«Бывает нечто, о чем говорят:
смотри, вот это новое;
но это было уже в веках,
бывших прежде нас»
(Еккл. 1, 10).

Главной особенностью современной эпохи является «антропологический кризис», заявивший о себе угрозой самоуничтожения цивилизации в результате природно-технологических, социально-политических или духовно-нравственных катаклизмов. Сегодня коллективный разум человечества становится все более зыбкой реальностью в управлении общественной жизнью, все менее надежным наставником людей в проектировании социального будущего, в претворении прочных оснований глобального социума. Современный общественный разум страдает фрагментарностью воззрений и локальностью представлений, в осмыслении явлений действительности руководствуется внешней зависимостью, он механистичен, искусственен, лишен внутренней целостности – и потому не может постичь внутреннюю логику жизненных процессов ни в природе, ни в обществе. Глобальные антагонизмы нашего времени наглядно показывают человечеству ложность нынешних путей его развития и требуют от него коренного переформатирования общественного сознания на основе идеи универсальной целостности бытия. Действительность глобальной целостности в структурах бытия реализуется как внутреннее единство явлений окружающего мира, живущего по законам гармонии, а не борьбы противоположностей, согласия, а не насилия, убеждения, а не принуждения, сотрудничества, а не конкуренции, мира, а не войны. Дух взаимопонимания должен определять нашу мысль и направлять ее к созиданию, а не к разрушению бытия, к совершенству целого, а не к культу частного.

Созидательная сила целостного бытия рождается изнутри, а не приходит извне. Поэтому, чтобы познать целостность внешнего мира, человек должен прежде постичь цельность самого себя, как в личном измерении, так и социальном, этнокультурном, родовом. Из признания целостным разумом внутренних причин происходящих событий рождается главное требование современной культуры – познай самого себя, стань вполне разумным! На фоне современных глобальных угроз будущему человечества этот призыв разума становится категорическим императивом нашего времени, обращенным ко всем людям, всем народам и каждому индивиду. Чтобы сохранить себя в глобальном мире и обрести достойное будущее, каждый человек должен стать философом, проникнуться вечным смыслом бытия. Полное осознание человеком самого себя приходит лишь на фоне осмысления исторических традиций своего народа, в контексте понимания своей национальной культуры.

Задача определения разумных ориентиров социальной практики крайне остро стоит сегодня перед российским обществом, отвергшим в военных и революционных потрясениях ХХ века исторический опыт сначала царской, а потом и советской России. Необходимо восстановить целостность самосознания российского общества в единстве эмоциональных переживаний чувственного опыта, теоретического умозрения интеллекта и практического характера рассудка, возродить взаимопонимание между главными субъектами социальной жизни – народом, интеллигенцией и государственной властью.

В период социального кризиса и истощения здравого смысла наше мышление волей-неволей вынуждено вернуться к истокам, обратиться к наиболее простым и очевидным фактам совместного бытия, чтобы по их очертаниям наметить наиболее перспективное направление дальнейшего развития коллективной практики. Осмысленная жизнь человека начинается с вопросов, посредством которых мы устанавливаем необходимую связь с наличной действительностью, с реалиями настоящей жизни. Для русской жизни такими коренными вопросами оказались три проблемы – «Что делать?», «Кто виноват?» и «Кто мы?». Однако первый вопрос, согласно оценке В.С.Соловьева, явно говорит о безумии вопрошающего, так как характер дела всегда очевиден для здравого ума, ибо дело есть не что иное, как здоровая, цельная жизнь. «Представьте себе толпу людей, слепых, глухих, увечных, бесноватых, и вдруг из этой толпы раздается вопрос: что делать? Единственный разумный здесь ответ: ищите исцеления; пока вы не исцелитесь, для вас нет дел, а пока вы выдаете себя за здоровых, для вас нет исцеления» [9: 311]. Поэтому действительное начало русского разума обозначается лишь во втором вопросе – Кто виноват в наших страданиях? Но в этом начале наш разум еще лишен созидательной силы и лишь стремится освободиться от внешней зависимости, пытается устранить причины своей деформации. Творческая способность русского ума раскрывается лишь в третьем вопросе нашей жизни – Кто же мы в этом мире? В чем состоит идеальный смысл исторического существования Русского мира, современной России?

