Напечатать документ Послать нам письмо Сохранить документ Форумы сайта Вернуться к предыдущей
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу
Дискуссии - Публицистика

Л.А. Гореликов
Идейный код «русской нации» в исторической судьбе российского социума. Часть 2

Oб авторе

«Но кто поймет бесцельный путь? Кого

Мне убедить, что и в судьбе бродяжьей —

Не меньший труд, чем труд на полосе?

Ведь тут, в России, в путь влекомы все

Других забот нерасторжимой пряжей».

Даниил Андреев.


Часть 2. Созидательные черты «русской идеи» в историческом становлении российского социума


Чтобы понять коренной смысл русской идеи, надо постичь главные нравственные ориентиры общероссийской исторической практики – уяснить, откуда и куда мы идем, какие ценности определяли основные этапы нашего исторического движения. Для начала, надо подчеркнуть, что всякий значительный отрезок российской истории определялся особым идейным настроем сознательных усилий русского народа. Ключевым событием в формировании единства общероссийского исторического пространства стало легендарное призвание в 862 году восточно-славянскими и прибалтийско-финскими племенами на княжение родовых вождей «варягов руси». «В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: "Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву". И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, - вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами". И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, - на Белоозере, а третий, Трувор, - в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля» (Повесть временных лет). Из текста летописи видно, что главным мотивом поведения наших предков в деле образования «русского государства» стало их стремление к утверждению нравственной основой собственных действий «правдолюбия», «добронравия», разумного правопорядка совместной жизни.

По-разному оценивают это событие русские философы. Николай Бердяев видит в нем проявление женской слабости русской души, не способной к самоорганизации в общении с другими народами. «В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления русской землей, так как «земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет». Как характерно это для роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия – земля покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении государственной власти – так характерна для русского народа и для русской истории. Нет пределов смиренному терпению многострадального русского народа. Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной, какого-то немецкого владычества» (Бердяев Н. А. Русская идея. Судьба России. − М., 1997 229–230). Владимир Соловьев, напротив, усматривает здесь не проявление слепой покорности, а претворение высших потенциалов свободного духа наших предков, отвергших стихийную волю во имя укрепления гражданского разума, «когда наши предки, видя недостаточность туземных элементов для организации общественного порядка, по своей доброй воле и по зрелом размышлении призвали к власти скандинавских князей, сказав им достопамятные слова: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами»» (Соловьев В. С. Русская идея // Сочинения в двух томах. − Т. 2. − М., 1989. – С. 219-246. – с. 224–225).

Думается, что оба мыслителя, по большому счету, правы в оценке данного события, так как в каждом народном характере присутствуют черты как героизма, так и сервилизма. Но в русской истории эта двойственность народного духа носит наиболее острый, загадочный для разума характер. Одно можно твердо утверждать, что идея «гражданского мира», разумного «правопорядка», основанного на коллективном договоре о правилах совместной жизни разных родов и племен, определила исходное нравственное начало формирования российской государственности, утвердила «добронравие» качественной мерой сознательных коллективных действий россиян.

Новым обдуманным шагом наших предков по укреплению идейных оснований разумно организованной жизни стал их выбор в 988 году христианской веры в качестве своего главного религиозного канона в стремлении к сознательному претворению высшего совершенства божьего мира. «Ходили в Болгарию, смотрели, как они молятся в храме, то есть в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как безумный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали - на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, - знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать» (Повесть временных лет). Таким образом, красота греческого богослужения стала для русских людей свидетельством высшего состояния человеческой души, наметив новый «идеальный» ориентир их нравственного поведения в осуществлении разумных усилий коллективной воли. В этом восхищении «красотой» греческого общения с Богом русский разум искал полноты самореализации собственного существа, которой он не нашел ни в иудаизме, ни в магометанстве, ни в римском богослужении: дух «свободы» стал вторым нравственным регулятивом русской души после идеи «гражданского мира», нравственного «согласия», разумного «порядка» в организации коллективной жизни. Если «добронравие» обозначило нравственный «минимум» в разумном устройстве русской жизни, то «красота» установила конечный «максимум» ее претворения в действительности.

