышна реакция ни Природы, ни Народа, ни Личности, ни Жизни... А все шли, да и идут односторонние импульсы; и сейчас реформы — из схем и расчетов рассудка, не выверяя реакцией Бытия. И кажется: тут так можно было всегда. Согласие на долготерпение в Психее местной. Видны начала, а концов не сыщешь — и ответа нет (и ответственности: отвечать некому никогда), как Поэту — в «Эхе» Пушкина: «Тебе ж нет отзыва...» Потому Суд слаб (как рассудок тут слабо работает), и непонятны ценность и поприще Закона и Судебной власти. И верно: для их работы нужна определьность космоса и социума, чтоб было о что отражаться мерам, актам и предприятиям, а не беспредел — бесконечность и неслышимость отзвука.

Ну а главная разница — в ритмах Времени. Космос России — Север суровый присоединен к линии умеренных широт. Космос США — к линии умеренных широт присоединен Юг. Так что и вегетационный период роста в США почти круглый год, два-три урожая снимать можно, а в России от силы 5 месяцев. В США все темпы естественно скоры, да еще и искусственно ускорены — «ургией». У нас же естественно замедленны все процессы, а ускоряются-подстегиваются волей Державы, организатора трудов. На частной инициативе тут далеко не уедешь: ну как приватизировать тундру?

* * *

Тот образ России, что начертан штрихами на предыдущих страницах, — это опыт охватить и представить ту самую «энтелехию» = «целевую причину» или «идею-призвание» данного космо-исторического организма — России, то константное, что образует, заводит и действует в ней с начала до конца. Конца еще нет — слава Богу, но сдвиг картины, «портрета» произошел и идет. И то, что описано-изображено, — это, так сказать, «ветхий завет» России, и не начался ли ныне — ее «новый завет», и путь, и облик, и, соответственно, картина, образ мира, каким он видится вовне, и образ самой себя, самопознание: что я такое и какой мне быть и далее идти-развиваться?..

Очевидно, что кончился пространственный, экстенсивный тип развития России: когда она растекалась в доступную ширь и так решала задачи и нехватки чего: в податливом беспредельном просторе. Страна сузилась, свилась, и предстоит ей сосредоточиться и развиваться интенсивно: вглубь и внутрь и стоя на одном месте в пространстве, и уже более во Времени (за счет Труда, а не Природы) решать свои проблемы.

Но это — крутой поворот и шок, ибо нет к сему привычки, а вся тенденция и инерция — бесшабашная, вширь: «леса у нас немеряные!» и «раззудись, плечо, размахнись, рука!»... А теперь — присмиреть, рукам воли не давать (и ногам-сапогам воина и странника), но остановиться, призадуматься, перейти к существованию по уму, а не как прежде, когда «сила есть — ума не надо!» Силушка-то, переливаясь, за историю по жилушкам живчиком, не повытекла ли слишком — в самонадеянности?..

Да, Россия — как трагический герой в драме Истории: действительно прекрасный и одаренный (Эдип, Гамлет...), он в гордыне-«гюбрис» преступает положенную ему Судьбой меру — и терпит крушение в том виде, в каком был, — и призван к смирению и перейти к новому типу-принципу существования. Цивилизация России достигла своего пика, вершины, состояния «цветущей сложности» (термин Конст. Леонтьева) в XIX–XX веках — и сколько наплодоносила и прекрасного, и ужасного на жатве Истории! Мировой Дух (если по Гегелю) в своем шествии по планете на два века угнездился у нас, сопряг свои идеи на этой фазе с национальными, и вот не пошел ли дальше, покинув нас, а нам уже — доживать, как Греции после Эллады?.. Или — как после цивилизации Рима, империи, начать строить на том же месте новую цивилизацию — Италии? Тоже великую, но другую? Она — в преемственности к Риму, но все же итальянец — не римлянин. Как и «россиянин» после стадии «советского человека» — не «русский человек». Капитальные произошли преобразования в психике, ценностной шкале жизненных ориентиров.

И главное: люди сорваны с земли и стали горожанами, живут на 80 процентов подвешенными в воздухе, перерезаны вертикали, кормящие соки из земли, и кормятся на асфальте из магазина и импорта. Уже не самокормный (лишь на16 процентов) «на-род», но население из атомов, живущих, не зная и соседа, и без всякого коллективизма и «соборности», что были, когда жили общинами на земле «миром» сельским или хозяйством коллективным.

Когда наши нынешние историософы ищут Русскую Идею и подхватывают выкладки мыслителей XIX века или русского религиозно-философского ренессанса начала ХХ века — Достоевского, Соловьева, Федорова, Бердяева и др.,— так ведь те в своих построениях опирались на страну с 90 процентами земледельческого народа, корнево-почвенного, что и себя кормил, и умникам интеллигенции из дворян и разночинцев подавал корм и позволял им высшими вопросами Духа и Культуры заниматься и там творить. В таком векторе видя далее развитие России, Дмитрий Менделеев прогнозировал, что к середине ХХ века на территории России будет проживать 500 миллионов человек... Но в период советской цивилизации-индустриализации срезали вертикали и перекрыли все соки из земли и природы и жизни, занимались самоистреблением и свели почти на нет деторождение: самостоятельные женщины ныне закрыли свои лона... Главное богатство России— территория, земля лежит в пренебрежении и мерзости запустения: горожане отвернулись от сего естественного источника жизни — и страна вылетает в трубу.