В истории отечественной культуры потребность в разумном оправдании российской действительности стала достоянием мысли широких кругов российского образованного общества в первой половине ХIХ века благодаря философическим посланиям П.Я.Чаадаева, представившим действительный дух философского разума России как программы ее духовного самоопределения. Можно сказать, что «русская философия» – это «идеальная» концепция русской жизни, интеллектуальная проекция первооснов русского мира: российский мыслитель становится «русским философом» лишь тогда, когда своей любовью к мудрости утверждает Правду Русской Земли. Поэтому всякий подлинно русский философ считает своим гражданским и профессиональным долгом дать собственную оценку российской действительности, высказать свое понимание исторических задач России.

В.С.Соловьев, обобщая главные мысли ХIХ века, видит смысл существования России в утверждении русским народом новой идеи в жизни всего человечества. Поскольку высшее единство всемирной истории собрано в религиозном опыте, постольку «национальная идея» России, считает мыслитель, должна быть наполнена религиозным смыслом, корениться в вечном замысле Бога: «Ибо идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что бог думает о ней в вечности» [8: 220]. Истинная национальная идея народов «есть не что иное как образ их бытия в вечной мысли бога» [8: 228].

Следуя духу христианской идеи о единстве бога и человека, нужно признать, что «высший смысл» жизни народов не скрывается от человеческого разумения в потустороннем мире, а управляет земным бытием людей как всеобщий закон их исторической практики, как генеральная цель их совместных действий. Земной проекцией этой конечной цели высшего Ума становится практический разум народных масс, сконцентрированный в «национальной идее» и определяющий единство их коллективной воли. Целостный потенциал практической деятельности людей обозначается одухотворенной жизнью этнического сообщества, представляющего внутреннее, душевное родство индивида и коллектива. «По существенному своему значению, – подчеркивает В.С.Соловьев духовные основы этнической, постоянной совместной жизни людей, – общество не есть внешний предел личности, а ее внутреннее восполнение, и относительно множественности единичных лиц общество не есть их арифметическая сумма или механический агрегат, а нераздельная целость общей жизни, отчасти уже осуществленной в прошедшем и сохраняемой через пребывающее общественное предание, отчасти осуществляемой в настоящем посредством общественных служений и, наконец, предваряющей в лучшем сознании общественного идеала свое будущее совершенное осуществление» [7: 284]. Этнос – это естественноисторическая общность людей, связанных между собой единством исторической судьбы, происхождения, узами родства, общностью совместного хозяйства и территории проживания, языка, обычаев и традиций, верований и ритуалов. Высшей формой существования этнического сообщества является нация как продукт сознательного культивирования людьми совместной жизни на основе развитого общественного идеала, путем самоопределения своей «национальной идеи». «Нация» представляет собой естественноисторическую общность людей, обладающих внутренним духовным единством и целенаправленно развивающих в совместной практической деятельности свою родовую особенность, сознательно утверждающих свою коллективную самобытность в мировом сообществе.

Сущностное сопряжение в деятельности людских масс небесного и земного, вселенского и национального потенциалов получает претворение в исторических судьбах народов. Действительный облик «русской идеи» воплощен в русской истории. Чтобы постичь сокровенный смысл русской идеи, надо осмыслить общий характер русской исторической практики – понять, откуда и куда мы идем. «Великое историческое призвание России, от которого только получают значение и ее ближайшие задачи, есть, − по убеждению В.С.Соловьева, − призвание религиозное в высшем смысле этого слова. Только когда воля и ум людей вступят в общение с вечно и истинно-сущим, тогда только получат свое положительное значение и цену все частные формы и элементы жизни и знания, все они будут необходимыми органами или посредствами одной цельной жизни» [10: 173].

Наиболее общей закономерностью естественного хода исторических событий является циклическое развитие природного существа в противоположных процессах возрастания и убывания его органической целостности. В этом плане общая линия жизни России прорисовывается как замкнутый цикл роста и увядания социальной системы, укрепления и ослабления ее внутреннего единства. Процесс восхождения России к мировому величию разворачивается на трех исторической стадиях: Киевской Руси, Московской и Российской империи − как юности, молодости и зрелости общественного организма. Киевская эпоха оформляет эмоциональный облик древнерусской народности, оттачивает ее темперамент. Московский период воспитывает в русском народе терпение и упорство, укрепляет православной верой соборный настрой русской души, закаляет христианской идеей самопожертвования национальный характер, возвышает народную волю к всемирным свершениям. Петербургский этап российской истории совершенствует рационально-правовые устои общественной жизни. Народность, Православие и Самодержавие или, в современной терминологии, «национальность», «соборность», «державность» – таковы идейные основания исторического возвышения русского этноса к мировому величию. Киев, Москва и Петербург и являют собой зримые образы национальной идеи Русского мира – его чувства, волю и интеллект.