Нашествие монголов 1237-1240 годов разрушило древнерусское государство, показав русским людям недостаточность ресурсов гражданского «добронравия» и «художественного» влечения к мировой гармонии в борьбе с внешними завоевателями, в защите своей независимости. Тяготы монгольского ига потребовали от русского народа максимальной духовной сплоченности для избавления от рабской неволи, приучили его к героической самоотверженности в борьбе за свою самостоятельность в мировом сообществе. В условиях подневольной жизни важнейшую роль в духовной консолидации русского народа сыграла православная церковь с ее идеологией христианской жертвенности во имя рода человеческого, воспитавшей в русских людях аскетическую решимость в утверждении нравственного идеала, приучившей их к духовному единению и взаимопомощи, укоренившей в их сердцах преданность своей социальной традиции и укрепившей русскую волю в борьбе с внешними врагами.

Идея «коллективного спасения» от вражеской неволи на основе нравственной «сплоченности» людских масс стала новым идейным ориентиром в развитии русского самосознания, определившим историческое рождение Московской Руси, сложившейся в качестве централизованного государства при Иване III и отстоявшей в 1480 году свою политическую независимость в противостоянии золотоордынским войскам хана Ахмата на реке Угре. Концептуальное обоснование ведущей роли православной церкви в нравственном возвышении Московского царства как всемирном средоточии православной веры было дано в 1524 году старцем псковского Спасо-Елеазарова монастыря Филофеем в послании Великому князю Московскому Василию III Ивановичу. В данном послании старец формулирует религиозно-политическую доктрину «Москва – третий Рим», утверждавшую правопреемство Москвы как центра истинного христианства от латинского Рима и греческого Константинополя. Согласно его рассуждениям, два прежних Рима пали, отвергнув истину православия в ереси католицизма и униатства, и лишь третий, московский Рим православной веры стоит, а четвертому уже не быть. Следовательно, именно Московская держава выступает ныне историческим центром высшей истины христианского вероучения о любви как созидательной сути бытия, утверждает дух всемирного, соборного «братства» в отношениях между людьми. «Церкви старого Рима, - убеждает Филофей московского царя, - пали из-за неверия Аполлинариевой ереси; двери церквей второго Рима, города Константинополя, внуки Агари секирами рассекли. Теперь же это— третьего нового Рима, державного твоего царства святая соборная апостольская церковь, которая до края вселенной православной христианской верой по всей земле сильней солнца светится. Пусть знает твоя держава, благочестивый царь, что все царства православной христианской веры сошлись в одно твое царство: один ты во всей поднебесной христианам царь». Однако социальные потрясения Московского царства в XVII веке показали ограниченный характер этой религиозно-политической доктрины русской исторической судьбы.

Церковный раскол русской веры во второй половине XVII столетия привел к ослаблению православно-церковной традиции в управлении российским обществом и содействовал его радикальному реформированию Петром Первым в духе европейского просвещенного абсолютизма. Социальным итогом кардинального обновления российского общества стало провозглашение России в 1721 году империей с принятием по прошению сенаторов русским царем Петром I титулов Императора Всероссийского и Отца Отечества: не православная церковь как заботливая «духовная мать» исторического детства русского народа, а император как строгий, но любящий мудрый наставник берет на себя заботу о его дальнейшем гражданском возмужании. Символическим актом коренного нравственного перестроения российского государства стал перенос столичного центра из Москвы в Санкт-Петербург.