И все же «свято место» России не может быть-остаться пусто. Что служит «гарантом» ее идентичности? Прежде всего — Космос Севера Евразии: природа, климат, времена года, когда полгода Россия — белая, «Святая Русь», пора «посиделок» задумчивости и духовного творчества, а полгода — страда труда физического... Мир по-русски двояк, двутактен: белая Русь, Зимняя сказка, когда дом мира чист и выбелен, и мы свиваемся в домы и постигаем «теплоту любовей, дружб и семей» (Маяковский). А летом у России — другое лицо: открываем забрало, рассыпаемся в открытый космос «солнцу и ветру навстречу», «на подвиг и труд» — страдный, усиленный — «успеть!» Все вместе — «навались, ребята, на ррраз!» «Эх, ухнем!..»

А второй «гарант» идентичности России — это Русский язык, Слово, Логос, традиция великой Культуры: ценить умную и интересную жизнь в духе пуще комфорта материального... На это мы обречены самою природою Севера Евразии, где всякое материальное изделие из-за холода и расстояний требует в трое-четверо более затрат энергии и труда, «издержек производства», нежели в странах с более умеренным и теплым климатом. Мы обречены на некоторую аскезу в веществе, зато на роскошество в духе и культуре: сам Бог — нам так велел: полгода зимы отвел на преимущественную жизнь во Психее и в Софии и в Логосе.

И все же «когда, как, почему свершилось это ужасное дело?» — после Совета в Филях размышляет Кутузов о том, что пришлось ему приказать отступление — и, значит, сдать Москву. В такой же интонации задаемся в начале Третьего тысячелетия вопросом: как так могло случиться, что России тысячелетняя цивилизация могла так, почти в одночасье, накрениться, поддаться разрухе и чуть ли не на краю погибели оказаться? Откуда такая вдруг беззащитность?

Усматриваю причину-червоточину — в структуре ее здания, с тремя агентами ее бытия и истории: Мать сыра земля — территория страны, Народ — Сын Матери Природины, и Государство, что Муж России как женщины и Отец Народу-Сыну. Россия — как бутерброд: нижний ломоть — земля-страна, природа, поверху покров аппарата Державы, а посреди кусок мяса — Жизни, человечинки слой — Народ, кто вечный мальчик и отрок, недоросль — недоразвившийся стать Мужчиной самостоящим, а все-то русского человека снизу и сверху прижимали-прикрывали и не допускали встать вертикально самоответственно за судьбу страны. И когда крышу Государства стали разваливать, русский человек оказался неопытен быть хозяином, растерян и беззащитен. И так-то мал населением-количеством русский народ, чтоб покрыть человечиной такую страну-махину, как Россия — Север Евразии, а тут еще и деторождаться почти перестал— без крыши Державы, на открытом ветру и морозе жестокого Рынка и бесчеловечной конкуренции — без тепла общинности-соборности. Привык жить в тепле Любови и патриархально-патерналистской заботе Хозяина. Психея-душа русского и советского человека совершенно не приспособлена стоять самостно на холоде-ветру равнины Севера, а лишь плечом к плечу еще как-то способно было сдюжить жизнь тут и производить.

Но и в Логосе русском слабости тоже причинны. Главное — незнание себя и доверчивость чужому уму: хвататься за готовый и играть по чужим правилам. Это свойственно как раз отрокам — наивность и неверие в себя, отчего легко сбить такого с пути — своего, которого он, может, и чует интуитивно, но не осознает, не знает. А умники русского народа: писатели, мыслители, политики — запоздали проделать сократову работу «познай самого себя» — и воспитать в этом знании и себя, и простой народ.

Не один уж раз впадала Россия в смутные времена — и выкарабкивалась обновленною — в новой ипостаси своей цивилизации. Так что будем уповать, что Бог (русский: никуда он не денется!) не выдаст, свинья не съест!.. Картина мира, излучаемая априорно из души русского человека, миролюбива и предполагает бытие благожелательным к человеку. Иван-дурак на печи, или Емеля тоже на печи, а она сама пойдет, — вот архетипические мифологемы: конечно, мороз снаружи, и там один в метельном поле не воин, но мать-земля — греет, да и сама работает. Мир не зовет к осторожности и борьбе, как атома-индивида в пустоте холодной, ориентированного на войну всех против всех — и потому деятелен и самосделанный и на труд ориентирован, но тут — «сама пойдет!» печь за водой и все сделает. Расчет на чудо и волшебство и благое недеяние, ожидание...

Наш разум ищет в Истории законы и предполагает необходимости, но История — большая чудесница и изобретательница непредсказуемого линейно. Так что еще бабушка надвое сказала, кому далее улыбнется? Тому, кто уповает на разум, или тому, кто на чудо?

«Отечественные записки» 2002, №3