Переломным событием в исторической судьбе России – как общего социально-политического творения исторических усилий русских, белорусов и украинцев в союзе с другими евразийскими народами – стало поражение в Крымской войне от объединенных сил Британской, Французской и Османской империй. После этого Россия входит в эпоху старческого ослабления и духовного разложения, в период телесного и нравственного распада. В своем угасании она вновь проходит те же три этапа, но в обратном порядке − и с отрицательным результатом подрыва собственных идейных оснований. Первыми ломаются самодержавные устои государственного разума, окончательно поверженные революционным напором февраля-октября 1917 года. На советском этапе новейшей российской истории воинствующий атеизм коммунистической власти подрывает сакральные основы православно-соборного, коллективистского духа народной воли, окончательно порушенные разгулом либерально-демократической революции осенью 1991 года. Ныне – на фоне постсоветской бюрократической канонизации итогов «дикой приватизации» бывшего общественного достояния – разворачивается «глобальная культурная революция», призванная переформатировать жертвенно-героическую, православно-братскую ментальность народов русского мира в духе мещанского эгоизма и потребительства, заглушить «естественный» эмоциональный пульс русской души, искоренить «художественно-эстетический» пафос ее темперамента, подавить «искренний», возвышенный настрой русской духовности.

Вместе с разложением высших потенциалов русской жизни теряют первостепенную значимость и публичные центры их общенационального культивирования, то есть Петербург как интеллектуальная столица русского мира и Москва как столица его «православной соборности». Если в начале ХХ века «северная столица» не смогла отстоять свои державные ценности, то в конце прошлого столетия Москва добровольно сложила с себя бремя «нравственной столицы» русских земель, отказалась от «патернализма», моральной ответственности за провинции, и перестроила свои отношения с регионами на основе юридической дифференциации прав метрополии и колоний. Сегодня многоликая, «сто-личная» Москва уже не собирает вокруг себя народные массы русского мира, не ведет их за собой по пути нравственного совершенствования, а лишь управляет ими как внешняя сила: она стала бюрократическим центром власти, прагматического расчета в получении прибыли, в управлении финансовыми потоками, разорвав духовные узы с российскими регионами и их населением. В постсоветское время «животно-пищевые» инстинкты, торгово-рыночные процессы «социальной физиологии» подавили нравственные традиции общества, заглушили художественно-эстетические чувства прежней Москвы.

Таким образом, единственной духовной опорой современной России остается очень зыбкий психологический настрой русской нации, взращенный естественным чувством красоты, некогда ставшей главным внутренним мотивом русского выбора религиозной веры. Но и эта духовная склонность русского мира разрушается сегодня «художественным» беспределом финансовых дирижеров отечественного шоу-бизнеса с помощью перманентного глобального сетевого вещания. К тому же и Киев, якобы ответственный (как первая столица русской державы) за единение братских восточнославянских народов, оказался на деле ярым сторонником радикального раздела «отчего дома», подтвердив твердость выбора иного пути в мире не столь давней «оранжевой революцией» и нынешними потугами к вхождению в объединенную Европу.

Что же нас ждет впереди, что может спасти Россию от окончательного провала в историческое небытие? Возможность «спасения» как самосохранения людьми собственного существа кроется в единстве их деятельных способностей, концентрируется в целостном понимании бытия, раскрывается в целенаправленном претворении народом своей идеальной сути. «Во всех этих определениях, – обозначает Аристотель внутренний корень бытия, – содержится мысль о первой способности. Далее, эти способности означают способности либо вообще делать или претерпевать, либо делать или претерпевать надлежащим образом (курсив наш – Л.Г.)» [1: 235]. В понимании Аристотеля, «суть бытия каждой вещи означает то, что эта вещь есть сама по себе» [1: 191]. Гуманистическая трактовка общественной жизни как реализации разумной сути человека усматривает главную причину народных бедствий в ложных, перевернутых представлениях людей о мире и своем месте в нем, в подмене внутренних оснований внешними факторами, когда воля народов в погоне за иллюзорными благами оборачивается против них самих и становится силой их самоуничтожения. «Сущим называется, с одной стороны, то, что существует как привходящее, с другой – то, что существует само по себе…. Далее, «бытие» и «есть» означают, что нечто истинно, а «небытие» – что оно не истинно, а ложно, одинаково при утверждении и отрицании» [1: 155–156]. Первопричиной русских бед является непоследовательность наших действий, разногласие наших мыслей, их зависимость от внешних сил, лишающих российскую действительность внутренней прочности. Высший принцип бытия, выражающий способность вещей к самосохранению, есть требование непротиворечивости, внутреннего единства их существа: «А именно: невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении… Поэтому все, кто приводит доказательство, сводят его к этому положению как последнему: ведь по природе оно начало даже для всех других аксиом» [1: 125].

В XIX веке коренные противоречия российской действительности были представлены в обнаженном виде переломным событием русской истории – поражением в Крымской войне, обозначившей столкновение России с наиболее мощными державами Запада и Востока. В своем существовании между Западом и Востоком Россия оказалась излишним «третьим фактором» всемирной истории, чуждым для обеих крайностей, – и по закону «исключения третьего» подверглась их совместному удару с целью устранения ее «неразумного» существа с мировой арены. В этом столкновении для всех открылся внутренний изъян русского мира – противоречие между всесилием Власти и бесправием народа, нравственный раскол российского общества на европейский, рассудочно-канцелярский характер государственной власти и восточный, традиционный быт народной массы. Символическими ликами этих двух миров и выступают Москва и Петербург – азиатское и европейское, провинциально-народное и всемирно-бюрократическое средоточие российской действительности. Такой культурологический разлом русского мира и стал причиной крушения императорской России.

Дальнейшая история России разворачивается как дивергенция ее культурологических оснований, как стремление общества претворить свое будущее на более однородной идейной основе – либо за счет культивирования восточного традиционализма и ограничения западного интеллектуализма, либо путем изживания своих исторических традиций и возвышения западного индивидуализма. Если в начале ХХ века большевистские творцы «коммунистического проекта» модернизировали пути из Европы в Азию, то на исходе столетия усилиями либерал-демократов обновлена была магистраль из Азии в Европу. В советскую эпоху трудового героизма господствовал провинциальный дух московского национального быта, тогда как в постсоветскую либеральную эпоху безудержного космополитизма обожествляется священный лик мировой бюрократии: центр власти сегодня вновь сдвигается на северо-запад – и европейский, холодный чиновный Петербург все более подавляет тишиной своего канцелярского регламента будничную разноголосицу азиатской Москвы.

Гибельность для России обеих этих стратегий исторической жизни восточнославянского этноса засвидетельствована сегодня территориальным усыханием русского мира, старением и вымиранием населения, деградацией нравственных устоев общества, погрязшего в коррупции и массовой преступности. Чтобы увидеть общий «итог» наших метаний между Западом и Востоком, между безбрежной свободой и полнейшим бесправием, надо просто внимательнее вглядеться в седое прошлое русского мира. Наше ближайшее будущее проистекает из давнего русского прошлого: оно представлено, во-первых, смутной эпохой Киевской Руси с ее героическими подвигами, братоубийственными раздорами и предательствами, завершившимися монгольским погромом, а во-вторых, еще более «темными временами» хазарского плена, когда восточные славяне были несвободны и платили дань правителям Хазарского каганата. Первый действительно киевский князь Святослав разрушил это царство духовного рабства и дал народам восточной Европы возможность самим творить свою судьбу. Сегодня мировой Кагал стремится вновь утвердить свою власть над Русью, заставляя ее народы забыть свое великое прошлое, отказаться от заветов предков, разорвать духовные узы братства как высшего завета Древней Руси.

Спасение народов русского мира от ужасов собственного безумия состоит в самоидентификации своего творческого начала, в самоопределении конечного смысла, идейного замысла всей своей исторической жизни. Где же хранится творческий дух, жизненная сила русской земли, способная утвердить разумный образ грядущей России, способная освободить весь русский мир от власти темных сил, от угрозы нового духовного рабства? Русский народ ждет своего Спасителя – истинного наследника русского дела, верного хранителя духовных заветов древней Руси.

Полнейшее равнодушие Киева к русской судьбе, отторжение им «русской идеи» говорит о том, что «матерью городов русских» он стал не по собственной воле, а скорее по недоразумению. Ведь подлинными зачинщиками объединения восточных славян в единое государство были новгородцы, призвавшие к себе варяжских воителей и поддержавшие их в борьбе за присоединение южных земель. Для укрепления власти новгородских князей на южных окраинах и была перенесена их ставка из Великого Новгорода в Киев. Князь Святослав намеревался продвинуть свою ставку еще южнее – на территорию Болгарии. Христианизация Руси стала идеологическим ответом Византии по нейтрализации русского давления на ее земли. Поспешная «христианизация» и обусловила религиозное возвышение Киева над Великом Новгородом − как новой столицы христианской державы над ее прежним языческим центром.

Современная действительность расставляет все по своим местам и указывает на древний Новгород как на истинное начало русского мира, главный корень русской национальной идеи. Великий Новгород – это и есть живое воплощение русской идеи, а вся тысячелетняя история России являет собой лишь реализацию новгородского исторического эксперимента. Поэтому сегодняшние поражения русской идеи в историческом споре с другими национальными программами означают крушение новгородского проекта в объединении восточнославянского мира. Для исправления ситуации Великий Новгород должен вновь осознать свое историческое призвание и уяснить вселенскую суть своего дела. Сегодня русский народ должен переосмыслить свою православную веру, принять христианскую идею уже не по принуждению, а вполне осознанно, оправдать ее с позиции разума, как исторического, так и теоретического. По мнению Владимира Соловьева, России предстоит «принять второе крещение духом истины и огнем любви» [6: 236]. За относительными значениями русской идеи, воплощенными в исторических образах народности, соборности и державности, надо будет увидеть их вечный смысл, найти их безусловное основание, определить истинное лицо русского духа.

Ключевым событием в формировании единства общерусского исторического пространства, в утверждении единой восточнославянской державы стало легендарное призвание древними новгородцами на княжение варяжских братьев-воителей – Рюрика, Трувора и Синеуса. «В лѣто 6370 [862]. <…> Идоша за море к Варягомъ к Руси, – сіце бо звахуть ты Варягы Русь, яко се друзии зовутся Свее, друзии же Урмани, Аньгляне, инии Готе, – тако и си. Ркоша Русь Чюдь, Словенѣ, Кривичи и Всь: «земля наша велика и обилна, а наряда въ ней нѣтъ; да поидете княжить и володѣть нами». И изъбрашася трие брата с роды своими, и пояша по собѣ всю Русь, и придоша къ Словѣномъ пѣрвѣе и срубиша городъ Ладогу, и сѣде старѣйший в Ладозѣ Рюрикъ, а другий Синеусъ на Бѣлѣозерѣ, а третѣй Труворъ въ Изборьсцѣ. И отъ тѣхъ Варягъ прозвася Руская земля» [6: 28–29]. По-разному оценивают это событие русские философы. Бердяев видит в нем проявление женской слабости русской души, не способной к самоопределению в мире: «В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления русской землей, так как «земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет». Как характерно это для роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия – земля покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении государственной власти – так характерна для русского народа и для русской истории. Нет пределов смиренному терпению многострадального русского народа. Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной, какого-то немецкого владычества» [2: 229–230]. В.С.Соловьев, напротив, видит здесь не проявление рабской покорности, а претворение высших потенциалов свободного духа новгородцев, отвергших стихийную волю во имя гражданского мира, «когда наши предки, видя недостаточность туземных элементов для организации общественного порядка, по своей доброй воле и по зрелом размышлении призвали к власти скандинавских князей, сказав им достопамятные слова: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами»» [8: 224–225].

Думается, что оба мыслителя, по большому счету, правы в оценке данного события, так как в каждом народном характере присутствуют черты и героизма, и сервилизма – как самовольности, так и подневольности в осуществлении исторического курса. Но в русской истории эта двойственность, амбивалентность народного духа носит наиболее антиномичный, необъяснимый, загадочный для разума характер. В контексте равномощности в русской ментальности потенциалов креативности и реактивности познающий разум вынужден ограничить свою роль в осмыслении действительности реконструкцией двух моделей вероятного развития событий под влиянием той или иной возможности. Эти две линии жизни России можно охарактеризовать как оптимистическую и реалистическую, возвышенную и приземленную концепции русской исторической судьбы.

Оптимистический взгляд В.С.Соловьева на начало русской истории представляется более перспективным для будущего России и более соответствующим вечевой вольности древнего Новгорода, призвавшего варягов не от бессилия, а по причине буйного нрава. Сегодня свободный дух новгородской воли должен вновь оплодотворить необъятную ширь русской земли, возродить духовное единство русского мира. Полнота свободы, реализованная новгородцами в самоотрицании стихийной вольности, означает максимальную поляризованность деятельных возможностей русской души. Пределом этих возможностей является противоположность духа и тела: в душах новгородцев постоянно борются влечения к полноте как телесной, так и духовной жизни. В этом противоборстве Великий Новгород являет собой действительную суть не только русской, но и всечеловеческой жизни. На таком предельно широком основании и выстраивается вся история России – ее необъятное телесное прошлое и, возможно, столь же безбрежное одухотворенное будущее.

Вся суть нашей тысячелетней истории связана с максимальным развитием материальных начал жизни, для которых духовная сторона служила лишь вспомогательным средством существования. Культивирование телесных потенциалов народной жизни проявилось в особом почитании ратного дела, в воспевании воинского долга и солдатской доблести как наиболее заметных проявлений духовной стойкости и физической мощи людей. Самым явным свидетельством материального настроя русской души стал культ Земли. Помимо художественных образов, связанных с поклонением Земле как матери-кормилице русского народа, ради которой всякий русский без остатка должен отдать все силы и жизнь, сама действительность преподносит пространственное раздолье «русской земли» как главную ценность русского мира. «Чтобы заставить себя заметить, − отмечает П.Я.Чаадаев, − нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера» [11: 32]. В русском мировосприятии не русский народ пользуется землей ради собственной выгоды, но русская земля владеет русской душой во имя претворения божьей правды, ради Святой Руси. Поэтому Землю нельзя продавать, ибо в ней хранится жизненная сила русского народа, ибо она полита потом и кровью своих сынов и защитников. Религиозный культ Земли стал важнейшей чертой народного православия, получив олицетворение в образе Богородицы: Земля – это сокровенная правда русской религиозности, истинная церковь русского духа. Земля – это и есть внешний лик («особенная стать») Русской идеи.

Однако приземленная стратегия русской исторической деятельности оказалась бессильной перед интеллектуальным напором современной техногенной цивилизации, впервые показавшей России свою военную мощь в Севастопольском погроме. «Система правительственного материализма, − напоминает В.С.Соловьев, − опиравшаяся исключительно на грубую силу оружия и не ставившая ни во что моральное могущество мысли, …привела уже нас однажды к севастопольскому разгрому» [8: 235]. Осознание внутренней слабости прошлой идеологии русской жизни заставляет русских людей направить усилия на всемерное развитие духовного потенциала общества, то есть посвятить свою жизнь интеллектуальному творчеству. «Вся история нового общества, − подчеркивает П.Я.Чаадаев, − происходит на почве убеждений. Значит, это настоящее воспитание. Утвержденное с самого начала на этой основе, новое общество двигалось вперед лишь под влиянием мысли» [11: 36].

Чтобы отстоять свою самобытность в современном мире, Россия должна перейти от материалистической стратегии исторической деятельности к одухотворенной. Первородная свобода новгородского духа позволяет в полной мере реализовать и эту идеальную концепцию русской жизни. Символическим орудием саморазвития духа выступает Слово. Поэтому совершенствование Языка становится главной движущей силой духовного возрождения России, стратегическим ресурсом русского народа в претворении достойного будущего. «Можно сказать, − обозначает А.Ф.Лосев главный принцип одухотворенной стратегии русского мира, − что без слова и имени нет вообще разумного бытия, разумного проявления бытия, разумной встречи с бытием» [5: 24]. На смену культу военной силы должна прийти культура разума, умноженная в своих содержательных возможностях бесконечной «энергийностью» слова, символической емкостью и динамической гибкостью языка. Сущность бытия, в понимании А.Ф.Лосева, «явлена в имени как энергема имени, как смысловая изваянность выражения» [5: 50]. Русское Слово – это и есть сокровенная истина русской идеи: «Слово – могучий деятель мысли и жизни. Слово поднимает умы и сердца, исцеляя их от спячки и тьмы. Слово двигает народными массами и есть единственная сила там, где, казалось бы, уже нет никаких надежд на новую жизнь» [5: 24].

В свете высшей Истины вновь проступает целостный образ русской идеи, углубляющей свой смысл в скрещениях относительных и абсолютных потенциалов жизни, в сочетаниях национальности и Свободы, соборности и Земли, державности и Слова. Единство этих корней русской жизни питается христианским духом Любви. «Русская идея, исторический долг России, − убеждает В.С.Соловьев, − требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа и обращения всех наших национальных дарований… на окончательное осуществление социальной троицы, где каждое из трех главных органических единств, церковь, государство и общество, безусловно свободно и державно… Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы – вот в чем русская идея» [8: 245–246]. Ведущая роль в этом восстановлении принадлежит Слову как вселенскому символу одухотворенного будущего человечества, как творческому началу совместной деятельности людей, определяющему их духовное преображение.

Однако представленная радужная картина духовного преображения России основана на оценке В.С.Соловьевым истории призвания варягов древними новгородцами как выражения свободного духа наших предков, на логике самоотрицания природного естества русского мира, на его способности в корне переродиться, отвергнуть свою прежнюю идеологию приземленного бытия во имя полной духовной свободы. Но возможна и другая логика, обозначенная мнением Н.А.Бердяева о начальном событии русской истории как выражении слабости русской души в самоорганизации своей исторической деятельности. В данной трактовке историческая жизнь России оказывается результатом внешних влияний – варяжских и византийских, монгольских и польских, шведских и немецких, французских и английских. В рамках этой реактивной модели русской истории наше будущее будет определяться главными императивами внешних сил, глобальными потенциалами Запада и Востока. Эта логика внешней предопределенности русской исторической практики как реакции на факторы внешней среды может быть побеждена русским самосознанием лишь тогда, когда сама внешняя среда утратит устойчивость, безусловность своих императивов. Начало XXI века, озаренное вспышками войны с мировым терроризмом и концептуально осмысленное в геополитической логике «столкновения цивилизаций», однозначно говорит о распаде внешних детерминант русской исторической практики. Судя по началу XXI века, его историей будет открытое противоборство цивилизаций Востока и Запада, Юга и Севера. Военный удар стран Западной коалиции по Ливии обозначил, судя по всему, главный вектор этого столкновения.

В условиях глобального противоборства мировых сил российское общество поставлено историей перед жесткой необходимостью – или самоопределиться на внутренних основаниях или же сгинуть в борьбе за чужие интересы. Можно сказать, что ныне лишь внутренняя стихия «народной воли» будет управлять кораблем российской державы, намечая своим выбором ее историческую судьбу. Куда же направит эта воля российский государственный корабль? В начале ХХ века революционные силы общества в поисках райских земель всеобщего равенства и братства направили государственное судно России к берегам Восточного мира. В конце того же столетия часть российской команды вновь взбунтовалась и взяла курс в поисках свободы на Запад.

Но сегодня «конфликт цивилизаций» делает различия Запада и Востока в равной мере призрачными ориентирами. Это означает, что противоположные силы Запада и Востока смыкаются на общем основании, оказываются выражением одной и той же ложной сути. Как социалисты-революционеры начала ХХ столетия, так и либеральные контрреволюционеры начала XXI века исповедуют одну и ту же доктрину внешнего принуждения народной массы, то есть руководствуются в общественной практике принципом силы. Поэтому с утратой внешних ориентиров и распадом традиционных духовных ценностей развитие России будет определяться максимальным расщеплением общественных сил, углублением раздора в обществе, отчаянным противоборством корпоративных и национальных, социально-классовых и местных интересов. Насилие, захлестнувшее Россию в конце ХХ века, − это общий вывод мировой истории, ее действительно всеобщий потенциал: этот всплеск насилия в российском обществе еще не достиг своего апогея, сдерживаемый традиционной косностью русской народной массы. Однако русская традиция уже утратила свою былую прочность, историческую инертность, разрушена мутными потоками информационной и культурной революции. Поэтому можно ожидать в российской действительности ХХI века дальнейшего обострения всех социальных противоречий – и прежде всего прямого столкновения официальной государственной власти, связанной в основном с внешней политикой, и неофициальной власти криминальных сил, определяющих содержание внутренней политики, подчинивших своей воле бытовую сферу народной жизни. Поскольку из-за столкновения цивилизаций позитивные внешние ориентиры российской жизни утрачены, постольку на передний план в деятельности официальной власти выдвинутся, по причине ее реактивной зависимости, чисто негативные функции подавления «противозаконной стихии», то есть борьба с «преступными сообществами». Государство и Криминалитет – вот главные сценаристы российской исторической драмы XXI века. И победа в этом споре двух сценариев общественной жизни будет определяться симпатиями зрительской публики, поддержкой народной массы в выборе основных персонажей современного политического театра.

На фоне разгорающейся ныне в России тотальной войны за власть между миром чиновников и криминальным сообществом перед российской публикой открываются две равновероятные перспективы: 1) криминализации общества как поглощения национальной традиции практикой преступного мира, основанной на насилии и обмане; 2) интеллектуализации общества как наполнения социальных отношений императивами творчества, утверждающими взаимопонимание и сотрудничество между людьми. Какая же перспектива в большей степени соответствует логике наличной действительности? Эта действительность определяется прежде всего душевным настроем русской народной массы. А эта масса за последние 20 лет подверглась неслыханному надругательству и унижению со стороны официальной власти. Из всех народов постсоветской России лишь русский народ оказался лишенным какой-либо государственно-территориальной автономии, особых политических институтов, обязанных легитимными средствами защищать его экономические и социальные, политические и культурные интересы. А народ «без государственного устройства, – подчеркивает Гегель, – (нация как таковая) не имеет, собственно, никакой истории, подобно народам, существовавшим еще до образования государства, и тем, которые еще и поныне существуют в качестве диких наций» [4: 368]. В этих условиях, русская народная масса, лишенная легальных средств политического самовыражения своих интересов, просто силой обстоятельств загоняется в широкие объятия криминальной братии, принуждается к поиску союзников и защитников своих интересов в криминальной среде. Не столь давние законодательные акты депутатского корпуса относительно порядка формирования своих рядов лишь по партийному ранжиру и снятия минимального порога явки избирателей еще более отдаляют государственную власть от народной массы и оставляют ее совершенно одну в борьбе с криминальным беспределом. Всемирной русской идеей, судя по этим корпоративным инициативам законодательного собрания России, будет в XXI веке старая идея «всеобщей анархии», то есть утверждения криминального закона «войны всех против всех». Ведь главная наша мысль в мировой истории, напоминает современный исследователь, представлена известным «тезисом «Анархия – мать порядка». В данной области на приоритет претендует Россия, хотя и немецкая мысль участвовала в становлении анархических концепций» [3: 80]. Таким образом, наше седое прошлое возвращается к нам, вновь указывая, как и тысячу лет назад, на духовную неустроенность русского мира, вновь печалясь о русской судьбе: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами».

P.S. Как это ни парадоксально, именно наша естественная склонность к анархии, безграничной вольнице спасает нас сегодня от полного закабаления абстрактным разумом «всемирного пользователя»: невозможно управлять народом, который в силу своей женской натуры, больше живет силой чувств, эмоций, эстетических мечтаний и мимолетных переживаний, чем холодным расчетом рассудка. Правда, сила чувств непостоянна и реактивна, заставляет народ метаться в поисках объектов своих влечений. Конечным пределом стихийных влечений русской женской души является совершенная сущность Бога. Поэтому лишь искренняя любовь к Богу спасет русский народ, Россию и весь мир от власти темных сил.

1.Аристотель. Метафизика // Сочинения в четырех томах. − Т. 1.

2.Бердяев Н. А. Русская идея. Судьба России. − М., 1997.

3.Богданов В. А. Ясновидящая материя. Космология общества. − СПб., 1995.

4.Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. − Т. 3. Философия духа. − М., 1977.

5.Лосев А. Ф. Философия имени. // Из ранних произведений. − М., 1990.

6.Повесть временных лет. Летопись (По Ипатьевскому списку). – Киев: «Радянський письменник», 1990. – 558 с.

7.Соловьев В. С. Оправдание добра. Нравственная философия // Сочинения в 2 т. – Т. 1. – М.: Мысль, 1990. – С.47-548.

8.Соловьев В. С. Русская идея // Сочинения в двух томах. − Т. 2. − М., 1989. – С. 219-246.

9.Соловьев В. С. Три речи в память Достоевского // Сочинения в 2 т. − Т. 2. − М., 1990.

10.Соловьев В. С. Философские начала цельного знания. // Сочинения в 2 т. 2-е изд. − Т. 2. − М., 1990.

11.Чаадаев П. Я. Философические письма // Избранные сочинения и письма. − М., 1991. – С. 22-140.