Но одного лишь административного решения о верховенстве светской власти над духовной, как показало народное восстание во главе с Пугачевым и вооруженное выступление декабристов против крепостного права и самодержавия, было недостаточно для нравственного единения социальных сил в укреплении гражданского добронравия в российском обществе, для нравственного оправдания сложившегося абсолютистско-монархического социального строя Российской империи. Таким разумным оправданием российской исторической практики стала «теория официальной народности», сформулированная министром просвещения в имперском правительстве царя Николая I графом C.C.Уваровым. «Общая наша обязанность состоит в том, - подчеркивал он в циркуляре о вступлении в должность от 21 марта 1833 года, - чтобы народное образование, согласно с Высочайшим намерением Августейшего монарха, совершалось в соединенном духе Православия, Самодержавия и народности». Эти три идеи стали нравственным ответом русского самосознания на призывы Великой Французской буржуазной революции к «свободе, равенству, братству». Если жизнь Киевской Руси руководствовалась идеей красоты как созидательным ликом народной Свободы, а Московская Русь, исповедуя дух христианской «соборности», сплачивала русский люд идеологией самотверженной взаимной любви, призывала русский народ к утверждения духовного Братства на земле, то Петербургская Россия, направляя действия граждан логикой самодержавного ума императора, приобщая их к требованиям всеобщего закона, к реализации единой общегосударственной цели, формировала россиян как представителей гражданской нации, приближала их к утверждению своего гражданского Равенства.

Петербургская эпоха российской истории, признавая духовную преемственность с прежними этапами Киевской Руси и Московского царства, в то же время возвысила над их жизненными ориентирами в лице "народности" и "церковности" как идеальными символами "региональности" и "всемирности" нравственные приоритеты «самодержавного» разума как генеральной силы в целенаправленном обустройстве социальной реальности. Если идея народной «свободы» Киевской Руси пестовала в русском народе дух прошлого, а идея соборного «братства» Московской Руси укрепляла в русских сердцах веру в светлое будущее, то идея «самодержавия» подчиняла русскую волю разумным требованиям в укреплении настоящего. Этот «конструктивный» настрой общества получил практическое выражение в великодержавной политике Российской империи как самобытной социальной системы, способной к саморазвитию своей исторической целостности в единстве всеобщих и особенных нравственных сил и связавшей в одно социальное целое гигантские пространства Европы, Азии и Америки. Идея «самодержавия» пробуждала в общественном сознании дух самодостаточности, национально-государственного самоопределения, автономного развития на основе системно-правовой регламентации социальных функций людей как важнейшего средства консолидации их усилий в достижении общенациональных целей, в разрешении государственных проблем. Петербург и представляет собой архитектурный символ разграфлённой жизнедеятельности гигантской канцелярии, возникшей из небытия по циркуляру начальствующего лица лишь в силу социальной необходимости, для выполнения сугубо "искусственных" функций государственного строительства.

Таким образом, к середине XIХ столетия общая линия исторического развития российского социума была обозначена идеями гражданского «добронравия», народной «свободы», духовного «братства», державного «правопорядка». Однако культ бюрократической исполнительности, характерный для императорской России, гипертрофированная регламентация общественной жизни, жёсткая зависимость деятельности народных масс от властных полномочий административных органов сковывали творческие способности людей усредняющим стереотипом, превращая в итоге государство в тюремного надзирателя за своими гражданами, противопоставляя во взаимном антагонизме официальные структуры правителей и гражданский массив исполнителей канцелярских повелений. Для устранения этого нравственного раскола российского общества необходима была максимальная концентрация его интеллектуальных ресурсов в виде современного научно-философского разума, нацеленного на постижение обективной действительности как единого целого и осмысление общественной жизни как саморазвивающейся социальной реальности. Возникшая в годы Российской империи самостоятельная научно-философская мысль, получила полноценное развитие в XIX веке, дав русским людям понимание их основных творческих потенциалов, указав на необходимость преодоления традиционного уклада общественной жизни и перехода государственной политики от консервативной идеологии к задачам созидательного обновления общественной практики на основе рационального проектирования модели будущего, путем научно-философской реконструкции исторического процесса.



Л.А. Гореликов, Идейный код «русской нации» в исторической судьбе российского социума. Часть 2 // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.20858, 17.07.2015

[Обсуждение на форуме «Публицистика»]

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru