Напечатать документ Послать нам письмо
АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА На главную страницу

ДЕЛО КОМИССАРОВОЙ

Магнитов С.Н.
Oб авторе

(Драма)

Действующие лица:

Елена Ивановна Комиссарова - учитель.
Алексей Николаевич Горышин - следователь.
Терехов - начальник следственного отдела.
Василиса - ученица Комиссаровой, студентка.
Светлана - тоже ученица Комиссаровой.
Пименов - инженер, друг Светланы.
Разводов - бывший комсорг класса Василисы.
Наталья Семеновна - бабушка Разводова.
Алексей Михайлович - дед Разводова.
Таланкин }
Ивнев } одноклаcсники.
Шофман }
Антон Климко }
Мальчик.

Действие происходит в начале августа 1991 года

 

СЦЕНА I

На переднем плане стоит гроб в красной парче. В комнате три-четыре человека тихо переговариваются между собой. Входят разные люди с цветами и, отправив ритуал, уходят. У дальней стены в кресле сидит Горышин и тупо водит карандашом в записной книжке. Горышин - плотного сложения молодой человек лет тридцати. Судя по всему, на службе не преуспевает - видимо, не знает, как говорят его коллеги, "изюма профессии". "Изюм" заключается в умении быстро продвигаться по службе, чего люди определенного типа просто не умеют.
От блокнота Горышина отвлекла необычайно шумно вошедшая женщина. Ей лет пятьдесят с лишним, но одета она - на тридцать.
 
Комиссарова (подойдя к гробу, тихо, но отчетливо, не обращая ни на кого внимания). Наконец-то ты сдох. Свершилось!

(В руках ее появляется кустик крапивы, который она, ни о чем не заботясь, широко и вызывающе бросает на сложенные руки трупа. Кто-то вскрикивает. Сверкнув глазами, Комиссарова выходит прочь.)

Девушка. Как гадко! Это гадко, кто эта женщина? Мама, кто она?
Женщина в креповом платке (подбежав к гробу, быстро удалив крапиву, обняв покойника).
Успокойся, дорогой.

(Девушке).

Видимо, какая-то сумасшедшая. Бог с ней. Забудь.

(В этот момент, будто пробудившись, с мeста вскакивает Горышин и устремляется к выходу вслед за Комиссаровой.)

Голос Горышина. Литвак, ко мне, быстро.
 

СЦЕНА II

Терехов, Горышин.

Терехов . Итак, это странное самоубийство. Все с первого взгляда - чисто. Со второго - начинаются приключения. Еще если к этому добавить вчерашний инцидент. Очень все странно. Ну, ладно, давай попорядку.
Горышин. Постараюсь ничего не упустить, товарищ майор. Хотя сам в тупике, перестаю соображать, где в этом деле зерно.

(Раскладывая бумаги.)

Итак, Брошин Алексей Борисович. Со всех сторон безупречен: блестящий послужной список, здоров, как бык: по медицинской карте бронхит, близорукость - все такие мелочи, в психдиспансере на учете не состоял, от вина всегда старался воздержаться. В тот день с семьей приехал на дачу, лег спокойно в постель и, написав эту записку (подвигает к Терехову), выпил заранее приготовленный яд. Отпечатки на всех предметах - его, следов насилия - ни малейших, почерк - собственный, графологи не сомневаются. Стакан остался в руке, сжат накрепко, поза трупа - естественная. Словом, Андрей Борисович, следов преступления нет никаких.

(Пауза.)

Терехов (надев очки, медленно). Однако записка говорит о другом. "Она меня доконала". Кто - она? Болезнь, женщина, работа? Кто она, Горышин? С таким свидетельством мы не можем просто закрыть дело. Должны же быть какие-то зацепки, если человек в последний час своей жизни кого-то или чего-то вспоминает. Значит, эти что-то или кто-то шли красной бороздой через всю жизнь. Логично, Горышин? Ты ведь у нас любишь логику следствия?
Горышин. Все так. Я работал в направлении вашей мысли. C его семьей. Никаких мотивов к тому, чтобы спровоцировать стресс и тем более самоубийство, семья заметить не могла. Для них случившееся - самое неожиданное из того, что могло случиться. Да и что могло случиться? Главное - у него все в порядке было на работе. Всеобщий любимец, голова, да и работа для него была - всем. И в семье нормальная обстановка. Редкий случай единодушия. Даже когда дочь родила без мужа, он воспринял это без катастрофы. Дочь очень ему за это благодарна.
Терехов . Левая женщина не замешана?
Горышин. Это отпадает. Последние десять лет - классический семьянин. И к тому же он пять лет как находится в состоянии полового расстройства.
Терехов . Вот как? Откуда эти сведения?
Горышин . Видите ли... Сказала его жена.
Терехов . Так откровенно?
Горышин. Она сама ничего не понимает, поэтому хотела бы помочь всеми силами следствию. И потом она настолько убеждена в неуязвимости мужа, что это, по ее мнению, его образ поколебать не может.
Терехов . Умеешь ты, Горышин, влезать в души к подследственным и свидетелям. Мне бы, думаю, никогда женщина не призналась, что ее умерший муж - импотент.
Горышин. Вы скромничаете, товарищ майор.
Терехов . Ладно, лейтенант. Это все?
Горышин. Все.

(Пауза.)

Терехов . М-да... А чего ты, братец Горышин, улыбаешься? Что-то прячешь?
Горышин. Прячу.
Терехов . Зачем?
Горышин. Для эффекта.
Терехов . Что-то новенькое?
Горышин. Новенькое и очень интересненькое...
Терехов (строго). Не фиглярь.
Горышин (осекаясь). Слушаюсь! Так вот. Я узнал, что в течение тридцати лет Брошин получал отовсюду странные письма. У него была богатая корреспонденция, она вся оседала в архиве, а этих писем никто не видел! В архивах они никак не засветились, семья их могла видеть только мельком, в куче других. Жена их даже не читала. Словом, странность этих писем была в том, что он их сразу отправлял к Фениксу.
Терехов . Куда?
Горышин. Ну, в пепел. Сжигал. Дочь часто замечала в его пепельнице остатки бумаг, и часто это совпадало с этими письмами. Причем есть одна очень заметная и, может быть, решающая деталь: последние три года эти письма приходили из Ярославля.
Терехов . Не вижу ничего интересного в этих письмах. Ну - приходили, ну - сжигал. Мне вот теща каждую неделю по пять страниц советов до сих пор шлет - что их, читать что ли? Сразу в топку. Я своей говорю: твоя пишет - ты и читай. Она улыбается - сама в топку носит.
Горышин. Понял. Я тоже поначалу не обратил внимания на эту деталь - письма. Но вчера произошло занятное событие. Его нельзя недооценить.
Терехов . Ты о женщине с крапивой? Мне Литвак докладывал.
Горышин. Именно о ней.
Терехов . Что выяснил?
Горышин. Она из Ярославля.
Терехов . Вот как? Всю информацию получил?
Горышин. Достаточную. Учитель в школе. Работает тридцать лет, пользуется уважением. Профессионал. Много грамот, наград. Комиссарова Елена Ивановна.
Терехов . Стоп. Ну и что? Сильное, но совпадение. Улики есть?
Горышин . Нет.
Терехов . Никаких доказательств причастности?
Горышин. Нет.
Терехов . Плохо.
Горышин. Чует мое сердце, Андрей Борисович, что есть связь.
Терехов . Связь - есть, улик - нет.
Горышин . Я думаю, будут, к этому все идет. Уж больно она у гроба себя вела не по-христиански.
Терехов . Ты не забывайся, мы еще пока атеисты.
Горышин. Дело не в этом. Слишком явная была ненависть. Такой человек мог убить.
Терехов . Это нюансы. В мыслях мы все рецидивисты. А видишь, в угрозыске работаем. Улики нужны. А я даже подхода к ним не вижу. Письма - а что письма? - их нет! Эта Комиссарова сделает удивленное лицо: о чем вы, товарищи? Какие письма? Ты думаешь, она их под копирку писала и аккуратно для нас хранит? Если хотя бы строчка сохранилась от этих писем с ее почерком - тогда можно плясать. А так... Алиби у нее есть?
Горышин. Полное. Неделю готовила с учениками к новому учебному году класс.
Терехов . Хорошо. Твой план?
Горышин. Андрей Борисович, нужно хотя бы проверить наши версии. Это уже профессиональное требование.
Терехов (устало). Ладно, лейтенант Горышин, оставьте. У нас работа. Чувствую я - пустое это дело. Мы его закроем. По записке я отчитаюсь как-нибудь. Ну, а ты поезжай в Ярославль. Предельный срок - месяц. Ты мне здесь нужен. Понял?
Горышин. Понял. Но почему так много?
Терехов . Отдохни.
Горышин. То есть?
Терехов . Дело мертвое, поверь моему чутью. Но считай, что я сам хочу просечь, что там за подноготная. Поезжай и выясни. А там видно будет. Ступай.
Горышин (вставая). Есть!

(Уходит.)

Терехов. С этими фантазерами - как с горбом: вроде никого - но не пошевелиться. Дело-то ясное. Достала мужика чем-то эта Комиссарова, вот и все. Дело ясное, но улик нет! Зря только время потеряем. Ладно, молодой. Пусть потужится - зубы поточит.
 

СЦЕНА III

Ярославль. Рынок. Горышин ведет наблюдение за Комиссаровой.

Комиссарова. Будьте любезны, поверните вот этот помидор на другой бок. Мне кажется, он не очень свежий.
Баба . Ну, знаете, барышня, гнилье не держим.
Комиссарова. Это хорошо бы. Но все же...

(Баба поворачивает помидор.)

Ладно. Я беру.
Баба. Рупь.
Комиссарова. А вишня как?
Баба. Сегодня сняла.
Комиссарова. Взвесьте.
Баба (взвешивая). Рупь.

(Комиссарова расплачивается, идет дальше.)

Комиссарова. Любезный, за сколько отдаете яблоки?
Кавказец. П ’ ат.
Комиссарова . Взвесьте, пожалуйста.

(Заметив, что Горышин подошел слишком близко, неожиданно обращается к нему.)

Молодой человек, помогите старой женщине уложить яблоки.
Горышин (немного растерявшись). Но вы еще не...
Комиссарова. Это не причина, чтобы не помочь женщине.
Кавказец. Э-э хазайка. Спрасы мэня. Зачем завешь парня?
Комиссарова. Его это не затруднит.

(Горышину.)

Вас ведь это не затруднит?
Горышин. Собственно, не затруднит.

(Укладывают яблоки.)

Комиссарова. Замечательный молодой человек. На рынок пришел - даже мешочка не прихватил.
Горышин. Я, собственно... Так, прогуливаюсь, прицениваюсь.
Комиссарова. И тыквы вас тоже интересуют?
Горышин. Какие тыквы?
Комиссарова . Которые вы так внимательно разглядывали в третьем ряду.
Горышин. Я?

(Теряется.)

Тыквы, говорят, вкусный продукт.
Комиссарова. С патиссонами, которые вы крутили минут пять в руках, пока я брала мед, та же история? Хороши?
Горышин . Мда... Ясно. В общем-то я из уголовного розыска.
Комиссарова. Вы слишком тщательно это скрывали, было невозможно не заметить. Из Москвы? По делу Брошина?
Горышин. Да.
Комиссарова . Наконец-то. Я уж испугалась за наши спецслужбы.
Горышин. Почему же?
Комиссарова. Обо мне не беспокоятся. Хотя дело очевидное.
Горышин . Нет, не очевидное. Он не оставил против вас ни одной улики. Ни писем, ни свидетельств.
Комиссарова. Странно. На него это не похоже. Я думала, он меня за собой потащит. Ясно. Значит, поэтому вы ходили за мной два дня, как мумия?
Горышин. Я попрошу вас: не забывайтесь.
Комиссарова . Я и не забываюсь. Я старая, мне терять нечего. Тем более, долг свой я выполнила.
Горышин . Какой долг?
Комиссарова. Это вас не касается. Я не об этом. Я о том, что вы непрофессионально подошли к делу. Ваше бездействие я вправе аттестовать как поведение мумии. Зачем вы путешествуете за мной? Если бы я не подошла сейчас, что бы вы делали дальше? Вились бы, как муха, над медом в закрытой банке. Совершенно без толку. Из моих контактов, встреч вы выудили бы обратную информацию: я на идеальном счету. У меня даже алиби, вам же известно?
Горышин. Да, полное.
Комиссарова . Даже если бы он письма оставил! Там для следствия нет ничего. Одна фраза! Эта фраза была понятна только троим. Месяц назад двоим, теперь - одной. А что она означает - я не скажу. Вот и все: концы в воду.
Горышин. Вы были уверены, что он покончит с собой?
Комиссарова. Нет. Но я ждала этого тридцать лет.
Горышин. Тридцать лет???

(Пауза.)

Комиссарова. Да, когда начиналось его самоубийство, вас еще в помине не было.
Горышин (ошарашенный). Странно.
Комиссарова. Послушайте, юноша…
Горышин. Я не юноша. Мне - тридцать.
Комиссарова. Для меня с высоты моего возраста и того, что я перенесла, вы - юноша. Если хотите, простите. Но я о другом. Мне не нужно алиби. Если у вас будут неприятности - я могу взять все на себя.
Горышин. Вы не очень хорошо думаете о нас. Если бы мы работали для галочки, то...
Комиссарова. То - что?
Горышин. Неважно. Словом, не все работают для галочки. Есть люди в органах, которым не нужны подачки судьбы, а нужна правда.
Комиссарова . Неожиданный поворот дела. Хотя... Мне самой хотелось бы выяснить, преступница я или нет.

(Пауза.)

Горышин. Пожалуйста, выйдем отсюда. Здесь можно выпить кофе и немного вина?

(Выходят с рынка.)

Давайте ваши авоськи.
Комиссарова. Пожалуйста, любезный.
Горышин. Не называйте меня "любезный". Это просьба.
Комиссарова . Хорошо, не буду. А с именем и отчеством будет лучше?
Горышин. Думаю, лучше.
Комиссарова. Итак?
Горышин. Горышин Алексей Николаевич.
Комиссарова . По отчеству, не стану. Вы такой молодой...
Горышин. Так положено.
Комиссарова (решительно). Вот что, вы будете Алексеем. Если не нравится, я замолкаю, как рыба. Нужно будет развязать мне язык - арестуйте и там уже будете диктовать свои условия. А здесь я хозяйка, это мой город и я пока еще не арестована.
Горышин. Хорошо, как хотите. Только это строго между нами.
Комиссарова. Опасаетесь взбучки от начальства?
Горышин. Опасаюсь. Если узнают, что я с потенциальной подследственной фамильярничаю, по головке не погладят. И правильно, кстати, сделают. Есть порядок, и нет смысла его нарушать. Даже в наше время. Если перестраивать все до основания, то и основания не останется.
Комиссарова. Крамольничаете?
Горышин. Нет. Но нужно что-то иметь, чем ничего.
Комиссарова . Странные разговоры для молодого человека конца восьмидесятых.
Горышин. Вовсе нет. Я реалист. Нельзя перестраивать неизвестно что неизвестно во что и нельзя перестраивать с помощью потрясений. Такая перестройка должна иметь другое название. Убойка, что ли. А что касается моего возраста - возраст здесь ни при чем. Умение смотреть по сторонам и в перспективу - не от молодости или старости, а от ума.
Комиссарова. Ловко.
Горышин. Так где же мы выпьем кофе?
Комиссарова . Сюда.

(Входят в погребок.)

Кофе у нас провинциальный плюс перестроечный. Ничем не смогу вам угодить.
Горышин. Это детали.

(Садятся за столик.)

Комиссарова. Начинайте. Спрашивайте.
Горышин. Вот так, с ходу?
Комиссарова. А чего ждать?
Горышин. Хорошо.

(Пауза).

Видите ли, меня не отпускает чувство, что “это” - убийство, хотя формально самоубийство и нет никаких официальных оснований думать иначе. Все эксперты сошлись во мнении, что Брошин покончил с собой физически. Но меня смущает вот что: немотивированность самоубийства! Даже если к нему приходили письма, которые в принципе не несли никакой угрозы. Тем более за тридцать лет можно было к ним привыкнуть, как мы привыкаем к летним назойливым мухам. Для этого у него было все - жизнелюбие, минимум для своего возраста болезней, отсутствие проблем на работе, нормальная жена, дочь. И вдруг - стакан с ядом! Это в моем сознании не сходится.
Комиссарова. Хотите, чтобы сошлось?
Горышин. Да.
Комиссарова. А в сознании ваших начальников сходится?
Горышин. Это неважно.
Комиссарова. Важно. Для меня важно, согласитесь? Видите ли, у меня мелькнуло подозрение, что ваш приезд и этот допрос - скорее ваша частная инициатива, нежели серьезное задание.
Горышин. С чего вы взяли?
Комиссарова . По тону голоса, по степени вашего пристрастия. У меня немного опыта в общении с вашим братом, но большой опыт в общении с людьми. Мне кажется, это для вас какое-то нестороннее дело.
Горышин . Может быть. Хотя вы во многом ошибаетесь. Вот мои документы, командировочное удостоверение.

(Выкладывает.)

Но это неважно. Считайте, что я пишу диссертацию по нелогичным, немотивированным преступлениям.
Комиссарова. Хорошо. Пусть будет так, как вы скажете. Я клоню все это к тому, что и для меня это - непростое дело. Дело, в котором я сама многое не могу понять.
Горышин (вставая). Давайте продолжим разговор завтра.
Комиссарова. Почему?
Горышин. Я не могу вас задерживать.

(Пауза.)

Комиссарова. Хотите сказать, что я вас задерживаю?
Горышин. Немного.
Комиссарова. Где вы остановились?
Горышин. Это неважно.
Комиссарова. Значит, в гостинице.
Горышин. Допустим .
Комиссарова . Я могла бы предложить вам комнату. Бесплатно. Вы меня не стесните. У меня трехкомнатная квартира и я живу одна.
Горышин. Я знаю.
Комиссарова. Ах, да! Простите мою забывчивость. Вы для меня все больше становитесь Алексеем, нежели представителем угрозыска.
Горышин. Все-таки не забывайте...
Комиссарова. Итак?

(Пауза.)

Я представлю вас как родственника из Владивостока. Троюродным племянником.
Горышин. Я никогда не был во Владивостоке.
Комиссарова. Неважно.
Горышин . Важно. Ложь, даже в интересах дела, надо свести до минимума. Вот что. Я - родственник из Челябинска. Я хотя бы там был. Можно попасть в дурацкие ситуации.
Комиссарова. Как пожелаете. Можно считать, что вы согласны?
Горышин. Согласен.
Комиссарова . Последний вопрос, я не толкаю вас на криминал?
Горышин. Пока не знаю. Для следствия предложение идеально, для отчета - не очень.
Комиссарова. Ваше последнее слово?
Горышин. Улица Рыбинская, 15-30.
 

СЦЕНА IV

Квартира Комиссаровой. Звонок в дверь.

Горышин (из кухни). Входите, Елена Ивановна, открыто.

(Входит Василиса)

Вы кто?
Василиса. Нет, это вы кто?
Горышин. Родственник... Из Челябинска.
Василиса. А я Василиса. Здравствуйте.
Горышин. Алексей Николаевич. Здравствуйте.
Василиса (ища глазами). Где? ...
Горышин. На минуту вышла. Скоро придет.
Василисa. Подожду.

(Ставит на стол цветы.)

Горышин. Цветы на первое сентября?
Василиса. Да.

(Пауза.)

Послушайте, товарищ родственник, напоите меня чаем!
Горышин. Чаем?.. М... Я хоть и родственник, но точно не знаю...
Василиса. Я - знаю. Давайте сделаю.

(Идет в кухню.)

Почему посуда не мыта?
Горышин. Мне не поручали.
Василиса. Как интересно. Вроде мужчина, вроде родственник, вроде голова на плечах, а сообразить, что нужно помочь женщине в ее самый хлопотный день, - ни тебе мужчины, ни тебе родственника, ни тебе головы.

(Моет посуду.)

Горышин. Как это вы на меня обрушились!
Василиса. Вы же родственник.
Горышин. Звучит как клеймо.
Василиса. Потому что непохожи.
Горышин. Как? Как непохож?
Василиса. А так. Родинки нет на нужном месте.
Горышин. Какой еще родинки?
Василиса. Вот видите, не знаете. А родственник должен знать о родинках на нужном месте.
Горышин . Да, но я дальний родственник. Троюродный племянник.
Василиса (смеется). А у дальних - носы должны быть тогда курносые. А у вас прямой.
Горышин . Всякие есть исключения. У моей бабушки был нос прямой, а у дедушки...
Василиса. Это у ваших бабушки и дедушки, а у Елены Ивановны все дальние родственники - курносые.
Горышин. Вы глупость говорите.
Василиса. Нисколько.
Горышин. Разыгрываете?
Василиса. Нисколько. Что мне вас разыгрывать? Назовитесь хоть двоюродным, хоть троюродным - все равно, что масло, что сметана, если все вода.
Горышин. Что означают ваши слова?
Василиса. А то. Ни братьев, ни сестер, ни двоюродных, ни троюродных, следовательно, разных там племянников у Елены Ивановны никогда не было и, следовательно, не будет. Так что извините.

(Пауза.)

Горышин (ошарашено садясь на стул). Черт, что же она ничего не сказала? И я осел.
Василиса. Да вы не волнуйтесь. Вы в этом доме, как под крышей Всевышнего. Освящены. Если Елена Ивановна что-то имеет в виду, называя вас родственником, так и должно быть.
Горышин. Вот как? Интересно, значит дальше допроса не будет?
Василиса. Не будет. Тем более готов чай. Есть шанс помолчать.
Горышин. Ну уж нет! Хотелось бы ответить на нападки нападками!
Василиса. Вы не муж?
Горышин. То есть?
Василиса. В смысле не джентльмен?
Горышин. Все равно не понял.
Василиса. Жаль.
Горышин (смущенно). Нет, я стараюсь быть джентльменом, но не всегда получается.
Василиса. Пусть получится сейчас.
Горышин. Э, нет. Не передергивайте. Я хотел бы ответить - узнать, кто вы, собственно, такая и из каких соображений распоряжаетесь у Елены Ивановны, как хозяйка?
Василиса. Все очень просто. Я - любимая ученица Елены Ивановны всех времен. Ее гордость и живой образец для подражания будущим школярам.

(Хохочет.)

Понятно?
Горышин. Я должен поверить?
Василиса. Не вижу смысла лгать. Ложь - логово для дураков, бездарей и трусливцев.
Горышин . Значит всеми перечисленными грехами вы не обладаете?
Василиса. Не обладаю.
Горышин. Пафосная девушка. Ничего не скажешь.
Василиса (хохочет). Хорошее определение - "пафосная", одобряю и многое прощаю.
Горышин. Интересно, каковы мои прегрешения, за которые меня можно прощать?
Василиса. Вы солгали - раз, и

(Смеется.)

вы не сказали мне ни одного комплимента!
Горышин . Все мужчины, окружающие “Вашу дерзость”, обязаны это делать?
Василиса. Не все. Те, которые мне нравятся.

(Горышин встает.)

Горышин. Послушайте, ваша простота мне надоела. Простите.

(Уходит в комнату.)

Василиса (мало смущаясь, кричит). Я вас прощаю!
Горышин. Я не нуждаюсь в вашем прощении!
Василиса. Здравствуйте?! Ваши же слова "простите"!
Горышин (про себя). Ну язва!

(Громко.)

Беру свои слова обратно.
Василиса. Первую часть или вторую?
Горышин. Вторую.
Василиса. От огорчения мне остается предложить вам чаю.
Горышин. Не хочу.
Василиса. Вам с сахаром?
Горышин (устало). Как угодно.
Василиса. Садитесь.

(Садятся за чай.)

Простите меня - вы.
Горышин. По-моему, вы из таких девиц, которым все это по боку.
Василиса. Странный вы человек! Сыплете обвинениями, тогда как виноваты сами.

(Горышин вскидывает брови.)

Да-да! Зачем же вы делаете недоуменное лицо, будто ничего не понимаете? Или вы привыкли забывать о сути разговора и помнить только о своем - чистоте своей раковины, забывая о чистоте озера?
Горышин. Я не понимаю ваших художеств.
Василиса. Понимаете. Опять лжете! Вы забыли, с чего мы начали? С вашей лжи. Так? Молчите? Пожимаете плечами? Какая мелочь? Отчего же мелочь, спрошу я вас? Вы насорили в духовном пространстве - так вычистите за собой! Вы же предпочитаете наброситься на меня, а не на свой мусор. Вы мне солгали, я вас уличила. Разве не так? А то, что вы лгали во благо, не имеет значения. Это мы принимаем ложь во благо, а Бог - не принимает. Вот и все!..

(Пауза. Горышин ошеломлен поворотом дела и пытается сохранить хладнокровие.)

Я поражаюсь тому, как правда действует на людей. Как кислота. Ну, чего вы насупились? Хотите скажу, о чем вы сейчас думаете?
Горышин. Ну?
Василиса. О том, что я ненормальная и по мне плачет желтый дом.
Горышин . Вы ошибаетесь.
Василиса. Опять лжете!
Горышин (вскакивая). Чего вы себе позволяете?
Василиса. Позволяю сказать, что вы лжете...

(Пауза. Чашка чая в руках Горышина замерла, как бумеранг, готовый к броску. Через секунду Горышин обмякает.)

Горышин. Да. Вы правы. Только желтого дома не было. Не было. Остальное - да...

(Пауза. Входит Комиссарова, Василиса издает сокрушительный крик и повисает на шее учительницы.)

Василиса. Елена Ивановна! Наконец-то.
Горышин (сухо). Наконец-то.
Комиссарова . Я не ждала, что ты так рано придешь.
Василиса. Не выдержала. Сразу с вокзала. На архангельском приехала.
Комиссарова (приглядываясь к Горышину). По-моему, я не успела. Алексей Николаевич, в Ярославле иногда появляется шаровая молния, общение с которой всегда чревато. Если не знать, как ее обойти, она вас испепелит. Это - Василиса. Что случилось, Василиса?
Василиса. Ничего особенного. Алексей Николаевич имел глупость представиться вашим родственником, тогда как это невозможно.
Комиссарова. Просто это я виновата. Алексей Николаевич - мой хороший знакомый, и чтобы соседи не совали нос не в свои дела, что они очень любят делать, я для них придумала версию с родственником. А что, не годится?
Василиса. Годится. Только не для меня.
Комиссарова. Ну и ладно.
Василиса (Горышину). Забудем о склоках.

(Хитро смотрит на него.)

Горышин. Забудем. Только не смотрите на меня так, будто я обязан идти в фарватере ваших поклонников.
Василиса (театрально вздыхает). Эх, хотя бы в свите.
(Все хохочут, Горышин усмехается, видно, что он одобряет ловкость Василисы.)
А теперь - садитесь все, сосредоточьтесь. Все - серьезно. Сели?
(Комиссарова и Горышин садятся в кресла. Василиса, забежав в другую комнату, выходит. Медленно, плавно кладет к ногам Комиссаровой цветы и запевает.)
Ой, хмель - хмелечко,
Тронь мое сердечко.
Тронь мое колечко -
Сердечко растопи.
Я совсем не люба,
Я совсем не красна,
Никому не рада -
Хмелем напои.
Пусть я стану красной,
Пусть я стану милой,
Выйду на крылечко -
И возьмет колечко
Витязь золотой.

(Кланяется. Комиссарова и Горышин хлопают.)

Василиса. А теперь серьезное. (Горышину объясняет.) Я Елене Ивановне обещала держать ее в курсе новинок поэзии. Стихотворение "Моцарту". Автора не знаю, подруга поделилась. По-моему, их студент какой-то. Но это неважно.

(Сосредоточивается)

Когда коснутся птичьего пера
Персты всевидящего Гнева,
Когда бесполая очнется Дева
И к Магомету двинется гора,
Когда бездумный раб задышит под пятой
И крикнет небу: мне - открой!
Когда уста услышат шепот уст,
Когда бокал смертельный станет пуст -
Ты, чудный гений, мощный Челн,
Появишься на гребне волн,
Корону сбросишь в глубину
И, тронув чуткую струну,
Промолвишь: "Братья, верил вам,
Недаром отдан я гробам,
Недаром музыке служил,
Недаром яд из чаши пил".
Комиссарова. Неплохо. Имя автора все-таки узнай.
Василиса. Хорошо. Итак. Я убегаю. До вечера.

(Кланяется и исчезает.)

Горышин. Я в поэзии ничего не понимаю.
Комиссарова . Это скверно. Непонимание поэзии и воды привело к тому, что мы лжем и пьем гниль.
Горышин (морщится). Освободите меня от ваших умствований. Мне хватило вашей ученицы.
Комиссарова. Что, был сильный налет?
Горышин. Малоприятный.
Комиссарова. Василиса - моя гордость. Когда я буду умирать, я буду радостно улыбаться, потому что останется эта девочка, в которую я вложила все лучшее, что у меня было, что я собрала в закутках своей души. Она своим существованием искупит все мои грехи. Если они были или если появятся.
Горышин (усмехаясь). Если она так прекрасна, то не много ли грехов у вас? Соразмерное судится по соразмерному. Или я не прав?
Комиссарова . Вы правы. Первый мой грех - я не родила ребенка от любимого человека и посвятила всю жизнь мести за убийство этого любимого человека. Я могла успеть. Я могла иметь ребенка не от любимого человека. Тогда я спросила у себя: месть или ребенок? И ответила: Месть. Тварь не должна спокойно расхаживать по земле и плодить себе подобных. Их и так переизбыток. Когда же трупов и чумы становится больше живых людей и любви, то кто-то должен поднять нож и отсечь горы разлагающегося мяса от живого организма.
Горышин. Это не язык учителя.
Комиссарова. Согласна. Но вам меня не понять. У меня все кончено, у вас все еще начинается. Мы в разных измерениях. Вы пытаетесь подойти со своей линейкой к моим бедам и измеряете только то, на что линейка рассчитана. Вам не понять, что я испытала, когда вопрос вопросов, который прозвучал, был для меня медленно сходящимися на голове и сердце тисками. Гордость и оскорбление кричали - месть! Чрево каждую ночь требовало: рожай. Притом я была максималистка. Время нас сделало такими. Никаких компромиссов.
Горышин. Какие тут компромиссы? Родили бы и мстили. Одновременно.
Комиссарова . Я слышу слова современного человека. Увы, Алексей Николаевич - это другая эпоха. Да поверите ли вы, что при одной мысли, что я рожу ребенка, который будет жить в одном мире с подонком, дышать ядом этого подонка, будет беззащитен против его хитросплетений, - меня бросало в обморок.

(Пауза.)

В общем, не смогла.
Горышин. И приняли решение совершить самосуд?
Комиссарова. Да, в меру своих сил.
Горышин. Но откуда убеждение, что ваш суд оправдан? Ведь любой суд - это прерогатива суда - государственного учреждения, а не частного лица.
Комиссарова. В этом я глубоко сомневаюсь. Мое частное дело - решить свои частные проблемы.
Горышин . Не далеко ли мы так зайдем? До оголтелого произвола два шага.
Комиссарова . Возможно. Хорошо. Тогда объясните, как государство - совершенно сторонние люди - может вникнуть во все перипетии событий, если хотите, преступления, которого формально может и не быть? Согласитесь, объективного решения во многих делах у государства в принципе быть не может.
Горышин. Все-таки поближе к объективности, чем частный произвол.
Комиссарова. Вы думаете? Это после эпохи гулагов?..

(Пауза.)

Согласитесь и там крайность и здесь крайность. Может быть, я решилась на это, своим произволом отвечая на произвол государства. Мы оба виноваты - так и давайте вместе сядем на скамью подсудимых.
Горышин. Ну вы совсем уж!
Комиссарова . А почему нет? Государство прислало своего агента расследовать мою вину, а я не могу. Почему?...

(Пауза.)

Горышин. Мы зашли слишком далеко. Давайте ближе к делу.
Комиссарова. Я очень близка к делу. К самому его существу. А что по-вашему может быть ближе к делу?
Горышин (сухо). Покажите хотя бы фотографию, которую вы посылали.
Комиссарова. Эх, молодой мой человек. Это очень далеко от дела...

(Пауза.)

Ну да ладно. Будь по-вашему.

(Идет к шкафу.)

Я не даю ее посторонним. Но вы ее получите. Только я бы хотела, чтобы в случае моей реабилитации это дальше вашей головы не ушло.
Горышин. Я обещаю.
(Комиссарова подает снимок. Горышин внимательно разглядывает.)
Горышин. Нет, ничего похожего. Видимо, действительно, все было отправлено в печь.
Комиссарова. Многии были копиями, рисунками. Вообще, я была изобретательна. Мне нужно было, чтобы он развернул конверт или бандероль и уж наверняка на мгновение встретился со взглядом Анатолия. Чтобы не светить Ярославль, я отправляла со всех концов страны.
Горышин. А почему он вас не... ну, скажем, не припугнул, не ответил чем-то?
Комиссарова. Очень просто. Он не знал, где я живу. Я же сменила фамилию и имя.
Горышин. Как так?
Комиссарова . А так...

(Пауза.)

Об этом я вам ничего не скажу.
Горышин (после паузы.) Пожалуй, только теперь до меня начинает доходить степень вашей ненависти к Брошину.

(Встает и прохаживается по комнате.)

Отказаться от своего имени во имя мести! Для меня это непостижимо...

(Пауза.)

Да, мрачную вы приготовили ему тюрьму.

Комиссарова. Смогла бы больше - приготовила бы склеп.
Горышин. Мрачно. Неужели вас ни на секунду не посещало сомнение? Месть все-таки низменное дело.
Комиссарова. Месть священна. Это плата за преступление, когда бросают на весы Фемиды противовес злу. Иначе зло станет неуправляемым, и распад мира неминуем. Восстановление справедливости - вот второе дело мести. Что же касается государства, которое должно об этом заботиться, то вы сами видите: его больше волнует охрана своих интересов, к чему призваны сотни сатрапов и тысячи шавок!

(Пауза.)

Извините.
Горышин (встает). Ладно. Я уже наслушался вас. Вы вогнали в меня комплекс вины. Я скоро стану умолять вас о помиловании. За что-нибудь.
Комиссарова . Не драматизируйте.
Горышин. А что не драматизируйте? Как это не драматизируйте? Для меня непостижимо то, чем вы жили десятки лет! К чему это мы идем? К обществу тотального взаимоостервенения или к человеческим нормам жизни? Передо мной не стоит сейчас вопроса, совершили вы преступление или нет. Это не главное. Главное - в немыслимом для меня: как можно всю жизнь посвятить мести - этому гнусному, низменному чувству? Как вы могли жить с этим чувством годы и годы, сеять вокруг себя флюиды зла, ложиться спать и вставать с одной мыслью, встречаться с людьми, говорить с ними о банальном, а думать о мести. Как эта жизнь с двойной моралью может соответствовать понятиям о достоинстве, человечности? Как можно посвятить жизнь осуществлению зла?
Комиссарова . Во-первых, мы еще не выяснили с вами, Алексей Николаевич, зло я принесла или добро. Во-вторых, согласитесь, что человека делает злым то, что ему не дали стать добрым. Зло - это перебродившая доброта. В-третьих, мне непостижимо другое. Как можно, расследуя преступление, не расследовать его историю и смотреть на его факт, а не на то, что его реально подготовило? Ведь сам факт преступления - зачастую вынужденное следствие какой-то предыстории. Так судить нужно то, что в предыстории, а не сам факт! Глупо, согласитесь, состригать лист сорняка с целью его уничтожить, если вы не знаете насколько ветвиста его корневая система. Срезанием вершков рост можно замедлить, но не остановить. Преследуя лишь факт преступления вы, как государственный служащий, становитесь на путь обычной МЕСТИ. На тот же самый, на какой встала я. Тогда чем я вам досадила? Преступление Брошина вы раскрыть не смогли бы никогда. Так что....
В-четвертых... я уже все рассказала.

(Пауза.)

Горышин. Да, верно.....

(Длинная пауза.)

Может, кофе?
Комиссарова. Пожалуй.
Горышин . Кстати, где ваша шаровая молния, как ее, Василиса?
Комиссарова (разливая кофе). Понравилась?
Горышин. По-моему, это какой-то реликт.
Комиссарова. Вы хорошо сказали. Реликт.
Горышин. Реликты долго не живут. Они мешают всем. Своей уникальностью и ценностью.
Комиссарова. Тьфу, тьфу, тьфу. Чтоб не сглазить, ведь она мне как дочь.

(Пауза. Горышин думает о своем.)

Горышин. Да, наверное, вы правы.

(Встает, подходит к окну.)

Комиссарова. Вы о чем?
Горышин. Что касается истоков преступления.
Комиссарова. Не берите в голову. Вам этого не разрешить. Вы заложник системы. Как, впрочем, и я.
Горышин. Но наступает другая эпоха!
Комиссарова. Бросьте вы. Просто перекрашивают телегу. Была красная - станет желтая. Но телега-то останется телегой.
Горышин. Но, может, начнется все с отдельных людей.
Комиссарова. Вы - Дон-Кихот. Самый что ни на есть прозрачный. Ломиться в открытую дверь, потом искать от нее ключи - это донкихотство, милый Алексей Николаевич.
Горышин. Нет, вы меня не так поняли. Я просто хочу разобраться в истине. Что же тут донкихотское?
Комиссарова. Все. Вам платят деньги не за истину, а за исполнительность.
Горышин. Отнюдь.
Комиссарова . Хотите проверить? Попробуйте в каждом деле доискатся до истины - вас уволят тут же. Возьмите мою историю. Вам нужно принять решение. Решение принять невозможно - законов нет. А решение принять нужно. Тогда либо увольняют вас, либо на скамью подсудимых садится невиновный. Схема проста. Поэтому лучший выход - никуда не ходить.
Горышин. Подсказываете?
Комиссарова . Вовсе нет. Просто не хочу, чтобы вас уволили и чтобы вы сошли с ума.
Горышин. Ну, об этом еще рано говорить.
Комиссарова. От сумы да от тюрьмы не зарекайся. Поговорка такая есть.

(Пауза.)

Горышин. Пойду в гостиницу. Отчитаюсь.

(Собирается.)

Комиссарова. Хотите Василису встретить?

(Горышин усмехается.)

Горышин. Сводничаете?
Комиссарова. Сводничаю.
Горышин. Хочу.
Комиссарова . Спуститесь к Которосли. Там стоит полуразрушенный храм Василия Мокрого. Она где-то там.
Горышин. Посмотрим. До вечера.

(Оборачиваясь.)

А откуда вы узнали, что Брошин мертв?
Комиссарова. Пусть это останется тайной. Тем более, что раскрытие ее ничего не изменит.
Горышин. Возможно...

(Уходит.)

 

СЦЕНА V

Берег реки Которосль. На берегу за забором высятся остатки храма Василия Мокрого. Неподалеку на проросшей куче земли сидит Василиса и смотрит в одну точку на другом берегу.

 
Горышин (подходя). Закурить не найдется?
Василиса (не оборачивась). Не курю.
Горышин. Это хорошо...

(Пауза. Василиса оборачивается.)

Василиса. А, это вы. Садитесь, посидим.
(Горышин садится рядом и пытается определить точку, куда уперся взгляд Василисы.)
Горышин. Я помешал?
Василиса. Зачем задавать вопросы, если вы приглашены?
Горышин (качая головой в пространство). И слова в простоте не скажет.
Василиса. Это уже напраслина. Не мешайте мне...

(Долгая пауза.)

Горышин. Я закурю?

(Василиса пожимает плечами.)

Василиса. Пересядьте только.

(Горышин меняет место, закуривает.)

Горышин. Скажите хоть, куда смотреть?
Василиса. Вы все равно не увидите.
Горышин. Что там: церковь, завод, домишки? По-моему, нечего. Грязь, дым, пыль.
Василиса. Да, пейзаж не тот.
Горышин. Меня послала сюда ваша учительница. Вы здесь, видно, не первый раз?
Василиса. Не первый.
Горышин. Что же вас сюда приводит?

(Василиса внимательно смотрит на Горышина.)

Василиса. Смеяться не будете?
Горышин. Пока не над чем.
Василиса. Я пытаюсь понять, что остановило меня здесь от самоубийства.
Горышин. Ого! Над чем же я должен был смеяться? Вы совсем меня за негодяя числите, что ли?
Василиса. Речь идет не об этом. О причине. Меня поразила мысль, что я нужна. (Тихо.) Нужна России. Пошло звучит, правда?
Горышин. Почему же пошло?
Василиса. Самомнения много.
Горышин. Это не опасное самомнение. Во всяком случае, для меня.

(Смеется.)

Василиса (горячо). Меня остановила мысль: вот здесь Ярослав город начинался, город - один из огромных кирпичей Руси. А я буду засорять своим трупом Волгу. Так гадко стало. Еще стало гадко от мысли, что ела русский хлеб, пила русскую воду, а вернула трупный яд.
Горышин (задумчиво). Видать (пауза), кто-то крепко тебя задел?
Василиса. Крепко. Но это уже в прошлом. Сейчас я прихожу сюда, чтобы собрать себя. В кучу. Вот и все. Здесь отгадка.
Горышин. Понятно...

(Долгая пауза)

Василиса. О чем вы думаете?
Горышин. О своем.
Василиса. Это тайна?
Горышин. Нет. Последнее время я чувствую, что нужно уходить с работы. Я перестаю понимать людей. Работа моя связана с их судьбами, и мне приходится принимать решение. Но последнее время меня угнетает мысль, что я лишен возможности принимать точное решение. Мотивы - вот что остается за кадром. А это главное. Впрочем, это к слову. Не обращайте внимания.
Василиса. Не буду.

(Смеются.)

Горышин. Пройдемся?
Василиса. По берегу.
Горышин. Мы не пройдем. Сюда, видимо, мусор городской возят.
Василиса. Ничего, пройдем.

(Пробираются через груды мусора, ссыпанных на берегу Которосли)

Горышин. Хорошо еще дождя не было.

(Выходят к реке.)

Василиса. Иногда от досады на все это плакать хочется. А иногда такая в сердце волна поднимается, думаю, нет, еще только начало! Представляете, такие мысли!
Горышин. Да, признаки болезненного оптимизма.
Василиса. А мне кажется, что Россия только на взлете. То есть вот-вот отряхнется от присосавшихся к ней пиявок, отбросит все эти западные бокалы с ядом и встанет.

(Весело танцует.)

Тогда так легко задышится. Чувствую, как на деревьях даже почки по-иному набухают, трава горделивее растет. Вот-вот хлынет ливень и смоет всю грязь и вырастет что-то настолько оригинальное, настолько стоящее, настолько русское, что не нужно будет доказывать всему свету, что мы чего-то стоим.
Горышин. Как ни наивно это звучит, но мне знакомы ваши ощущения. Только я пришел к мысли, что без Архимедова рычага этот гигант не поднять. А вот что это за рычаг, не знаю. Рычаг, точка опоры, сила - вот три составных для подъема. Не знаю ни того, ни другого.
Василиса. Нужна идея. Это и рычаг, и точка опоры, и сила.
Горышин. Христианская? Марксизм закатился, осталось христианство.
Василиса. Вряд ли. Обернитесь: мертвый храм. Если была сила его умертвить, то нужна еще большая сила противостоять смерти. Этого не случилось. Значит, не то. Да и потом христианство целиком привнесенное, в “шкуру” которого мы влезали сотни лет. Так и не влезли. До сих пор солнца на сковородах печем и болезни заговариваем.
Горышин. Что это значит?
Василиса. А то, что это язычество чистейшей воды - символическое поедание солнца, его энергии для животворения, и заговоры - стопроцентное ведьмачество, запрещенное христианским учением.
Горышин. Интересно. Этого я не знал. Я вообще-то в церковь хожу. Иногда помолюсь. Свечку поставлю.
Василиса. Ну и что? Просвет во тьме?
Горышин. Легче становится. Это правда.
Василиса. Как после туалета.
Горышин. Не богохульствуйте.
Василиса. Я и не богохульствую. Отчего вы пришли в церковь? Подумайте?
Горышин . Плохо было.
Василиса. Правильно. Вам как от таблетки полегчало, а болезнь осталась. Вы поступили как духовный наркоман - вы пришли за дешевым наркотиком, который решит ваши проблемы и проблемы России просто: умертвив вашу волю, совесть и мысль. Россия тогда станет просто не нужна. Вот решение всех вопросов.
Горышин. Не так грубо.
Василиса (машет рукой). Ой не надо, не надо только меня уверять в обратном! Ваша покорная слуга с пятнадцати лет “кололась” христианством. Не надо. Тупик это! Тупик! И для христианства тупик и для России тупик. Если на Западе давно плюнули на чистоту христианства, чтобы хоть как-то миновать тупик, то мы уперлись. Верность идее - хорошее дело, но если все сгнило - если вокруг другая реальность? Неужели возвращаться в дом, который уже качается, вот-вот рухнет? Да, он был красив, торжественен, с ним связано много. Но теперь он сгнил. Понятно, если тебя интересует смерть, безразлично, гнилые над тобой балки или нет. А если ты выбрал путь жизни и тебе нравится земля, как принимать нелепую доктрину, будто земля в руках сатаны? Как? Или, к примеру, возьмите себя. Будьте последовательны - если вы христианин, так идите в лес и спасайте душу. Хватит питать чрево, хватит продолжать род - вымирайте! Будьте последовательны!
Горышин. Не кипятитесь, Василиса. Вы, может, правы - из меня христианин, как из бумаги гвоздь, но согласитесь - для многих Христос - единственная опора в жизни и Закон.
Василиса. Не убеждает. Вернее так. Если существуют таблетки, не станете же вы с детства приучать людей их потреблять, только лишь потому, что человек в принципе может заболеть. Может заболеть, а может и не заболеть.

(Возбуждаясь)

Да покончим с этим! Разве не видно, что христианство сегодня опасно хотя бы тем, что парализует поиск других путей для выхода из нового тупика.
Горышин. Не знаю, на чем вы основываете свое мнение. По мне лучше искать хоть с корочкой хлеба, чем с пустой кошелкой. Впрочем, вам виднее, вы ведь философ, Василиса.
Василиса. Ирония? Предупреждаю - пустой иронии не терплю.
Горышин. Почему пустой ?
Василиса . Потому что она идет не от знания, а от амбиций. Если хотите поспорить по существу, то приходите на комиссаровскую пятницу. Мы так называем встречи выпускников разных лет в день учителя у Елены Ивановны.
Горышин. Там собираются друзья?
Василиса . Нет, скорее кружок. Мы просто не можем уйти из детства, стараемся не забыть любимые ароматы, хотя, конечно, многое уже не то.
Горышин. А что не то?
Василиса. Разные все стали. Особенно когда появилось много путей прямо противоложных. Если раньше моей, например, маме был предоставлен один желобок, ей проще было находить общий язык с друзьями. Интересы имели один вектор. У нас распалось все на сотни векторов. Многие растерялись. Хватаются за все подряд, обжигаются. Но - пока собираемся. По инерции. Мы раньше в школьном театре играли. Елена, то есть Елена Ивановна, руководила. Запомнилось. Для многих до сих пор эти воспоминания - наркотик.
Горышин. Я так понял, для вас Елена Ивановна - кумир?
Василиса. Кумир - сильно сказано. Но то, что она женщина незаурядная, это точно. Одни великолепные странности чего стоят.
Горышин. Великолепные? Что это значит?
Василиса. Есть странности отталкивающие, есть привлекательные. Елена - можно для краткости?

(Горышин кивает)

Елена - женщина-интрига, женщина-провокатор. В хорошем смысле. Она может из человека вытащить его грязь так, что он даже не заметит. Ложь ненавидит. А это мне близко. Я уверена - все катастрофы и личные и общие начинаются со лжи.

(Горышин усмехается)

Чего усмехаетесь?
Горышин. Так. Хотел спросить: Не страшно? Все живут по закону лжи, а вы им - правду-матку. Не потерпят.
Василиса. Кто-то должен начать.
Горышин. Только не вы.
Василиса. Почему? Не верите, что это возможно в исполнении молодой женщины?

(Горышин молчит.)

Василиса. Итак? Думаете, не смогу? А я напомню вам один пример. Молодая девочка села на лошадь взяла в руку меч и за ней пошла вся Франция. Она была не великим воином, но она сумела сказать людям то, о чем все взрослые, родовитые и боевитые мужики стыдливо молчали. Она их разбудила, они обрели её слова и Франция вошла в кровавые битвы. Но после этого она обрела свободу. Я говорю о Жанне Д` Арк.
Горышин. Романтично, только не современно. Сегодня это не пройдет.
Василиса. Пройдет.
Горышин. Оставим эту тему. Лучше скажите, почему она не замужем ?
Василиса (усмехаясь). Вообще-то вы очень подозрительный человек. Откуда вы взялись в доме Елены? Задаете вопросы!
Горышин (после паузы, с улыбкой). Она меня просто приютила. Я здесь старого друга не могу найти. Она хочет мне помочь.
Василиса. Очень неловкая версия. Но это не мое дело. Пусть будет так. Что касается замужества Елены, я ничего не знаю. Вернее, мы ничего не знаем. Я догадываюсь - была неприятная история в молодости. Деталей не знаю.
Горышин. Понятно.
Василиса. Мы дошли. Это мой дом. Мама, которая меня уже похоронила, папа, который меня уже оплакал.
Горышин. Значит, не я первый?
Василиса. Не первый.
Горышин. Вы сумасшедшая.
Василиса (хохочет). Дождалась. Вы меня разочаровали. Я думала до банальностей не опуститесь.

(Подает руку)

Пока. До пятницы.
Горышин. До пятницы.

(Расходятся)

 

СЦЕНА VI

Пименов, Светлана.

Пименов. Не ходи туда.
Светлана (истерично). Только давай не будем! Давай не будем! Я устала и хочу отдохнуть.
Пименов. Не за отдыхом ты туда идешь.
Светлана. Тебе какая разница, зачем я иду?
Пименов. Я тебе не чужой.
Светлана. Чужой. И то, что я у тебя живу, ничего не значит. Всю оплату ты отъездил на мне на пять лет вперед.
Пименов. Ты не справедлива. Я сразу предлагал официально зарегистрировать наши ...
Светлана. Что? Сношения?
Пименов (тихо). Отношения. Я тебя люблю.
Светлана. Мне утереться твоей любовью в сортире.

(Садится перед зеркалом.)

Пименов. Не говори так.
Светлана. Говорю, как учили: правду - в глаза.
Пименов. От правды не должны страдать люди.
Светлана. Это уж кто как.
Пименов. Все.
Светлана. И ты тоже? Страдалец!
Пименов. Ты несправедлива ко мне.
Светлана. Отстань, а? Дай вывеску нарисовать.

(Делает макияж.)

Пименов (тихо двигаясь по комнате). Можно попросить тебя об одной вещи?
Светлана. Ну?
Пименов. Надень крестик.
Светлана . И что?
Пименов. Я молиться за тебя буду.
Светлана (оборачиваясь). Пи-ме-нов, не будь совсем идиотом, умоляю. У меня уже гостиничный номер в аду на самой большой сковороде забронирован, а ты - молиться. Ты скажи спасибо, что сифилис тебя обошел, а ты - молиться.
Пименов. Ты наговариваешь на себя.
Светлана. Нисколько.

(Задумывается, играя локоном.)

Обрежу. Нет, не обрежу. Обрезать или не обрезать? Изменился у него вкус или нет? Заметит или нет?
Пименов. Кто?
Светлана. Мой любимый самец.
Пименов. Он там будет ?
Светлана (размышляя с локоном в руках). Всенепременно.
Пименов. Останься.
Светлана. Приду поздно. Может, и не приду. Если не приду - позвоню. Впрочем, что я переживаю - тебе страдания нужны, как воздух. Чтобы поазартнее молиться.
Пименов. Не кощунствуй.
Светлана. Нисколько. Страдания излечиваются молитвой. Так? Так. А чем сильнее страдания, тем слаще молитва, отсюда - прекрасный итог - благоволение Бога. Видишь, какой букет благ я тебе принесла. Ценишь?
Пименов. Ты кощунствуешь.
Светлана. Ладно, кощунствую. Я человек обреченный. Это тебе есть смысл суетиться, а мне - нет. Да и потом неинтересно мне на небесах. Как представлю, что в раю тебя встречу, так прямо на улице с первым попавшимся согрешить хочется.
Пименов. Зачем ты так?
Светлана. Да не суй ты свой крест. Не затащишь ты меня на небеса ни за руки, ни за ноги, ни за душу, ни за чувства.

(Встает.)

Ну, как?
Пименов. Ты прекрасна.
Светлана. Ешь, пока дают. Откусывай ломтями, а то другие слопают. А?

(Глядясь в зеркало.)

Вот такой славный кусочек!
Поменов . Почему ты такая грубая?
Светлана. Я не грубая, Пименов, я обиженная. Была у меня подруга. Василиса ее звали. Она меня надвое переломила.
Пименов. Ее звали Василиса?
Светлана. И сейчас зовут. Ладно, пора. Сколько на часах?
Пименов. Половина седьмого.
Светлана. Придумай два слова, которые бы сочетались по форме, а по смыслу были бы противоположны.
Пименов. Яростная добродетель.
Светлана. О! Блеск. Надо записать. А то забуду. Не пустят. Ну, пока. Иди, чмокну. Только аккуратно, не размажь помаду.

(Пименов покорно подходит.)

Ты все-таки милый Пименов. Как песик. Только не лаешь.
Пименов. Хочешь - буду. Только не ходи туда.
Светлана. Что я лая не слышала, что ли? Этого еще не хватало.

(Уходит.)

Пименов (выходя из оцепенения). Она замечательная. Только сама этого не знает. Ее испорченность привнесена, кем-то навязана. Взгляды искривлены чьим-то страшным воздействием. Я это чувствую. Кто эта Василиса? Это темный человек. Я понимаю это. Светлана - ее жертва. В ней я чувствую много благородства и религиозности, она только боится предстать пред Богом, боится покаяться. Но она придет к молитве. Я должен быть только терпелив и должен постараться сбросить груз прошлого ее. Ибо я последний оплот ее души.

(Молится.)

 

СЦЕНА VII

(Разводов стоит перед зеркалом. Рядом его бабушка - Наталья Семеновна)
Разводов. Галстук.
Наталья Семеновна. Этот?

(Подает галстук. Разводов примеряет.)

Разводов. Нет. Поярче.
Наталья Семеновна. Сам выбирай. Я не понимаю, что значит поярче.
Разводов. Ба, ни о чем попросить нельзя. Поярче - это значит красный.
Наталья Семеновна. Для тебя значит, для меня не значит. Желтый тоже может быть ярким.
Разводов. Гнусный цвет. Цвет нынешней демократуры.
Наталья Семеновна. Почему же?
Разводов. Потому что с желтым домом ассоциируется. Цвет проституции.
Наталья Семеновна. Вас не поймешь.

(Смотрит в зеркало.)

Не знаю, что с чем ассоциируется, только к серому ярко-красный галстук не идет.
Разводов. Зато - с вызовом. Безвкусно, зато с вызовом.
Наталья Семеновна. Что, опять там ваша скандалистка будет?
Разводов. Будет.
Наталья Семеновна. Чем она тебе досадила?
Разводов. Это очень опасный человек. Из-за таких демагогов, как она, гибнет Советский Союз, дискредитируется комсомол, социализм.
Наталья Семеновна. Да, это плохо.
Разводов. Вот то-то и оно. Таких людей нужно к ногтю. Она опасна еще тем, что ... красива и владеет словом. Это очень тонкий, умный враг.
Наталья Семеновна. Василиса-то враг? Ты же с ней пять лет за одной партой просидел. И ничего.
Разводов. Теперь времена другие. Теперь - враг.

(Выпрямляется перед зеркалом.)

Вид, конечно, пошлый. Если откровенно. Ничего, зато с вызовом. Ба, одеколон принеси.
Наталья Семеновна. Какой?
Разводов. Зеленый бутылёчек.

(Наталья Семеновна приносит бутылочку.)

Разводов. Так, так. Хорошо.

(Отходит.)

Брит, выглажен, приятен. Социализм с человеческим лицом. Пусть видят, что есть люди, преданные идеалам.
Наталья Семеновна. Ужинать будешь?
Разводов. Нет, не надо расслабляться.
Наталья Семеновна. Желудок испортишь. У вас же там нечего поесть.
Разводов. И не надо. Теперь комиссаровские пятницы превратились в ристалище. Уже третий год - с восемьдесят восьмого. Дерем глотки.
Наталья Семеновна. Нужно ли ссориться?
Разводов. Нужно, Ба, нужно. Нельзя сдаваться на милость победителю. И мы не сдадимся. Лично я не собираюсь жить в окружении жирных денежных мешков, воров и проституток с сознанием эмбрионов и мышей. Если будет нужно, свои идеалы мы защитим с оружием в руках.
Наталья Семеновна (качает головой). Ох, страшно. Опять, что ли, воевать? Страшно.
Разводов. Ладно, Ба, посмотрим. Пока я собираюсь, придумай-ка два слова с противоположным смыслом, чтобы вышло посмешнее.
Наталья Семеновна. Курица, ножницы.
Разводов. Нет, чтобы слова сочетались вместе.
Наталья Семеновна (размышляя). Соленая свекла?
Разводов. М..м..., еще.
Наталья Семеновна. Светлая тень? Любимый враг.
Разводов. Хватит, Ба. Сам придумаю. Без намеков, разлагающих сознание. Враг всегда бьет по чувствам, расслабляя их. Не поддадимся.

(Входит Алексей Михайлович, дед Разводова.)

Алексей Михайлович. Внук, ты куда?
Разводов. Дело есть, дед. Серьезное.
Алексей Михайлович. Галстук у тебя не очень-то на месте.
Разводов. С умыслом, дед, с умыслом.
Алексей Михайлович. Делай, как лучше. Я тебе верю.
Разводов. И я тебе, дед.
Алексей Михайлович. Днем тебе кто-то звонил. Я имя забыл.
Разводов (настораживается). Голос женский или мужской?
Алексей Михайлович. Девушка звонила. Потому и говорю.
Разводов. Как звали? Что не помнишь? Дед, записывать надо. Ты же знаешь, что не запомнишь. Записывай сразу.

(Пауза.)

Не Василиса ее звали?
Алексей Михайлович. Нет.
Разводов. Пошли они все к черту. Только бесят. Дуры безмозглые. Тряпки да постель - ничего больше не видят. Дед, услышишь женский голос по телефону, говори: позвоните, когда мы победим. Кого - неважно. И клади трубку.
Алексей Михайлович. Хорошо, внук.
Разводов. А мы победим. Ну, пока.
Наталья Семеновна. Счастливо.
Разводов. Если что - я у Комиссаровой на "пятнице".

(Уходит.)

Наталья Семеновна. Чай поставить?
Алексей Михайлович (кивая). Никогда бы не подумал, что предавшего меня сына заменит внук.
Наталья Семеновна (Пауза.). Не звонил?
Алексей Михайлович. Нет.
Наталья Семеновна. Что с деньгами делать будем?
Алексей Михайлович. Отошли обратно. Брось их ему в рожу.
Наталья Семеновна. Может, не надо? Сын все-таки.
Алексей Михайлович. Таких сыновей мы на фронте без суда и следствия в расход пускали.
Наталья Семеновна. Да что ты говоришь-то?! Он и так считает, что мы у них Павлушку отняли.
Алексей Михайлович. Пусть считает.

(Наталья Семеновна вздыхает.)

Алексей Михайлович. Чай готов?
Наталья Семеновна. Готов.

(Уходят.)

 

СЦЕНА VIII

(Квартира Комиссаровой. Вокруг хозяйки кружок молодых людей, которые оживленно с ней разговаривают, видимо, рассказывают о себе. Двое девушек сервируют большой, но очень скромный стол, устраивая на нем то, что приносят. Горышин сидит в другом углу и с интересом наблюдает за приходящими. Ему явно нравится простая, открытая обстановка. У входной двери стоят Таланкин и Ивнев. Звонок в дверь. Входит девушка.)

Таланкин. Оксюморон!
Девушка. Классная рухлядь.
Таланкин (Ивневу). Маэстро?
Ивнев. Балл проходной! Аннет, дайте ваши щеки, пока они не замужем.
(Все весело, дурачась, целуются. Девушка проходит. Звонок. Входит Костров.)
Таланкин (грубовато). Оксюморон!
Костров. Порядочная актриса.
Таланкин (смеясь, кричит в комнату). Елена Ивановна, Вы знаете, что принес Костров?
Комиссарова. Что?
Таланкин. Порядочная актриса.
Комиссарова. Забавно. Можно в анналы записать.
Таланкин. И я о том. (Ивневу.) Маэстро?
Ивнев. Проходной балл.

(Входит Василиса.)

Таланкин. Ивнев!
Ивнев. Таланкин!
Вместе. Царица Василиса, помилуй нас безумных.

(Бухаются на колени.)

Василиса. Дураки.
Вместе (поют). Платья край - дай!
Руку без лжи - возложи!
Ночной чай - обещай!
Василиса (смеется). Ивнев, ты-то что?
Вместе (чуть не плача). Оксюморон!
Василиса. Проклятие любви.
Таланкин (Ивневу). Маэстро?
Ивнев. Брак. Банально.
Василиса. "Какая жестокость," - сказал Гитлер.
Таланкин. Фраза!
Ивнев. Брак.
Василиса. Ну хорошо. Сладкая смерть.
Таланкин. Маэстро?
Василиса (угрожающе). Ма-э-с-тро...
Ивнев. Полбалла. Но - проходных.

(Общий смех. Сцена идет за Василисой. Она подходит к Комиссаровой. Ставит на стол торт.)

Василиса. Елена Ивановна, "Птичье молоко". Специально для вас и "Токайское". Наше.
Комиссарова. Ох, и напьемся сегодня!

(Звонок. Входит Разводов.)

Таланкин. О, Разводов! Привет.
Разводов. Салют, мужики.
Ивнев. Паха, комсомол жив?
Разводов. Жив, мужики, и будет жить.
Таланкин. Понятно. Пароль!
Разводов. Любимый враг.
Ивнев. Да ты не ори, а то Василиса услышит.
Разводов. Пусть слышит.
Таланкин. Ну, ты в своем амплуа. Надеюсь сегодня не станешь на нее бросаться?
Разводов. Посмотрим.

(Намеревается пройти.)

Ивнев. Стой.
Разводов. Что?
Ивнев. Старик, давай поменяемся галстуками. Мне больно на тебя смотреть. Пусть лучше будет больно смотреть на меня, чем на первого секретаря райкома.
Разводов. Нет, старик. Спасибо, но так надо.
Ивнев. Одних она делает рабами, других идиотами, а третьих секретарями горкомов. Ты же не хотел, Развод?
Разводов. Так надо, мужики.

(В коридор заглядывает Василиса.)

Василиса. Ох, батюшки, Разводов! Какая новость! Ты же хотел бойкотировать "пятницы" как меньшевистские посиделки!
Разводов. Тебя не касается. Пришел и пришел.
Василиса. Мне тут нашептали, что ты двинул "вверх"?
Разводов. Да.
Василиса. Чтобы таким идейным экстремистам, как Василиса Романова, преградить дорогу к душам людей.
Таланкин (шепчет). Василиса, не мучай ты его.
Ивнев (желая отвести разговор в сторону). У Паши сегодня галстук из новой эры.
Василиса (не слушая никого). Ты по какому признаку меня изничтожать будешь: по классовому или как националистку?
Таланкин. Василиса, не заводись. Развод, проходи.
Разводов (не слушая). Как националистку.
Василиса. Ага, значит определился? Долго думал? Хорошо, а не ответишь ли ты на два-три вопроса шовинистки?
Разводов (сухо). Отвечу.

(К коридору тихо подходят ребята.)

Василиса. Скажи мне, Разводов, ты интернационалист?
Разводов. Да, интернационалист, и произношу это слово гордо.
Василиса. Браво. Так вот Разводов, не за что тебе меня привлекать - я ведь тоже интернационалистка.
Разводов. Ты лжешь.

(Радостно кричит.)

Она лжет!
Василиса. Не торопись, Развод. Это мы еще посмотрим, кто лжет: я или твоя гнилая доктрина. Пусть нас рассудит само слово. Господа, прошу внимания!

(Голоса затухают.)

Слово "интернационализм" состоит из двух основных частей. Из приставки "интер", что значит "между", и слова национализм, что означает совокупность идеи и практики, основанных на родовых, национальных основах. Суффикс "изм" как объединяющий подтверждает мою мысль. Тогда получается, что "интернационализм" - идеология объединения национализмов при их наличии. Так, господа?...

(Пауза.)

А как же иначе? Получается, когда я говорю, что русская интернационалистка, - это не оксюморон, не фантазия, а сообщающиеся сосуды. Так, Разводов?
Разводов. Ленин другое говорил об интернационализме.
Василиса (зло). То, что говорил Ленин, меня не интересует, поскольку он лгал всю жизнь. Господа, факт есть факт: говоря об интернационализме, Ленин не знал, что это такое, и имел ввиду идеологию уничтожения народов через ликидацию их различий. Он говорил не об интернационализме, а о де-национализме! А это разные вещи. Одно предполагает уничтожение народов, другое - их сохранение! Как же их не разделять?

(Пауза. Взрыв аплодисментов.)

Таланкин . Василиса, я тупой, но это красиво!
Ивнев. Царица! Я развожусь со своей Ленкой.

(Общий шум и оживление.)

Разводов (мрачно). Ты поплатишься за свои слова.
Комиссарова. (Берет за руку Василису и Разводова и уводит всех в гостиную.) Прекратим. Павел, ты помнишь наши правила: свобода слова, но - кодекс правды. Обижаться нельзя.
Разводов. Это мое дело, обижаться или не обижаться.
Комиссарова. Успокойся. Садись в кресло.

(Горышину.)

Уступите Павлу. Он расстроен.
(Горышин уходит. Комиссарова садится рядом на стул.)
Разводов (мрачно). Что я здесь делаю - в гадюшнике антисоветчиков?
Комиссарова. Ты не совсем прав, Павел. В тебе живут обиды.
Разводов. Во мне живет сознание оскорбленных революционеров, отдавших жизнь за дело трудового народа.
Комиссарова. Успокойся, Павел. И на Василису не обижайся. Она же спорит с тобой. Мы все пытаемся выяснить, в чем же истина.
Разводов. Это слова ревизиониста.

(Вздыхает.)

Ладно, Елена Ивановна. Оставим это. Единственное, о чем я жалею, что дал взять себя ей во власть. Она меня парализует.
Комиссарова. Она тебе не отвечает?
Разводов. Ни строчки за два года.
Комиссарова. Может тебе найти другую девочку?
Разводов. Это не в моих принципах.
Комиссарова. А если она тебя не полюбит никогда?
Разводов. Тогда она не полюбит никого.
Комиссарова. То есть?
Разводов. Это я оставлю при себе.
Комиссарова. Звучит очень странно и ... страшно.
Разводов. Нормально. Пока наша власть, мы будем диктовать условия игры.
Комиссарова. Мне неприятно это слышать.
Разводов. Не слушайте. Говорю, что думаю.
Комиссарова. Ты не обидишься, если я пойду к ребятам?
Разводов. Нет, конечно.
Комиссарова. Не злись.

(Отходит. Голоса в коридоре.)

Таланкин (из коридора). Елена Ивановна, поберегите нервы. Вы знаете, кто пришел?
Комиссарова. Антон Климко.
Таланкин. Точно. Как вы угадали?
Комиссарова. Чувствовала. Позовите его.

(Василиса пытается ускользнуть.)

Комиссарова. Ты куда?
Василиса. Я в библиотеке побуду. Еще Климко мне не хватало.
Комиссарова. Прошу - останься. Ради меня.
Василиса. Хорошо.

(В коридоре.)

Таланкин. Ты еще пропуск не предъявил!
Антон. Треугольная фортуна.
Таланкин. Ого! Маэстро ?
Ивнев . Не понял, но звучит. Балл - проходной.

(Антон Климко входит в гостиную.)

Антон (всем). Ребята, общий привет.

(Все его приветствуют.)

Антон. Елена Ивановна, долгие вам лета.
Комиссарова. Здравствуй, садись.
Антон. Василиса, привет.
Василиса. Привет .

(Антон садится рядом с Комиссаровой.)

Девушка. Антон, расскажи, куда пропал. Мы уж хотели розыски объявлять.
Антон. Зачем же розыск? Я тут недалеко, под Москвой, слесарем по ремонту автомашин работаю.
Парень. Не может быть. Кто-то, я слышал, говорил, будто ты уже чуть ли не в Штатах.
Антон. Ерунда.
Комиссарова. Ты же начинал по дипломатии?
Антон. Не получилось. Сорвался. В общем, теперь автомобили.
Парень. Не ожидали от тебя, Антон. Стопроцентная звезда и вдруг - слесарь.
Разводов (из угла, громко). В этом, кстати, ничего плохого нет. Лично я одобряю выбор Антона.

(Его мало кто слушает и перебивают, но Антон направляет свою речь к Разводову.)

Антон. Действительно, неплохо.
(Внезапно возникает пауза. Чувствуется, насколько неожиданно появление "такого" Климко. Звонок. Таланкин с Ивневым бегут к двери.)
Таланкин. О! О! О! Нет слов! Ребята, в нашей оранжерее прибыло! Королева Марго.

(Входит Светлана.)

Светлана. Талан, ты всегда был пошляком.
Ивнев (сурово). Оксюморон!
Светлана. Яростная добродетель.
Таланкин . Маэстро?
Ивнев. Сыро, но проходит.

(Светлана приветствует всех. Но не все приветствуют ее.)

Светлана. Не ждали?

(Не обращая внимания на сухой прием)

Елена Ивановна, я посижу в стороне?
Комиссарова. Конечно, Светлана.
Костров (тихо). Может, ее все-таки попросить? Она вам столько гадостей сделала, Елена Ивановна.
Комиссарова. Ничего. По-моему, все? Сколько нас?
Ивнев. Двадцать человек. С господином новеньким.

(Смотрит на Горышина.)

Горышин (приподнимаясь). Если не помешаю, то - Горышин Алексей Николаевич. Человек.
Голоса. А вы кто?
Горышин. (пожимая плечами) Человек.

(Звуки одобрения.)

Ивнев. Приятно.
Таланкин. Друзья, первый тост. Маэстро?!
Ивнев (поднимая бокал с вином). Налито? Как официально избранный пять лет назад Маэстро, прошу выслушать первый тост.

(Все замолкают.)

Когда-то мы робко поднимали в этом доме бокалы с томатным соком, сегодня неробко поднимаем бокалы с вином. Меняются все. Меняются взгляды или - точнее - появляются, мы надеваем на носы разного цвета очки. Мы ссоримся и, видимо, этот процесс не остановить - в жизни. Но здесь, в этом доме, лучи, расходящиеся в разные стороны там, за окном, сходятся. В этом весь фокус. И в одном и в другом смыслах слова. Так давайте выпьем за то, чтобы жизнь почаще фокусничала.
(Все кричат "ура", и пьют вино, начинается общий шум и веселая болтовня.)
Антон (Василисе). Василиса, на два слова.
Василиса. Нет.
Антон. Просто посидим в библиотеке.
Василиса. Нет.
Комиссарова (прислушиваясь, Василисе). Василиса...

(Пауза.)

Василиса (Антону). Пойдем.

(Незаметно удаляются в библиотеку.)

Василиса. Давай договоримся о краткости. Твой окончательный вопрос и мой окончательный ответ.
Антон. Я не за этим.
Василиса. Зачем?
Антон. Посмотреть на тебя.
Василиса. И все?
Антон. Нет. Голос твой услышать.
Василиса (вяло.) Амба, карамба, цуца, краля-мараля, цуп. Еще?
Антон. Еще.
Василиса. Бунди-кунди, коло-моло-дуб.
Антон. Еще. Если можно.
Василиса. Слушай. Я в твоем присутствии тупею.

(Встает)

Чего ты приехал? Был замечательный вечер, прекрасная погода, волшебная осень, красивые мужчины и - бац! Климко. Елки-палки! Что за напасть!
Антон. Сейчас уйду.
Василиса. Ради бога, только через минуту.

(Пауза.)

Елена меня вместе с косой съест. За своего любимца.

(Подходит к окну.)

Все понимаю, но ее бредовая идея нас женить невыносима. Если ей нравятся и я, и Климко - это же не значит, что мы умираем друг по другу.
Антон. Я в стороне посижу. Разрешаешь?
Василиса. Я здесь не хозяйка.
Антон. Ты здесь больше, чем хозяйка, и ты это прекрасно знаешь.

(Василиса вздыхает и садится в кресло под торшером.)

Василиса. Я от этого не в восторге. Поверь мне.
Антон. Мне сказали, что ты стала еще агрессивнее.
Василиса. Со стороны виднее. Ладно, давай бросим говорить обо мне. Расскажи, как у тебя. Не верится, что Климко смирился с деятельностью автослесаря. Если это правда, то у меня вырастет третье ухо.
Антон. Работа интересная.
Василиса. Не верю я.
Антон. Хорошо. Неважно это. (Подходит к Василисе и садится у ног.) Погладь меня.

(Василиса гладит голову Антона.)

Антон. Я хочу сдохнуть.
Василиса. А я уже. Когда ты уехал без слова, без звонка...
Антон. Я ошибся.
Василиса. Да.
Антон. Я опоздал?
Василиса. Три дня назад я бы сказала нет. Сегодня я говорю: да, ты опоздал.

(Входит Светлана.)

Светлана (закрывая за собой дверь). О, какая сцена!

(Василиса вскакивает и уходит.)

Антон (скрипя зубами). Ну, что тебе, улитка крашеная, от меня надо?
Светлана. Тебя.
Антон. Зубы не сломаешь?
Светлана. Если еще остались, сломаю.
Антон. Хватит острить.

(Светлана садится в кресло.)

Светлана. Брось. Расскажи лучше, как Париж.

(Пауза.)

Антон. Идешь по пятам. Как тебе это удается?
Светлана. Удается.
Антон. Хочешь совет?
Светлана. Твой - хочу.
Антон. Завяжи узлом свой язык.
Светлана. Забери меня отсюда.
Антон. Так вот, если будешь молчать, в обиде не оставлю.
Светлана. Зачем тебе это надо? Небось из Москвы на поезде приехал. Как... слесарь.
Антон. Это тебя не касается.
Светлана. Касается. Ползаешь перед этой мегерой, как пингвин. Меня это бесит. Она не достойна тебе даже носки стирать.
Антон. Это ты о своей любимой подруге?
Светлана. В гробу я ее видела.
Комиссарова (входя). Юноши, девушки, третий тост, прошу к столу.
Светлана. Бегу.

(Выходит. Антон вслед за Светланой.)

Комиссарова. Подожди минутку. Присядем.

(Антон садится в кресло.)

Почему так долго не давал о себе знать?
Антон. Не получалось.
Комиссарова. Мне кажется, что ты что-то скрываешь.
Антон. Что мне особенного скрывать, Елена Ивановна? Даже если что-то скрываю, то это не имеет никакого значения...

(Пауза.)

Комиссарова. Хорошо. Пойдем. Я рада тебя видеть.
Антон. Я вас тоже.

(Выходят. В гостиной все подняли бокалы.)

Таланкин. Господа, дамы, товарищи, джентльмены, друзья, люди! Нас уже собралось двадцать два существа. Посему я делаю вывод, что пророчества о кончине нашей "пятницы" не состоялись. Конечно, кто-то уходит, кто-то приходит, ничто не вечно под луной, как говорят на Востоке. Но многое вечно под Солнцем - говорим мы и поднимаем бокалы.
Василиса. Браво, Талан!

(Все шумно пьют.)

Горышин (Комиссаровой, тихо, под общий шум.). Честно говоря, я удивлен.
Комиссарова. Это светлая сторона моей жизни.
Горышин. А ту считаете все-таки темной?
Комиссарова. Неизвестной. Никому больше, кроме вас.
Горышин. Неужели вы столь скрытны, что сумели ото всех скрыть то, чем жили десятки лет?
Комиссарова. Секрет в том, что я ничего ни от кого не скрывала. Просто эта часть моей жизни настолько не соприкасалась со всем остальным, что не было нужды об этом говорить.

(Звонок в дверь.)

Таланкин. Гм...
Комиссарова. Кто бы мог это быть? Все обычно пунктуальны.
(Таланкин открывает дверь. На пороге мальчик с большой коробкой.)
Мальчик. Здравствуйте.
Все. Здравствуй, мальчик-с-пальчик.

(Ребята окружают “пришельца”.)

Мальчик. Я - не с пальчик.
Таланкин. Хорошо, с-пальму. Объясни нам юноша-с-бамбук, откуда ты взялся?
Комиссарова. Из какой школы?
Мальчик. Из двадцатой.
Таланкин. Ого, далече же тебя занесло! Ну, говори.
Мальчик. Просили передать. Коробку вот эту.
Комиссарова. Кто?
Мальчик. Старик какой-то.
Комиссарова. Кому?
Мальчик (читает вынутую записку). Елене Ивановне Ко-м-исс-аровой.
Ивнев. Ну ты и чтец. Юноша-с-дуб.
Мальчик. Не обзывайтесь.
Светлана (подходя). Погоди, Ивнев. Тут интересная коробочка. Елена Ивановна, открываем?
Комиссарова. Подожди. Может ошибка?
Светлана. Нет, это не ошибка. Давно тебе коробку дали?
Мальчик. Недавно. Минут двадцать назад. Подходит старик и говорит: отнеси в тридцатую квартиру. Записку и рубль дал.
Светлана. Так открываем?
Комиссарова. Ну что ж, значит сюрприз. Открывай.

(Светлана распаковывает коробку. Все охают.)

Шофман. Обалдеть.
Светлана. Вина, духи, косметика, шоколад. Тут на сотни рублей....
Парень. Я вин-то таких в глаза не видел.
Мальчишка. Ну что, я пойду, что ли?
Голикова. Я не знала, Елена Ивановна, что у вас есть поклонник.
Комиссарова. Откровенно говоря, я тоже не знала.
Таланкин. Теперь будете знать. Ну что, Елена Ивановна, иноземного зелья попробуем?
Комиссарова. Нет, это, пожалуй, уже лишнее. Впрочем, вот мускат можно попробовать.
Таланкин (Ивневу). Маэстро?
Ивнев. Попробуем.
Светлана (расхаживая среди ребят). Неплохо. Неплохо. (Антону, тихо.) Неплохо.
Антон. Скройся и не дыши.
Светлана. Я и так ниже половицы.
Антон. Выйдем.

(Заходят в библиотеку.)

Дай мне по-человечески провести время. Что тебе надо?
Светлана. Я же сказала: тебя.
Антон. Хорошо. После двенадцати.
Светлана (смеясь). Ты не понял. Ты мне весь нужен.
Антон. Свет, послушай, на каком основании? Я тебе дал повод? Я - ничей. И собственностью ничьей не стану.
Светлана. Вот здесь ты врешь. Давно уже карманный.
Антон. Это уже мое дело.
Светлана. И мое дело. Она украла у меня то, что ей не принадлежало.
Антон. Это твои фантазии. Никогда этого не было.
Светлана. Антош... Как угодно. Забери меня отсюда. В любом качестве.
Антон. Найди любого западника и он тебя вытащит. Благо фактура налицо.
Светлана. Ты мне нужен.
Антон. Опять двадцать пять. А ты мне нет! Понятно?
Светлана. Я докажу, что ты ошибаешься.

(Стучится и входит Таланкин.)

Таланкин. Ребята, не по своей воле нарушаю ваш интим. Свет, там кто-то пришел, умоляет тебя.
Светлана. Меня нет.
Таланкин. Он туфли твои увидел. Так сразу и сказал: вот ее туфли. Очень вежливый, но упрямый, не очень юный человек.
Антон. Это любопытно.
Светлана. Талан, это все?

(Таланкин кивает.)

Светлана. Тогда иди.

(Таланкин уходит.)

Антон. Кто это за тобой явился?
Светлана. Неважно.
Антон. Я сгораю от нетерпения. Посмотрим!
Светлана. Не смей!
Антон. Очень любопытно.

(Выходят и сталкиваются с Пименовым.)

Антон. Здравствуйте, вы кто?
Пименов. Я Пименов Александр.
Антон. Очень воинственное имя. Хотя не очень воинственная фамилия. Что же вы стоите? Раздевайтесь. У нас запросто.
Светлана. Нет!
Антон . Она шутит. Раздевайтесь.

(Пименов охотно разоблачается.)

Антон. Расскажите о себе. У нас так принято.
Пименов. Я, собственно, на минуту. Передать Светлане ключ.
Светлана. У меня есть ключ.
Пименов. Мне показалось, ты его не взяла.
Светлана. Черт бы тебя взял!
Антон. Ну что же, ключи нашлись. Теперь проходите. Как вас представить?
Пименов. Служитель Господа нашего Иисуса Христа.
Таланкин. Ого! Поп, что ли?
Пименов. Нет. Я работаю инженером. Но я призван служить Господу.
Антон. Хорошо. Мы вас так и представим. Идёт?
Пименов. Куда идёт?
Антон. Это выражение такое. В смысле: вам подходит?
Пименов. Подходит.
Антон (входя в гостиную и рассчитывая на тех, кто танцует под негромкую музыку). Господа! ...

(Пауза.)

Слушай, Талан, представь гостя, у тебя со слогом получше.
Таланкин. Господа и дамы, мир чудесен. Но не только это вдохновляет нас на подвиги, но еще и благоволение Господа. Лишним аргументом к тому, что наши "пятницы" боголюбны, явилось посещение нас служителем Господа нашего Иисуса Христа. Пименов Александр.
Парень. Ого. Это Василиске на растерзание.
Василиса. Не тыкай!

(Пименову.)

Выпейте вина.
Пименов (присаживаясь). Я не пью вина.
Василиса. Тогда поболтайте с нами.
Пименов. Как?
Василиса. А вот у нас будет предметный турнир. Спор такой. Кто - кого.
Пименов. Не знаю, сумею ли быть достойным участником.
Василиса. А вы не комплексуйте. Вот Алексей Николаевич, тоже наш уважаемый гость и неглупый человек, предложит нам тему.
(Все смеются и пододвигаются к столу, предвидя интригу.)
Таланкин. Василиса, погоди, еще один нюанс. Господа? Маэстро?

(Все и Ивнев кивают.)

Об условиях. Два слова.

(Все утихают.)

Дело в том, что Василиса у нас профессионал в этом деле и совершенная бестия. И, что самое интрижное, бестия нецелованная. Никто из присутствующих не может похвастаться победой. Три года назад, после выпуска, она сделала торжественное заявление. Кто победит ее в споре - тот целует.
Горышин. Я этого не знал.

(Все хохочут.)

Василиса. Это шутка.
Таланкин. Алексей Николаевич, не бойтесь, я не думаю, что вам угрожает поцеловать Василису.
Василиса. Не слушайте его, это шутка.
Таланкин. Ничего себе шутка! Да я три года из библиотек не вылезаю. Да это мечта моей жизни!
Василиса. Во-первых, очень даже целованная, во-вторых...
Таланкин. Стоп, стоп. Твои левые соблазны Рыцарей Круглого Стола не интересуют! Речь идет именно о заинтересованных присутствующих!

(Горышину)

Алексей Николаевич вы включаетесь в этот достойный список?
Горышин (смущенно смеясь). Собственно, я не против.
Василиса (вскакивая). Ах так, Талан, ты не добьешься, так и знай!
Таланкин. Меня будет согревать сознание, что я отмщен.

(Вопит)

Я должен увидеть этого укушенного монстра! Алексей Николаевич, на вас одна надежда!
Антон. (сухо). Талан, не беспокойся.
Таланкин. Ухожу со сцены с судьбой несчастного конферансье .

(Картинно тушуется.)

Василиса. Итак, продолжим. Алексей Николаевич, может быть, повторите?
Горышин. Я юрист и практик. Меня интересует проблема, которая юридической наукой не осмыслена. Просто отодвинута. Я бы ее сформулировал так: что такое месть и каково право на нее человека и государства.
Комиссарова. Пока не учитывая эмоциональную сторону дела?
Горышин. Да.
Пименов. Что касается меня и христианского учения, то порочна сама постановка вопроса. Суд - не в руках человека, не в руках государства, а Бога. Возмездие - также.
Василиса (зло). Опять полилась эта бодяга.
Комиссарова. Василиса, вспомни о такте.

(Василиса кивает.)

Пименов. Мстительность - не христианское чувство. Поэтому месть безнравственна.
Горышин. Тогда безнравственна вся система современного правосудия, которое, как вы верно связали, и есть, собственно, возмездие.
Пименов. Так и есть: земной суд - исчадие греха. Судит только Бог, ибо человек по земле ползает и не знает промысла божьего.
Василиса. Тем не менее, когда вас поколотят, вы пойдете не в церковь, а в милицию!
Горышин. Погодите, Василиса.

(Пименову.)

То есть вы хотите сказать, что земной суд должен быть ликвидирован. Ликвидировать органы управления, следствия, охраны правопорядка и так далее....
Пименов (После паузы.). Я этого не сказал.
Горышин. Но так получается. Действительно, если из вашей квартиры вынесут мебель, вы, оскорбленный, пойдете, как верно сказала Василиса, в милицию, а не в церковь.
Пименов. Может быть, и не пойду.
Светлана. Это ты, Пименов, врешь!
Комиссарова. Спокойнее, друзья.
Пименов. Только в молитве человек узнает о Промысле Божьем. Греет человека сердце - значит нисходит благодать, если не дает Господь успокоения, не торопится наполнить сердце твое елеем - так и виновен ты перед Господом. Бог - судья, он же и суд несет.
Василиса. Блеск!
Горышин. Тогда мне пора с работы уходить.
Гулькин (тихий юноша). Что же тогда начнется?
Пименов. Нужно всем воцерковиться, тогда ничего не начнется и никто никого бить не будет.
Антон. Разводов, тут про коммунизм заговорили.
Разводов (из дальнего угла). Еще чего! Слушайте этого попа больше.
Василиса. А если человек, помолившись, - даже это учтем - не услышал благодати, плюнул на свое холодное сердце и пошел дальше множить преступления. Этакий современный Торквемада?
Пименов. Час его настанет. Он уже обречен.
Василиса. Хорошо, вот этот обреченный возьмет кувалду и угробит не обреченного, который ходит под Богом и в церковь. И вы хотите сказать, что кувалда обреченного и явилась божьей мздой?
Пименов. Вы юродствуете.
Василиса. То есть как? По-моему, нормально говорю?
Ивнев. Послушайте, а почему Бог вовремя не обрек Гитлера? Неужели после первых же шагов его в Европе не стало ясно, кто он такой. После Польши уже все стало ясно!
Пименов. Таков промысел. Значит, в назидание он был кому-то.
Василиса. Ловко! Значит, человек вообще не имеет права голоса?
Пименов. Именно. Он несет в себе печать греха и должен всю жизнь молить о снисхождении Бога.
Василиса (в ярости). Что-что-что? Это не о первородном ли грехе вы говорите?
Пименов. И о нем тоже.
Василиса. То есть, едва родившись, человек уже грешен? А если грешен, то виноват. Перед кем, за что? За что может быть виновен комок мяса, нервов и крови, не совершивший ни одного самостоятельного поступка?
Пименов. Он зачат в грехе.
Василиса. Ах, вот оно что! Конечно, что еще остается - обвинить человека в сластолюбии и в продолжении рода. Интересно, если довести до логического конца это положение и заставить людей быть безгрешными, то кто вашему богу молиться будет?
Пименов. Души.
Василиса. Зачем? Они же уже достигли искомого - бессмертия.
Пименов. Вы передергиваете.
Василиса. В чем?
Пименов. Во всем.
Василиса. Это поклеп! Я вам докажу! Вы не увильнете. Мы сделаем вывод, не из моих эмоций, а из общего смысла христианского учения.

(Василиса выходит на центр гостиной.)

Во-первых, господа, вспомним, зачем приходил Иисус. Снять с человека грехи! Их искупить! Все до одного. В том числе первородный!!! Или не так? Следовательно, грех я могу только приобрести. Или не так?

(Пименов сохраняет молчание.)

Так или не так? Зачем приходил Христос, умер на кресте? За наши грехи! Так? Так! Следовательно, он снял первородные грехи!... Теперь дальше. Христианство сделало громадное количество людей временщиками на этой земле, убедив их, что все происходящее на этой земле - тление под кураторством Князя мира сего, то есть Сатаны. Такая позиция может изначально оправдать любое преступление на земле! Тем более, существует культ покаяния. Нагадил – сходил, снял грехи, покаялся. Это же оправдание преступлений! Сколько можно привлечь в церковь подонков!!! Если грехи с человека снимаются, то значит он оправдывается! Очень удобно. Не церковь, а публичный дом! А я вот не хочу, чтобы подонок оставался без наказания! Пусть он уходит в иной мир подлецом, пусть сдохнет с сознанием своего негодяйства. Какое может быть отпущение грехов? Как можно допускать души негодяев в рай?
Пименов. Вы жестокий человек.
Василиса. Вот как? Хорошо. Я жестокий человек, а вы чем лучше - вы, косвенно разрешающий и множащий преступления? Посмотрите, все воры страны в церкви со свечами стоят и с патриархом целуются! Это как?
Пименов. Не вам судить.
Василиса. То есть как?? Если украли у моих родителей, у меня - кому же судить? Или я должна сложить лапки и пойти каяться в церковь? За что? Зачем? Спасать душу для тысячелетнего царствования Христа? Для этого ужаса, для этой самой мрачной диктатуры, диктатуры выхолощенных праведников?
Пименов. Вас первую покарает гнев Божий.
Василиса. За что? За правду?
Пименов. За богохульство.
Василиса. Чушь. Если меня кто-то покарает, то это - человеческая слепота, трусость и ложь. Если уж на то пошло, продолжим! Задаю вопрос: зачем вообще Богу человек? Существу абсолютному - земная вошь. Бог ведь самодостаточен! Зачем вообще какие-то акции: творение, земная суета, - если он полноценен? Зачем совершенству опускаться до создания твари и мараться о ее несовершенство? Ведь рано или поздно Бог получит обвинение: совершенен ли ты, создавая несовершенство? Да, библейский бог, создавая человека, просто делал из себя идиота!

(Общий шум.)

Таланкин Ну, ты, мать, совсем ошалела.
Пименов (видя поддержку). Гореть вам, презренная женщина, в огне.
Василиса. Заканчиваю. Раз мы начали с греха, то им и закончим. Библейский грех - это удавка, поводок, цепь для закабаления человека и ложь о нем. Соответственно, Иисус, который якобы пришел искупить грехи, которые никто, кстати, искупать не просил, искупал не грехи, а свои домыслы! А искупать вину человека, которой не было, мог искупать только человек с больной фантазией и диким самомнением шизофреника. Да-да! Подарив иллюзию, он отнял волю и правду. И сейчас мы дошли до того, что, видя преступление, ложь в коридорах власти, говорим, что это нормально, поскольку каждый грешен и порочен. Лично я говорю: нет и нет! В руках человека придти к справедливости и ее воплотить!
Пименов. Она сатанистка.

(Отходит в угол)

...Или масонка.
Горышин. Василиса, вернемся к нашим овцам. То есть, в диалоге со служителем господним вы косвенно отвечали на мой вопрос о праве человека на возмездие.
Василиса. Да.
Горышин. Но реабилитируя человека, вы, Василиса, впадаете в опасную крайность. Вы позволяете человеку судить от своего имени. Ведь что такое месть? Это личное, индивидуальное или групповое - в данном случае это несущественно - восстановление справедливости по собственным понятиям права. Но какая здесь опасность произвола! Мелкая ошибка - и самосуд превращается в террор, ответ на преступление - в преступление. Давая права мести, вы можете не учесть того, что мстящий может не знать всех обстоятельств преступления своего неприятеля. Это может сделать объективное следствие, требующее времени, не принимающее эмоций, тем более эмоций оскорбленного человека! Часто ведь мотивы преступления спровоцированы жертвой! Вы только на секунду представьте, что в руках человека право на возмездие!
Шофман. Кошмар.
Горышин. Словом, на слепоту и произвол богов и государств, вы хотите ответить слепотой и произволом человека. Это выход? Думаю, нет. Движение в сторону тупика...

(Пауза.)

Ивнев. Получается, две крайности: и то, и другое не выход. Так что, Василиса - теория из двух зол меньшее? Опять придется прислушаться к Разводову. Из двух зол - меньшее: лучше государству взять человека за «зебры», чем человеку, раскрепостившись, устроить хаос?

(Пауза.)

Так Василиса?
Василиса. (неуверенно) Пока не знаю. Как одно влечет за собой массовый маразм, так и другое.

(Пауза.)

Комиссарова. Остановимся на вопросе и поднимем бокалы. Предлагаю тост. Чтобы все-таки точки зрения сходились на небесах, а не в преисподней. Как бы далеки они ни были от земли.
Горышин. Красивый тост.

(Все пьют.)

Таланкин (весело). Друзья, сегодня я впервые встретил на лице Василисы нечто вроде неуверенности. Это не то, о чем я мечтал, но ласточка, признаюсь, лихая. Это ваша заслуга, Алексей Николаевич. Вы были неуязвимы. Я, как общественный конферансье, предлагаю награду. Поцелуй или потанцевать - как, Алексей Николаевич?
Горышин (торопливо). Потанцевать.

(Василисе.)

Вы не против?
Василиса. Не против.
Антон. Так ты, что же, признаешь свое поражение?
Василиса. Не совсем.
Таланкин. Ребята, я нем!

(Звучит музыка. Горышин и Василиса танцуют.)

Ивнев. Ты танцуешь? Ребята, держите за части моего тела. Они будут падать по частям. Наша недотрога танцует! Я пошел смотреть в щелочку и подслушивать.
Василиса. Дурак ты, Ивнев.
Ивнев. Ну вот, обозвали. Осталось напиться. Подать мне чан вина!

(Cоздается общий шум.)

Горышин. У меня ощущение, что я сделал что-то не так. Этот, кажется, Антон просверлил меня всеми возможными сверлами. Он к вам неравнодушен.
Василиса. И что?
Горышин. Надо щадить людей.
Василиса. Если вы не хотите со мной танцевать, так и скажите.

(Пауза.)

Горышин. Хочу. Только не могу прийти в себя. С небес к танцам.
Василиса. У нас так принято.
Горышин. Хорошо. Тогда можно последнее сомнение?
Василиса (кладя голову на его плечо). Валяйте.
Горышин. Может, не надо так вызывающе?
Василиса (тихо). Послушайте, Алексей Николаевич, что я вам скажу. Здесь присутствуют люди с таким интимным стажем, что вам не поверится. И если нормальная девушка положит голову на плечо нормальному мужику, неужели я буду обращать внимание на их приятие или осуждение?
Горышин. Понятно.

(Танцуют.)

Только сомнение можно разрешить?
Василиса. Я же сказала: валяйте.
Горышин. Я не чувствую себя победителем. Во-первых, вы подыграли мне. Во-вторых, я сам не знаю выхода из этого тупика. Мы равны перед этим тупиком. Только я оказался в нем раньше по работе, а вы дошли умом.
Василиса. Я не стала просто говорить дальше. Это должно еще созреть. По-моему, открывается нечто третье, в котором крайности сольются и нейтрализуют друг друга. Что это третье, я пока не знаю. Но чувствую.
Горышин. Я тоже чувствую.

(Прижимает Василису к себе крепче.)

Василиса. Мне хорошо. Только не смотрите на меня.
Горышин. Почему?
Василиса. Мне кажется, я краснею.
Горышин. Это от вина.
Василиса. Я в этом уверена.

(Сцена переходит в библиотеку. Светлана и Пименов.)

Светлана. Чего ты приперся?
Пименов. Я почувствовал, что нужен тебе.
Светлана. Как зубодеру экскаватор.
Пименов. Ты этого сама знать не можешь.
Светлана. Ладно, сиди, только сделай так, чтобы тебя никто не замечал и не касался моего имени в связи твоей фамилией.
Пименов. Хорошо. А кто эта Василиса?
Светлана. Стерва.
Пименов. Это та самая? … Опасный человек. То, что она находится на ложном пути, это полбеды. Скольких она своим сатанинским красноречием совратит с пути истинного?
Светлана. Меня же совратила.

(Входят Антон и Таланкин.)

Антон. Свет, выйди.

(Светлана выходит.)

Антон. Слушай, я тебя просил помолчать?
Таланкин. Слушай, Антон. Ты нарушаешь главные заповеди этого дома.

(Антон резко и сильно бьет Таланкина, тот оседает.)

Таланкин. Ты что?
Антон. Нужно еще?
Таланкин. Не в этом доме.
Антон. Мне плевать на этот дом.
Таланкин. Как ты можешь? Елена так тебя ценит.
Антон. Пусть ценит. Это ее дело. Я уважаю бабские капризы, когда они не касаются моих интересов.
Таланкин. Я не узнаю тебя. Мне кажется, ты с другой планеты прилетел.
Антон. Так и есть. Только не твое это дело. Запомни, Василиса - моя женщина. Она будет моей, живая или мертвая.
Таланкин. Не слишком ли ты много на себя берешь?
Антон (бьет Таланкина по почке). Не слишком.
Пименов. Друзья, не следует...
Антон. Поп, заткнись. Иди отсюда.
Пименов. Но...
Антон. Ну! Живо!

(Пименов быстро уходит.)

Я надеюсь, больше не надо объяснять?
Таланкин. Антон, ты не прав.
Антон (злобно). Я тебя убью, дурак.

(Выходит в гостиную.)

Комиссарова. Может быть, все-таки опереться на самого человека, его витальные силы, врожденнyю честь и достоинство, которые ломаются нашими порядками. Вот здесь, например, присутствующие имеют в своей душе стержень любви и чести, который не позволит совершить преступление ни при каких условиях.
Антон (громко). А как это проверить?
Комиссарова (изумленно). Антон, разве нужно проверять?
Антон. Я предлагаю проверить. Вот у меня завалялась таблетка со смертельной дозой яда. Ее можно, например, положить на кухне в известное всем место, например, в шкафчик. И - проверим.
Разводов. Антон, ты спятил.
Антон. Кстати, способ употребления такой: достаточно капли любой жидкости, чтобы таблетка растаяла в течение трех секунд. Так что, господа, проверим друг друга на вшивость?
Комиссарова. Антон!

(Видно, что она в полном смятении от неожиданности.)

Но... Это опасно.
Антон. Чем? Мы здесь все свои. А такая штучка быстро укрепит нас сознанием общности и близости. Так?
Пименов. Это казуистический способ. Проверять нравственную крепость человека - дело священника.
Антон. Здесь наш священник - Елена Ивановна. Ну, что Елена Ивановна, проверим? (Горышину.) А, Алексей Николаевич?
Горышин. Я здесь не хозяин.
Антон. Друзья, по-моему, я не понят. Я предлагаю проверить наши слова. На деле. Мы научились говорить блестящие речи. Я предлагаю их проверить, проверить крепость наших уст и кодекс правды. Что же тут крамольного. А, Елена Ивановна?
Комиссарова. Собственно, ничего страшного. Здесь все свои …
Антон. Вот и хорошо. На кухне в буфете будет лежать таблеточка. Танцуем, господа.

(Уходит на кухню, общий шум)

Комиссарова. (Горышину.) Это из-за вас. Антон любит Василису. Сорвался, видите.
Горышин. Прикажете мне уйти?...

(Пауза.)

Я могу сделать тихо. Место в гостинице у меня забронировано....

(Пауза.)

Комиссарова. Но так, чтобы никто не заметил. Хорошо?
Горышин (сухо). Постараюсь.
Комиссарова. Простите меня. Этот мальчик мне очень дорог. Он мне как сын.
Горышин. Я понимаю. Не нужно объяснять. Я сделал ошибку, постараюсь ее исправить.
Комиссарова. Спасибо вам. Встретимся завтра. Позвоните мне.

(Горышин кивает и под шумок уходит. Но его старания напрасны. За ним внимательно следит Василиса. Она медленно поднимается и как тень скользит вслед за Горышиным. Нагоняет его уже у двери.)

Василиса . Вы куда?
Горышин (вздрагивая). А, это вы, Василиса? Я не хотел бы заострять на себе внимание и ухожу по-английски. Дела.

(Пауза.)

Василиса. Зачем вы лжете?

(Пауза.)

Горышин. Поймите меня, Василиса.
Василиса. Я пойму, если скажете правду.

(Пауза.)

Горышин . Хорошо. Я не могу и не хочу переходить дорогу вашему приятелю.
Василиса. Так. Хорошо. А если я хочу, чтобы вы перешли дорогу - не приятелю - а постороннему человеку?
Горышин. Нет, мне надо идти.
Василиса (в момент появления Антона). Зачем?
Антон. Может, действительно дела?
Василиса (не оборачиваясь). Антон, я попросила бы тебя нас оставить.
Антон. Нас? Это звучит интересно.
Горышин. Василиса, у меня действительно много дел. Должны звонить из Москвы по службе.
Василиса. Вы не были озабочены звонком из Москвы еще пять минут назад. Эта озабоченность появилась после выходки местных оригиналов.
Антон. Я просто решил проверить слова.
Василиса. Молодец. Теперь оставь нас.
Антон (скрипя зубами). Хорошо. Но ненадолго. Не надейся.

(Уходит.)

Василиса. Дайте руку. Я вас не пущу.
Горышин. Василиса, мне нужно уйти.
Василиса. Тогда и я уйду.

(Собирается.)

Комиссарова (появляясь). Куда вы?
Горышин. Дела, знаете ли.
Василиса. И у меня тоже.
Комиссарова. Отложить!
Василиса. И я то же Алексею Николаевичу говорю!
Комиссарова. Ну же, Алексей Николаевич, раздевайтесь!

(Горышин раздевается и входит с Комиссаровой в гостиную.)

Василиса. Слушай, Антон. Я не хочу продолжать разговор, но ты вынуждаешь меня.

(Идут в библиотеку.)

Понимаешь, ты мне не нужен. Ты - чужой, понимаешь? Я это чувствую, хотя это женские слюни.
Антон. Я тебя никому не отдам.
Василиса. То есть? Без моего согласия? Даже так?
Антон. Да.
Василиса. Ого. Это что-то новенькое!
Антон (возбуждаясь). Не торопись, пойми, что я хочу сказать. Просто я не могу тебя не видеть.
Василиса. Где - здесь?
Антон: Здесь ... ну ... понимаешь, у бриллианта должна быть оправа. Шикарная. Ты здесь пропадешь.
Василиса. Я не пойму, где здесь-то?
Антон. Ты можешь блистать. Ты можешь быть королевой, первой женщиной Европы, да что Европы! Здесь же. ..
Василиса . Ну ... ну ... договаривай.
Антон. Здесь... в Союзе... в России.
Василиса. Понятно. Это я уже слышала. Дальше.
Антон. Все.

(Раздается из-за шкафа смех. Антон вздрагивает. Выходит Светлана.)

Антон. Светка!
Василиса. Вот тебе более интересный и удобный экземпляр.
Светлана. Не хами.

(Антону.)

Господа, может быть, разберемся?
Василиса. Хорошо. Только до точки. Чтобы больше к этому мне не возвращаться.
Светлана (горячо, Антону). Антоша, она же смеется над тобой! Ты не видишь? Ты же лучше всех их, всего этого интеллектуального отребья, всех этих нищих умников, завернутых в облако своих глупостей!
Василиса. Ого, сильно сказано. Есть еще порох!
Светлана (становясь на колени перед Антоном). Зачем ты мечешь бисер перед этими свиньями и перед этой гадиной? Они же не поймут твоего благородства. Оглянись, для кого все? Для кого ты, сильный, умный, уничижаешься? Зачем эти тайные приношения? Ты можешь завалить их с головы до ног - что бы каждый знал, кто чего стоит. Так, как я знаю. Покажи фотографии своего офиса в Мюнхене. Ну! Чтобы они заткнулись!
Василиса (после паузы). Оказывается, это ты тот старичок, ты, Антошенька? Очень мило.

(Смеется.)

Аркадий Долгорукий наших дней. Тайное сознание своей власти, силы. Желание потряcти воображение и тихонько посидеть в углу, наслаждаясь неведением толпы!

(Пауза.)

Господа, это безвкусно.

(Пауза.)

Ладно, вам есть о чем поговорить. Я пойду лучше выпью вина.
Антон. Погоди. Я не все сказал. Еще пять минут.

(Убегает.)

Светлана. Васка, ты знаешь, как я тебя ненавижу? Самозабвенно. С наслаждением. Ты знаешь - я могла бы тебя убить. Представляешь?
Василиса. Представляю.

(Входит Антон с двумя бокалами вина.)

Светлана. А мне?
Антон. Ты не просила.
Светлана (выходя). Схожу за ликером из Парижа.
Антон. Смочим.

(Быстро выпивает бокал .)

Слушай и скажи, глядя в глаза, - ты просто набиваешь себе цену?
Василиса. Мы об этом закончили говорить три года назад.
Антон. Сейчас многое изменилось. У меня миллионный доход в месяц. Скажи честно, ты, живущая в этом дерьме, жрущая разную пакость, пьющая гнилую воду, ездящая в набитых троллейбусах, ты - сейчас не набиваешь себе цену?
Василиса. Боюсь, тебе меня не понять. Тем более сейчас, когда объем твоего кошелька увеличил долю твоей слепоты.
Антон. Все же объясни. Я вкусил свободы и могу рассказать, что это такое.

(Тихо входит Светлана и со словами "посижу тут" замирает в углу. Антон не замечает ее.)

Антон. И я не верю, что, живя в дерьме, можно не мечтать отсюда слинять. Не верю. Разве ты не понимаешь - я хочу освободить тебя от всего этого. Не хочешь женой - женщиной, не хочешь женщиной - соседкой по купе, как хочешь! Пойми, тебе нужна золотая оправа. Ты ведь не этот крашенный пенек (Кивает на Светлану.), такого добра там штабелями. Неужели у тебя нет чувства самосохранения?
Василиса. Послушай, ты, мученик за свободную идею, подрасти сначала мозгами и сердцем, тогда поговорим.
Антон. Хорошо. Я бросаю истерику. Сядем в кресла. Объясни. Окончательно. Чтобы я понял - ты не танцуешь передо мной, чтобы заработать лишний доллар? Открой мне глаза - и я перестану тебя доставать, поскольку все будет ясно. Возьму Светку за задницу и до свидания. Расставим точки. Итак, ты живешь в вонючей стране среди этого быдла и тебе не нужна свобода. Объясни мне неразумному.

(Пауза.)

Василиса. Хорошо, Антоша. Во-первых, не вижу вокруг себя дерьма, а вижу растерянных людей. И, во-вторых, я не вижу там свободы. Разъясню популярно. Я живу в обманутой стране, которая тем не менее определяет мировую историю в течение двухсот лет, начиная с суворовских походов. Я принадлежу к народу, который ты назвал быдлом, но который по удельному весу интеллекта давно перекрыл все нации в мире. Я принадлежу к народу, который переживает удар, который другие народы не выдержали бы. Это первое. И я вижу второе. Я вижу свободных любителей пожить за чужой счет. Я вижу довольно обычных вороватых людей, свободных от Закона, совести, чести, свободных лгать, прикрываясь высокими словами о правах человека.
Антон. Ты что, красная, что ли?
Василиса. Если хочешь - радужная. Не мое кредо - защищать совдеп. Но неправота одного - не означает правоту другого. Правота - в другом месте, куда твои душевные бельма, к сожалению, не проникнут. ... Так вот, друг мой сердечный Антон Климко, почему я здесь, почему я останусь здесь навсегда и буду при этом счастливее тебя! Тебе этого не понять. Но ты не переживай. Ты лучше держись за пуговицы на пиджаке Мюнхена. Впрочем, еще хочешь мысль?

(Антон кивает.)

Я отсюда никуда не уеду, даже если буду питаться лесными кореньями. Россия – место, где решается все. Россия - это единственная страна в мире, которой нужна истина. Никто не спорит: истина нужна всем. Но если остальные могут подождать, то Россия ждать не будет! Просто нет возможности ждать! И уверяю тебя, мы еще увидим праздник на нашей улице, как бы “климки” нам не каркали конец! Понял?
Антон (хрипло). Понял.
Василиса. И потом, я тебя считала и считаю ничтожеством. Сейчас очень жалею о временной слабости, которая меня обманула.
Светлана. Отстань от нее, она мазохистка.

(Пауза.)

Антон. Скажи, что мне сделать, чтобы быть с тобой?
Василиса. Не знаю, Антон.
Антон. Не отталкивай, я тронусь. Я - курок на взводе.
Светлана. Выстрели и успокойся.
Антон. Ну? Скажи, что мне сделать? Бросить работу, вернуться? Я сделаю!
Василиса. Не надо. Ты себя нашел. Это - твое, радуйся. Все остальное минует, растает, как леденец. Прости.

(Уходит.)

Антон (отчаянно). Я три года убил, чтобы въехать на белом коне в Ярославль. Я ходил по лезвию ножа, врал, изворачивался, подставлял и подставлялся, убивал только затем, чтобы придти и перед ней выложить золотую оправу.
Светлана. Она ей не нужна.

(Пауза.)

Антон. Нет, слишком проста развязка, так не пойдет.

(Встает.)

Светлана. Антон, можешь рассчитывать на меня в любом качестве.
Антон. А в качестве фанеры, пролетающей над Парижем в сторону, противоположную от меня, можно?

(Уходит.)

Светлана (рыдает). Сволочи, все сволочи. Ненавижу.

(Сцена перемещается в гостиную.)

Ивнев. Хотелось бы подвести итог. Оправдана личная месть или нет?
Комиссарова. Я думаю так: если она оправдана, то ключи от этого в какой-то Верховной Правде. Мы не можем этого постичь.
Ивнев. А вы, Алексей Николаевич?
Горышин. Я думаю, что можно остановиться на идее необходимости третьего, уравновешивающего начала. А это, пожалуй, не в двух словах. Для меня ясно, что месть не должна быть личным произволом, хотя ее может осуществить лицо. Но как, при помощи чего отделить произвол от непроизвола - я пока в поисках, если честно. То, что в своих размышлениях мы что-то упускаем, это очевидно.
Пименов (сухо). Мы упускаем Христа и его волю.
Антон (входя). Точно! Господа, спор затянулся и рискует превратиться в течь нашего корабля. Нужно эту брешь забить, для этого промочить горло. Браво?

(Все зашевелились, наливая понемногу вина.)

Светлана. Браво, Антоша!
Антон. Предлагаю тост: за тех, кто в море, и за тех, кто пристал к другому берегу.

(Пауза.)

Василиса. Увольте, за это я пить не буду.
Антон. То есть?
Василиса. Пить за предательство - не намерена.
Антон. Даже за предательство со стороны лучших друзей и подруг?
Василиса. Кого это? Тебя?
Антон. Я давно вышел из этой обоймы. У тебя есть лучшая подруга. Наша тихоня Шофман.
Василиса. Не понимаю.
Антон (Шофман). Элка, объясни.
Шофман. Антон, зачем ты это начал?
Антон. Потом скажу. За тебя не хотят пить, считая тебя предателем, вернее предательницей.
Василиса. Что он мелет?
Шофман. Не слушайте его.
Антон: Почему бы не послушать? Ты освящена дружбой с первой леди Ярославля и восходящей звездой Москвы, ты таскаешься за ней, как тень, и поддакиваешь - я тоже хочу посидеть в тени этого прекрасного дерева с рюмкой хорошего коньяка и потаскаться, и поподдакивать.
Шофман. Остановись, Антон. Ты опьянел.
Антон. Поздно, Элка. Я человек странный и странность надо отрабатывать. Мне не хочется быть гонимым в единственном числе. Расскажи о визе, которая лежит у тебя под подушкой.

(Воцаряется мертвая тишина.)

Василиса. Элка, разве все сказанное не чушь?
Шофман. Послушай....
Василиса. Виза есть?

(Пауза.)

Комиссарова. Василиса, отступись. Есть, нет - какая разница? Элла останется нашим любимым человеком.
Василиса (Шофман). Так есть?

(Пауза.)

Шофман. Есть.

(Пауза.)

Василиса (сухо). Три дня назад в Москве ты сама сказала, что никуда не уедешь. Было?
Шофман. Так получилось!
Василиса. Когда ты это говорила, виза у тебя лежала, как выразился Антон, под подушкой?
Шофман. Ты хочешь меня обидеть !
Таланкин . Василиса, отступись. Что делать, если предки снимаются.
Василиса. Хорошо. Куда виза?
Шофман. Какое это имеет значение?
Василиса. Ты отвечай. Спрашиваю - значит имеет. Только не вздумай врать.
Шофман. В Германию.
Василиса. Вот оно!
Таланкин. Василиса, ну чего тебе далась виза?
Василиса (выходя из себя, но тихо). Вы ничего не понимаете. Да если хотите, Шофман была последним бастионом моего доверия к … !
Шофман. Василиса! Я уйду, я не могу это слышать!
Василиса. Ах, ты не можешь! Я стала виноватой? Здорово!
Шофман. Подумаешь, уезжаю из России.
Василиса. Из России не уезжают, из России дезертируют!
Ивнев . Василиса, остановись. Откуда в тебе это...
Василиса. Что?
Ивнев. Эта гадость.
Василиса. Какая гадость?
Ивнев. Такая …
Таланкин. Погоди. Ты забыл? Сначала выслушай, а потом суди.
Ивнев. Да что слушать! Василиса перешла все границы. Элла наш друг.
Шофман (видя поддержку). В конце концов, я могу распорядиться своей судьбой, я - свободный человек!
Василиса. Три дня назад ты говорила противоположное .
Шофман . Могу я менять свое мнение!?
Василиса (тихо). Элка, помолчи.
Шофман. Ты затыкаешь мне рот, как садистка. Я не удивлюсь, если ты скоро повесишь у себя дома портрет какого-нибудь садиста, вроде Сталина.
Василиса. Ах, вот оно как повернулось! Ай да Элка!
Разводов (издалека). Элка, насчет садистов - попрошу. Еще разобраться надо.
Шофман (не слушая Разводова). Да, я была долгое время рядом с тобой, но только для того, чтобы понять всю глубину твоего нравственного падения.
Василиса. Что-что?
Шофман. И чтобы на твоем примере понять, насколько безнадежно все происходящее в этой стране.
Василиса. Элка, еще слово - и я за себя не ручаюсь.
Шофман. Именно это я и хотела узнать. Что рано или поздно все хорошие слова в этой стране заканчиваются мордобитием, которое начинают такие, как ты.

(Повисла пауза.)

Василиса. Ивнев, я имею права на слово?
Ивнев (растерянно). Господа?

(Пауза.)

Антон. Не стоит изменять нашим принципам - пусть говорит.
Шофман. Я категорически против!
Ивнев. Элка, извини, но я не могу...
Шофман. Я предлагаю сделать исключение.

Ивнев. Почему, Элка?
Шофман. Потому что мы услышим поток бессмысленных оскорблений.

(Пауза.)

Ивнев. Господа, поступило предложение ...
Василиса. Если я не получу слово, то я его возьму!
Таланкин. Господа, давайте без скандалов! Я предлагаю дать Василисе слово - и покончить с этим.
Шофман. Талан, ты можешь об этом пожалеть.
Василиса (вставая). Довольно тянуть. Я хотела бы ответить на обвинения, брошенные в мой адрес. Мы не маленькие - каждому предмет ясен.
Ивнев. Нам не нужен это предмет, Василиса.
Таланкин. Может быть, Василиса, оставим это? Все равно не разберемся. А Элла наш друг. Зачем мы будем терять друзей. Будем приезжать в Германию к ней в гости. Правда, Элла?
Шофман. Смотря кто.
Антон. Элла, ты великолепна. Почему я раньше тебя не замечал?
Василиса. Вот и прекрасно. Все как-то само собой наладилось. Но я скажу, Элка, что считаю тебя теперь гнилым яблоком гнилой яблони.
Шофман. Я всегда знала, что ты фашистка. Тебя скоро будут ненавидеть все. Я тебе это гарантирую.

(Общий шум.)

Таланкин (растерянно). Ребята, музыка.
Комиссарова (задумчиво). Вы повзрослели.
Василиса. Талан, можно тебя попросить?
Таланкин. Можно.
Василиса. Я думаю, это наш последний танец на "пятнице", поэтому предлагаю белый танец. Таланкин, объяви, пожалуйста.
Таланкин (грустно). Ребята, белый танец!
Василиса (подходя к Алексею Николаевичу до начала музыки). Можно вас?
Горышин. Да. (начинают танцевать)
Василиса. Я вам неприятна?

Горышин. Не говори так.

(Музыка. Это первая и единственная пара. Остальные пришли в движение значительно позже. Чувствуется, что все в шоке от ситуации)

Василиса. Устала.
Горышин. Ты невероятная, Василиса. Я не думал, что такие люди ходят по той же земле, что и я. Позволь мне выразить свой восторг.
Василиса. Меня называли по-разному. И духовной террористкой, и нигилисткой. Теперь вот… А это неправда. Клеймят тогда, когда нечего сказать. Все цепляются за хромые домыслы, как за разменную монету и полагают, что этот самообман продлится всегда. А я уверена, если сейчас никто не возвысит голос в защиту правды, нам просто не выжить на этой земле.
Горышин. Но твой голос слишком слаб.
Василиса. Кто-то же должен начать!
Горышин. Не женское это дело.
Василиса. А чье?
Горышин. Не знаю.
Василиса. А кто будет знать? Если вы мне покажете сильного человека, у которого голос сильнее моего, я стану ему носки стирать, чтобы он не терял время. А если его нет, но тебя тошнит от гнилья, что вы прикажете мне делать?
Горышин. Хотя бы, например, подождать.
Василиса. А если тошнит от всяких ожиданий, если ты видишь, как делают тебя рабом? Понимаете, уже сегодня делают, уже сейчас, не оставляя мне времени ни на ожидания, ни на размышления! А я не хочу быть рабыней на рабовладельческом рынке, чтобы в меня тыкали пальцем и заворачивали, как селедку, в газету. Причем ничтожества, ничтожества! Вот в чем дело! Если бы меня завернули в газету достойные люди, я бы сама стала селедкой. Поэтому думать, как я говорю, и так поступать у меня есть серьезные основания.
Если человек не оправдает себя (понимаете, не скреститься с правдой!), он потеряет право на жизнь на Земле. Когда мы не выполним своего предназначения, мы не оправдаемся перед Законом. Мы станем не нужны, и с нами поступят, как с динозаврами. И это справедливо. Нам дано потенциально все, и если мы не сможем, то Бог разведет руками и скажет «не обессудьте». Если мы закончим своими иллюзиями, то уже сейчас можно ставить крест на цивилизации. Бессмысленными становятся Парфеноны, Бахи, Моцарты, если цивилизация приходит к Фрейду и сексуальной революции.

(Пауза.)

Простите, что я столь назойлива со своими мыслями. Давайте просто танцевать.
Горышин. Нет, говорите.
Василиса. Я грущу.
Горышин. Отчего?
Василиса. Страсть к истине оставляет меня в полном одиночестве.
Горышин. Не в полном.
Василиса. От чьего имени вы говорите?
Горышин. От своего.
Василиса. Вы хитрите. Обыкновенные мужские уловки.
Горышин (приостанавливаясь и беря двумя ладонями ее лицо). Ты понимаешь, что это не так?

(Пуаза. Долгий взгляд.)

Василиса (с тихой радостью). Тогда - ура.
Горышин (торопливо). Но я не хочу тебе врать. Можно я позволю себе сказать о своих тайных мыслях?
Василиса. Хочу.
Горышин. Я очень жалею, что тогда выбрал между первым условием и вторым - второе условие.
Василиса. Я тоже жалею, что вы выбрали второе.
Горышин. Василиса ... ты на меня подействовала как лед, опущенный за шиворот. У меня желание наговорить тебе дурацких слов.
Василиса. Наговорите.
Горышин. Я хочу завернуть тебя ... в ковер, как Клеопатру, … и унести … от всех. Глупо, да? Прости.
Василиса. Я согласна.
Горышин. Боюсь, слова не смогут передать всего, что хочется сказать. Насчет первого условия.
Василиса. И я боюсь.
Горышин. Тогда ... переиграем?

(Василиса кивает, и они сливаются в поцелуе. Вокруг стихает шум. Все остолбенело наблюдают за танцующей Василисой и Горышиным. Музыка заканчивается.)

Горышин. Спасибо тебе. За все.
Василиса. И тебе.

(Общий шум.)

Ивнев. Господа, дело к полуночи. Настало время последнего тоста.
Василиса (возбужденная). А бокалы налиты?
Ивнев. Давно.
Василиса. А где мой, фирменный бокальчик?

(Ей подают бокал. Она поднимает бокал на уровне груди.)

Вот он, мой бокальчик! Господа! У меня есть тост.
Комиссарова (серо). Только никого не оскорбляй.
Василиса. Напротив. Это тост торжественный, высокий и безличный. Это панегирик. Кому, спросите?

( Пауза.)

Сегодня толпы людей коронуют богачку двадцатого века - Ее Величество Иллюзию. Сколько принесено жертв к ее алтарю! Она же, как похоронимейстер, растет с ростом кладбища во Имя Ее. Сегодня она переживает взлет, апофеоз. Ее поступь отзывается на всех континентах, ее образ вошел в каждый дом и ее ржавчина въелась в каждое слово. Легионы борзописцев, политиканов и мистиков снуют у ее трона в надежде получить кусок от ее краденого пирога.
И вот уже, кажется, мир парализован и смят. Навсегда, окончательно, обнесен колючей проволокой, иллюзия стала монументом человеческой трагедии, олицетворением божественного бессилия, знаком человеческой немощи и символом Конца. Но в чем её мощь? Где та черная изюмина, которую мы веками грызем и передаем погрызть другому? Неужели это правильно?
Нет и нет! Хотя бы потому, что Иллюзия, как питательница Лжи отнимает у нас право на жизнь на этой земле! Потому что мы с ней идем путем распада.
Если мы хотим быть, иметь право на жизнь - то не должны идти путем распада! Это же просто, как дважды два! Если мы хотим быть действительно свободны, то разве мы можем обрести свободу в гниении? Нет и нет!
Зачем быть рабом цепной реакции лжи, этого бесконечного домино, которое падает и падает … от падения другого домино. Кто остановит это, как справиться с этими золотыми цепями, которые достаются нам по наследству? Кто начнет?
Если мы хотим быть свободными людьми, то у нас одна судьба - Правда! Только она - Бог свободного человека! Разве не об этом твердил нам наш Учитель (смотрит на Комиссарову)? Не знаю, как другие, я пью за Правду!

(Пьет из бокала. Вдруг замирает, бокал падает у нее из рук и со звоном разбивается. Секунду постояв, Василиса падает на пол. Миг паузы.)

Горышин (душераздирающим голосом) Всилиса!

(Бросается к ней.)

Что с тобой! Пульс! Есть.

(Оглядывается, резко встает.)

Кажется, это яд. Кто?

(Полное молчание по-разному потрясенных людей.)

Горышин. Антон, где противоядие?
Антон. Ничего нет.
Горышин. Сколько у меня времени?
Антон. Не знаю. Я и не думал ... Так, хотел пошутить …
Горышин (подхватывая на руки Василису). Код яда?
Антон. Не знаю.
Горышин (Комиссаровой). Звоните в "скорую". Я на перекресток. Быстрее.

(Выбегает на улицу с Василисой.

От ночной свежести и сотрясения она очнулась.)

Василиса (неровно, бессознательно). Алексей Николаевич, на Которосль.
Горышин (задыхаясь). Погоди, Василиса, погоди.
Василиса. В груди жжет. В глазах нет ничего.

(Забывается. Горышин, добегает до перекрестка. Ночной город. Обливаясь слезами, Горышин целует ее.)

Горышин (повторяет). Потерпи еще, Василиса, еще потерпи! Только не умирай!

Ленинград - Миасс, 1990-1994.

В начало документа

© Академия Тринитаризма
info@trinitas.ru